«Ну, нажила себе умного зятя! — думает теща. — Экое словечко сбухал! Больше ничего не спрошу у него».
Купил старик своей старухе тулуп, да под забором всю ночь ее и е…; поутру стала погода мокрая: идет старушонка, сгорбилась, да плачет, а старик вслед за нею да на жену так и скачет. Старуха своему старику говорила: — Не разорви меня, Гаврила! А старик был на ухо крепок, тех речей не расслухал, да ей в чрево свой х…й вбухал и е… ее до усеру. Не насытится никогда око зрением, а жопа бздением, нос табаком, а п…а хорошим елдаком: сколько ее ни зуди — она все, гадина, недовольна! Это присказка, сказка впереди.
Жил-был поп. У попа была дочка, еще невинная девка. Пришло лето, стал поп нанимать работников косить сено, и нанимает с таким уговором. Если дочь его пересикнет через стог сена, что работник накосит, то и заработной платы ему нет, Много нанималось к нему рабочих, да все работали на попа даром: поповна что ни выйдет, так стог и пересикнет. Вот договорился с попом один удалой работник с тем, что будет он косить попу сено, и коли поповна пересикнет, то вся работа пойдет ни за что. Стал работник косить сено; накосил и сметал в стог; лег подле стога, вынул из порток свой х…й и давай его надрачивать. А дочь попова идет к работнику посмотреть на работу, глядит на него да и спрашивает:
— Что это ты, мужичок, делаешь?
— Чесалку поглаживаю.
— Что ж ты этою чесалкою чешешь?
— Давай я тебя почешу! Ложись на сено.
Легла попова дочка, он начал ее чесать, да и промахнул ее как следует. Встала поповна и говорит:
— Какая славная чесалка!
Потом стала сикать через стог — нет, не берет; только себя обоссала, словно из решета вылила!
Приходит к отцу и сказывает:
— Оченно велик стог — не смогла пересикнуть.
— Ах, дочка! Верно, больно хороший работник! Я его на год найму.
Как только пришел работник за расплатой, поп пристал к нему:
— Наймись, свет, на год!
— Хорошо, батюшка!
Нанялся он к попу. А поповна так ему рада! Приходит ночью к батраку и говорит:
— Почеши меня!
— Нет, я даром чесать не буду; принеси сто рублей, купи себе чесалку!
Поповна принесла ему сто рублей, он и начал чесать ее каждую ночь. После того батрак поссорился с попом и говорит ему:
— Рассчитай меня, батька!
Рассчитался и ушел.
А дочери на ту пору дома не было; приходит она домой:
— Где работник?
— Он, — говорит поп, — рассчитался и сейчас ушел на деревню.
— Ах, батюшка! Что вы сделали? Ведь он мою чесалку унес.
И пустилась бежать за ним в погоню; нагоняет его около речки, батрак засучил портки и стал переходить вброд.
— Отдай мою чесалку! — кричит попова дочь.
Батрак поднял камень, бросил в воду.
— Возьми себе! — говорит.
Перешел на ту сторону и был таков! Поповна подняла подол, полезла в воду и ну искать чесалку: шарит по дну — нет чесалки. Ехал мимо барин и спросил:
— Что ты, голубушка, ищешь?
— Чесалку; я купила ее у батрака за сто рублей, а он, уходя, унес было, да я погналась за ним, так он и бросил ее в воду.
Барин вылез из брички, скинул с себя штаны и полез искать чесалку. Искали-искали вдвоем. Вот попова дочь увидала, что у барина висит х…й; как схватит его обеими руками; держит, а сама кричит:
— Ах, барин! Стыдно тебе, вить это моя чесалка; отдай назад!
— Что ты делаешь, бесстыдная? Пусти меня! — говорит барин.
— Нет, ты сам бесстыдник! Чужое добро хочешь взять. Отдай мою чесалку! — И потащила барина за х…й к своему отцу.
Поп смотрит в-окно: дочка тащит барина за х…й, да все кричит:
— Отдай, подлец, мою чесалку!
А барин жалобно просит:
— Батька, избавь от напрасной смерти! Век тебя не забуду!
Что делать? Поп вынул из порток свой поповский кляп, показывает дочери в окошко и кричит:
— Дочка, а дочка! Вот твоя чесалка!
— И то моя! — говорит дочь, — ишь с конца-то красная! А и уж думала, что барин ее взял!
Сейчас бросила барина и бегом в избу. Барин навострил лыжи — только пятки показывает. А девка вбежала в избу:
— Где моя чесалка, тятинька?
— Ах ты, сякая-такая! — напустился на нее поп. — Гляди, матка, вить у нее честности-то нет!
— Полно, батька, — сказала попадья, — посмотри сам, да получше.
Поп долой портки, и давай свою дочь ети; как стало попа забирать — он ржет да кричит:
— Нет, нет, не потеряла дочка честности…
Попадья говорит:
— Батька! Засунь ей честность-то подальше.
— Небось, матка, не выронит; далеча засунул!
А дочь-то еще молоденька, не умеет поднимать ноги круто.
— Круче, дочка, круче! — кричит попадья.
А поп:
— Ах, матка! И так вся в куче!
Так-то и нашла попова дочь чесалку. С тех пор стал поп их обеих чесать, состряпал им по куколке и доселева живет: дочку с матушкой е…т!
Жили-были мужик да баба, у них была дочь, девка молодая. Пошла она бороновать огород; бороновала, бороновала, только и позвали ее в избу блины есть. Она пошла, а лошадь совсем с бороною оставила в огороде: пущай постоит, пока ворочусь. Только у ихнего соседа был сын — парень глупой. Давно хотелось ему поддеть эту девку, а как — не придумает. Увидал он лошадь с бороною, перелез через изгородь, выпряг и завел ее в свой огород; борону хоть и оставил на старом месте, да оглобли-то просунул сквозь изгороду[128] к себе и запряг опять лошадь-то. Девка пришла и далась диву: что бы это такое — борона на одной стороне забора, а лошадь на другой? И давай бить кнутом свою клячу да приговаривать:
— Какой черт тебя занес! Умела втесаться, умей и вылезать, ну, ну, выноси!
А парень стоит, смотрит да посмеивается.
— Хочешь, — говорит, — помогу, только ты дай мне…
Девка-то была воровата.
— Пожалуй, — говорит.
А у ней на примете была старая щучья голова, на огороде валялась, разинувши пасть. Она подняла ту голову, засунула в рукав и говорит:
— Як тебе не полезу, да и ты сюда-то не лазь, чтобы не увидал кто; а давай-ка лучше сквозь этот тынок[129], скорей просовывай кляп-ат! Я уж тебе наставлю.
Парень вздрочил кляп и просунул его скрозь[130] тын, а девка взяла щучью голову, раззявила ее и насадила на плешь; он как дернет — и ссадил х…й до крови; ухватился за кляп руками и побежал домой, сел в угол и помалкивает. «Ах, мать ее так, — думает про себя, — да как больно-то у нее п…да кусается! Только бы х…й зажил, а то я сроду ни у какой девки просить не стану!»
Вот пришла пора; вздумали женить этого парня. Сосватали его на соседской девке и женили. Живут они день, и другой, и третий, живут и неделю, другую и третью; парень боится дотронуться до жены. Вот надо ехать к теще; поехали. Дорогой молодая-то и говорит мужу:
— Послушай-ка, милый Данилушка! Что же ты женился, дела со мной не имеешь? Коли не можешь, на что было чужой век заедать даром?
А Данило ей:
— Нет, теперь ты меня не обманешь! У тебя п…да кусается. Мой кляп с тех пор долго болел, насилу зажил.
— Врешь, — говорит она, — это я в то время пошутила над тобою, а теперь не бойся! На-ка попробуй хоша[131] дорогою — самому полюбится.
Тут его взяла охота. Заворотил ей подол и сказал:
— Постой, Варюха, дай-ка я тебе ноги привяжу, коди[132] станет кусаться — так я смогу выскочить да уйти.
Отвязал он вожжи и скрутил ей голые ляжки. Струмент у него был порядочный, как надавил он Варюху-то, как она закричит благим матом, а лошадь была молодая, испугалась и начала мыкать сани: то туда, то сюда, вывалила парня, а Варюху так с голыми ляжками и примчала на тещин двор. Теща смотрит в окно, видит: лошадь-то зятева, и подумала, верно, это он говядины к празднику привез, пошла встречать, а то — ее дочка.
— Ах, матушка, — кричит, — развяжи-ка поскорее, покедова[133] никто не видел.
Старуха развязала ее, расспросила что и как:
— А мужик-то где?
— Да лошадь его вывалила!
Вот вошли в избу, смотрят в окно — идет Данилка, подошел к мальчишкам, что в бабки играли, остановился и загляделся. Теща послала за ним старшую дочь. Та приходит:
— Здравствуй, Данила Иваныч!
— Здорово.
— Иди в избу! Только тебя и недостает!
— А Варвара у вас?
— У нас.
— А кровь у нее унялась?
Та плюнула и ушла от него. Теща послала за ним сноху; эта ему угодила:
— Пойдем, пойдем, Данилушка! Уж кровь давно унялась.
Привела она его в избу, а теща встречает и говорит:
— Добро пожаловать, любезный затюшка!
— А Варвара у вас?
У нас.
— А кровь у нее унялась?
— Давно унялась.
Вот он вытащил свой кляп, показывает теще и говорит:
— Вот, матушка! Это шило в ней было!
— Ну, ну, садись, пора обедать.
Сели и стали пить и есть. Как подали яишницу, дураку и захотелось ее одному съесть, вот он и придумал, да и ловко же: вытащил кляп, ударил по плеши ложкою и сказал:
