На площадке за её спиной два грузчика держали холодильник.
Холодильники были тогда в дефиците, но зачем Артуру второй?
В конце своего ростовского пребывания Хайкин женился на Тане Ожиговой - молодой приме местной драмы. С ней перебрался в Омск, она - артисткой, он - очередным режиссером. Главным там был знаменитый Яков Маркович Киржнер.
На новом месте они засверкали сразу. Скоро город стал носить Татьяну на руках. Иногда буквально. С Хайкиным она рассталась и перешла жить к актеру Чиндяйкину, который сейчас хорошо известен зрителям по сериалам.
Киржнер поставил "Солдатскую вдову" местного автора Анкилова, да так успешно, что и сам, и исполнительница главной роли Татьяна Ожигова, и несколько других актеров стали лауреатами Государственной премии. А Хайкин поставил "Грозу" А.Островского.
Идем с Хайкиным по Тверской, по правой стороне в сторону Маяковки - запоминаются же некоторые вещи! Артур разглагольствует в полный голос, люди оглядываются. Перешли Настасьинский переулок, он спрашивает: "А ты знаешь, кто главный герой в "Грозе"?"
Ну, думаю, ум за разум, там один главный герой, вернее, героиня.
- Кто-кто, Катерина.
- А нет! - ликует Хайкин.
- А кто?
- Волга!!!
Признаюсь, внутренне усмехнулся: любит их брат режиссер поумничать! Но он-таки поставил свою триумфальную "Грозу" с Волгой в главной роли, после чего, кстати, роль Катерины стали называть звездной у Тани Ожиговой.
И о грустном... Через четыре года после премьеры "Ясной Поляны", в 1977 году, не стало Якова Киржнера, ушел в 58 лет. После него главным стал Артур, а еще через восемь лет и его не стало. Несколько раньше, в 44 года, вдруг тяжело заболела и умерла Татьяна Ожигова. Едва успели отпраздновать присвоение ей звания народной.
Когда в Омском академическом театре драмы открыли новую - Камерную сцену, ее назвали именем Татьяны Ожиговой.
А тогда, когда я разглядывал Толстого и Чехова на фронтоне, все были живы. Хайкин познакомил меня с Киржнером, с директором театра Ханжаровым. Я оставил им "Ясную Поляну", чтобы читали.
А вдруг!.. Не Москва, конечно, но ведь и Омск бывал столицей. Сибирь - великая земля.
Режиссер Яков Киржнер
Вернулся в Москву и стал ждать. Вскоре пришла телеграмма: "Ясную Поляну будем ставить надо увидеться режиссерском совещании Киржнер".
Сейчас каждый театр ставит, что захочет, и так, как может. Никто не контролирует, не указывает, ничего не требует. А в те времена, о которых речь, министерство культуры - РУКОВОДИЛО. А поскольку оно же назначало и смещало руководящие творческие кадры, то эти кадры в массе своей слушались министерство практически беспрекословно.
Подтверждением руководящей роли министерства были осенние совещания в Москве главных режиссеров всех российских драмтеатров. Тут одни получали тумаки, другие - пряники, а самое главное, здесь пристально рассматривались репертуарные планы - какие пьесы театры намерены ставить в наступающем сезоне.
Режиссерам на этих сборах было и кисло, и сладко. Кисло, потому что могли, как говорится, и врезать, а сладко, потому, что тумаки и пряники раздавались все-таки в Москве. И дорога оплачена, и гостиница приготовлена, и суточные полагаются! После долгих заседаний непременно затевались активные общения по номерам, по ресторанам, по квартирам столичных друзей. А прошвырнуться по магазинам провинциалам вообще было насущно. С годами режиссерская театральная элита сбилась в этакую большую семью, в которой каждый знал каждого, и каждому была известна творческая и человеческая цена, -и официальная, и по гамбургскому счету.
Ребята там, конечно, были разные - и вполне смирные, и очень даже эпатажные, что могли и неприятный вопросик начальству подсунуть, благо оно оказывалось в шаговой доступности,там и права можно было покачать, и в случае чего попросить помощи, если кого совсем уж заедала местная власть. И ведь многим помогали! Звонок-другой, какие претензии, а, может быть, вы не правы? Часто действовало. А если номер не проходил, могли пострадавшего передвинуть в другой город, в другой театр. Словом, процесс шел, и жизнь кипела. По-своему, по-советскому, но другой и не было.
Вот что имел ввиду Киржнер, когда в своей телеграмме предлагал встретиться на режиссерском совещании.
Поэтому я сижу на подоконнике с видом на министерскую лестницу, жду, когда в конференц-зале закончат заседать. Вот повалили. Высматриваю Киржнера. "Яков Маркович!" В ответ: "Надо поговорить!"
У Якова было хобби - собирать звукозаписывающую и звуковоспроизводящую аппаратуру. Он знал всех московских жучков, живущих этим делом. После тайных общений с ними появлялись всяческие хвостатые проводами панели и чревовздутые колонки, которые он складировал в нашей квартире. Мы тогда жили в Сокольниках. Каждый раз он уверял, что те, что достал теперь, гораздо лучше прежних, и волок свое богатство в Омск, подставив под него плечи и растопыренные руки.
Мы сразу перешли на "ты".
- Понимаешь, - говорил он дома за ужином, - никогда бы не взялся за твою пьесу, если бы не было в труппе Щеголева. Щеголев - великий, роль для него. Ты не видел, как он играет Карбышева! Увидишь. Он прочитал "Ясную Поляну" и теперь просто горит. Дома под Толстого угол отвел - ну, плана музея. Кучу всего прочитал уже, говорит только об этом. А его Надежда, жена, хочет Софью Андреевну играть.
Под большими роговыми очками одного глаза у Якова не было. Инвалид войны. Он снимал очки, прикрывал слепой провал ладонью, пальцы другой руки запускал в курчавую шевелюру и вопрошал, понизив голос:
- Мы что, действительно, покажем Толстого первыми? Ермоловцы не опередят, думаешь? У них играть некому? А у нас есть кому! Мы еще и в Москве покажем...
В очередной приезд, укладываясь на тахте в гостиной, он поделился тем, что, оказывается, его особенно мучило:
- Провели читку, роли распределили, Хайкин пьесу уступил, ты, говорит, главный - тебе право первой ночи. Вот взялся... А теперь думаю: тут же приложиться недолго! Тут ведь столько надо всего изучить, если всерьез, такую гору перелопатить, - годы уйдут, и когда выпущу спектакль? Где выход?..
- В пьесе выход, Яша!
Возможно, тогда был решающий момент для судьбы "Ясной Поляны". Режиссерские сомнения могли вдруг одержать верх над его творческой отвагой.
- Доверься пьесе, - стал объяснять не без волнения. - Тебе не надо тратить годы, эти годы уже потратил я. В пьесе все написано, все, о чем ты говоришь, в нее уложено. Забудь, что эти люди обросли легендами. Работай, как работал всегда. У каждого в этой пьесе свой характер, позиция, линия, - все же написано, выявляй и показывай. Да, главный герой гений, но по совокупности увиденного, зритель должен - и станет! - сострадать ему, по-простому, по-человечески. Он полюбит его, как близкого человека. Такое обязательно случится - мы победим!..
- Ты прав ... - сказал Яша и больше не возвращался к этой теме.
Иногда спрашиваю себя: почему именно он, этот одноглазый курчавый человек из провинции, оказался первым на Руси, кто взялся в театре показать самого Толстого? Откуда смелость, стойкая такая независимость - ведь его, как и меня, наверняка активно отговаривали и, как могли, запугивали?
Потому, думаю, что он и по жизни был независимым, отважным и упрямым. Родился в 1921 году - этот призывной год практически весь был выбит на войне. Яша Киржнер прошел Великую Отечественную от звонка до звонка, причем не в генералах, а в гвардии старших сержантах, да к тому же в разведке. Дважды был тяжело ранен. Едва подлеченный, возвращался на передовую. Повезло, остался живым, хоть и без одного глаза, и с самыми солдатскими наградами на груди - медалью "За отвагу", орденами "Красной Звезды" и "Отечественной войны".
После демобилизации экстерном закончил юридический факультет Ленинградского университета. И в согласии со своей жизненной цепкостью снова стал студентом, на этот раз режиссерского факультета театрального института имени Луначарского в Москве. В 1952 году получил диплом с отличием.
До Омска он побывал главным режиссером в драматических театрах Пскова и Рязани.
Войсковой разведчик, он принял к постановке "Ясную Поляну" и опять отправился в разведку. На этот раз в театральную.
С осени 72-го Яков появляться в Москве перестал. Он приступил к репетициям "Ясной". Одновременно в Омске объявили, что театр скупает старинные вещи - для спектакля о Толстом. По мосту через Иртыш потянулись старушки - с кружевными накидками, рамочками, молочниками, наборами открыток, кто-то нес большой семейным самовар, а еще кто-то - настоящий граммофон с широким раструбом. Самоваром и граммофоном потом можно было любоваться из зала. Они ничем не отличались от тех, что были в Ясной Поляне.
Премьеру назначили на весну.
"Щеголев, ваш выход!"
