— От такого ножа нет спасения, — довольным тоном проговорил он, собирая любимое оружие. — Понимаешь, магия — это, конечно, хорошо, но, во-первых, она не действует на всяких тварей, вроде сулунгов — Моррог их, похоже, заговорил; а во-вторых, это отнимает слишком много сил. После нескольких заклинаний уже чувствуешь себя так, будто ты пять дней не спал и не ел — какая уж тут драка! Заклинания хороши для поединка, а если врагов больше, глупо тратить все силы на кого-то одного. Так что, как по мне, магия — на самый крайний случай, а для простых стычек есть меч, ножи, да и просто так можно шею поломать…
Последние слова он сказал, задумчиво глядя на свою руку. Стоящая рядом Моав невольно вздрогнула и поспешно поддакнула:
— У эльфов то же самое! — Проще выстрелить, чем напрягать виденье.
Она на миг задумалась, склонив набок голову, затем спросила:
— Скажи, а ты когда-нибудь кому-нибудь проигрывал?
Сигарт хрипло рассмеялся, сверкнув клыками.
— Конечно, нет, иначе я бы не стоял здесь перед тобой! Ну разве что тому виверну, от которого ты так удачно меня спасла.
— Я так и думала, — вздохнула Моав.
— Почему это?
— У тебя в глазах нет страха — такой взгляд бывает у хищника, привыкшего побеждать.
Хэур помрачнел — он и сам не мог объяснить, почему ему стало неприятно от такого сравнения.
— Ну спасибо тебе на добром слове, дочь Эллар, а то я уже и забыл, кто я есть…
На этот день знакомство с магией — и всем остальным — закончилось. Моав еще несколько раз пыталась завести разговор, но Сигарт отвечал лишь короткими «да» и «нет», так что беседа прекратилась сама собой. Недавнее добродушие теперь казалось хэуру полной глупостью, он злился на Моав за то, что она подбила его к этой никому не нужной демонстрации силы. А заодно сердился и на себя — за то, что согласился. До самого вечера они ехали молча и легли спать, даже не пожелав друг другу спокойной ночи.
Глава 7. О нерадивых принцессах, погибших душах и немного о цветах
Утро началось престранно. Первым, что увидел Сигарт, открыв глаза, была Моав: она сидела в нескольких шагах от него, подогнув колени и молча наблюдала, как он потягивается — складывалось впечатление, что она давно сидит и ждет его пробуждения.
— Что за гур? Тебе чего надо? — проворчал хэур, принимая сидячее положение.
Казалось, эльфа только и ждала этого вопроса. Она быстро развернулась и, не вставая, потянулась за стоящим рядом серебряным подносом; на нем, источая аромат чабреца, стояла большая кружка с чаем. Моав аккуратно поставила поднос перед Сигартом.
— Доброе утро. Я приготовила тебе чай.
— Чего? — не понял хэур.
— Чай приготовила…
Он подозрительно покосился на чашку — та выглядела безобидно.
— Это по какому ж такому случаю?
— По случаю твоего пробуждения.
Сигарт взглянул на эльфу — еще подозрительнее, чем на чай.
— Давай, выкладывай, что тебе от меня понадобилось, и сама пей свое варево.
Моав опустила глаза и чуть слышно всхлипнула.
— Да ничего мне не надо…
— Хочешь сказать, ты просто так решила напоить меня чаем?
— Ну да, я же сказала…
Он взъерошил пятерней волосы, потер лицо с выражением искреннего недоумения.
— Хорошо, я выпью это, только сначала рожу умою, договорились?..
Эльфа кивнула, на маленьких губках заиграла улыбка. Сигарт быстро сходил к ближайшему ручью, умылся, как смог пригладил сухие пепельные лохмы, чтобы не лезли в глаза, и вернулся. Моав сидела все в той же позе рядом с чашкой.
— А ты не будешь? — спросил он, беря чай.
— Я уже выпила.
На мгновение в серых глазах Сигарта мелькнула подозрительность, но он решил не спешить с выводами. Еще раз взглянув на эльфу, он отпил из кружки и невольно расплылся в довольной улыбке. Чай оказался удивительно вкусным, сладким; в горячей жидкости плавали лепестки цветов, стенки чашки приятно грели ладони. Обхватив ее поудобнее, Сигарт уселся на подстилке, скрестив ноги.
— А твое пойло — ничего, пить можно… — куда более дружелюбным тоном отметил он, заставив эльфу просиять.
Она тут же взяла чайничек и долила еще чаю. Как оказалось, это стало только началом странного утреннего действа. Поставив чайник на место, эльфа снова села перед хэуром и сложила руки на коленях, точно подготавливаясь к чему-то. Сигарт бросил на нее удивленный взгляд — неужели он опять что-то не так сделал? Она глубоко вздохнула и, удовлетворенно улыбнувшись, заявила:
— Сейчас я буду петь для тебя.
Немало озадаченный, Сигарт кивнул — он не знал, что нужно говорить в таких случаях. Сначала чай, теперь песни — ну точно выходной в Цитадели! Тем временем Моав откинула назад волосы, заправила их за острые ушки и запела. Сильный голос тут же заполнил поляну. На этот раз песня была не печальной — скорее, наоборот, лихой и задорной. Эльфа пела о юной принцессе, живущей в прекрасном замке: окруженная родительской любовью, она не знает ни нужды, ни печали, но не хочет она спать на пуховой постели, не хочет носить нарядные одеяния — жажда приключений гонит ее прочь из дома… Такие слова говорит она, тоскуя в дворцовой тиши:
Горевать не горевала в серебре в шелках,
Танцевать не уставала в золотых туфлях.
В полнолуние гадала, не ложилась спать,
И луна мне рассказала, что царицей стать.
Мне обещан юный принц молодой, удалой,
Приведет меня в дворец, а потом в свой покой.
Пела песню девица у резного окна,
Но сидеть в клетке птицей не хотела она.
И в палатах темной ночью не уснуть,
Ветром манит за собою дальний путь.
Только вспыхнет ярким пламенем заря,
И княжна седлает резвого коня.
«Хотя княгиня и князь — мой отец, моя мать,
Но венчаю с ветром я свою стать, свою стать.
Хоть из злата-серебра мой дворец, мой дворец,
Но хочу я в небесах птицей петь, птицей петь.
Хоть жених мой — удалой юный принц молодой,
Только следом убегаю за весной, за весной!»
— Ты красиво поешь, — заметил хэур, — только вот конец у песни уж больно грустный.
Эльфа удивленно подняла брови.
— Почему грустный?
— Ну, не знаю, — задумчиво протянул он. — Жалко бедняжку — променяла хорошего мужика непонятно на что…
— Отчего же, непонятно на что? — весело рассмеялась Моав. — На приключения!
Сигарт тряхнул головой.
— Выпороть бы ее, вот было бы приключение. И дурь бы выветрилась из головы. Жизни не знает, а туда же — приключений ей захотелось!
— А вдруг она встретит там свою любовь? — не сдавалась эльфа. — Представь — вот нападет на нее злой зверь, а тут появится прекрасный воин и спасет ее…
— Прекрасный воин ее дома ждет. Зачем же она пошла шататься не пойми где?
— Ты не понимаешь! — мечтательно вздохнула Моав. — Она не хочет сидеть дома, как все. Ей хочется чего-то необычного! Чего-то такого… такого…
— Глупая она, глупая и молодая, — категорично заключил хэур, допивая чай. — Женщине надо сидеть дома и растить воинов!
Эльфа надула губки и поднялась с земли.
— В Рас-Сильване думают по-другому!
Сигарту стало стыдно, что он так накинулся на нее — она ведь так красиво пела… И чего это его понесло на рассуждения о женщинах. Пытаясь загладить ошибку, он примирительно подошел к Моав и потрогал за рукав.
— Слушай, ты, правда, хорошо пела, мне очень понравилось…
Она подняла на него все еще немного обиженные синие глаза.
— Тебе действительно понравилось?
— Действительно, — улыбнулся он.
Нежное личико эльфы мигом озарилось радостью.
— Значит, ты на меня больше не сердишься?
— А что, должен?
— Нет, не должен. Но мало ли — кто вас, хэуров, знает?..
Она рассмеялась, недавней обиды будто и не бывало. Сигарт пожал плечами.
— Да тут и знать-то особо нечего — главное, чтобы кормили хорошо и спать не мешали…
— Обещаю, что не буду! — с подчеркнутой торжественностью произнесла Моав.
***
Еще несколько дней прошли без особых происшествий. Лиронг за лиронгом эльфа и хэур приближались к горам. Зубчатые очертания скал уже маячили впереди. Погода стояла чудная — весна торопилась навести свои порядки в остывшей за зиму природе. К Сигарту вернулось обычное спокойно-размеренное расположение духа, сопровождавшее его в долгих походах. Даже непривычная синеглазая спутница перестала раздражать его — он привык к ней, как к дождю или солнцу. Привык к странному говору Моав, к ее колкостям, ее песням… Она рассказывала о жизни в Рас-Сильване: слушая ее, хэур не уставал удивляться — как, оказывается, многого он еще не знает. И не знал бы, если бы не высовывал носа из своей Цитадели. К тому же, эльфа сама была ходячим объектом для наблюдений — ни дать ни взять, иная форма жизни, вполне достойная изучения! Сигарт все чаще и чаще ловил себя на мысли, что ему почти нравится путешествовать так — верхом на огромном коне, с говорливой эллари за спиной…
