стремительных бурлящих ручьёв и редких хижин тех поселенцев, что добрались до этого края раньше нас. Эти люди знали Буна и они встречали нас горячей пищей и самодельным виски, предоставляя нам ночлег под своими крышами. Через два дня по другую сторону гор, мы вступили в совершенно необитаемый край. Бун сообщил, что теперь мы уже близко от участка, что приобрёл мой отец. Он сказал, что это добрая земля, но вся здешняя земля казалась мне доброй. Мы повстречали несколько лонгхантеров, одиночек и маленькие группки, несущих на плечах связки шкур. Большинство из них Бун знал по имени. Мы даже встретили группу мирных туземцев, которые поговорили с Буном, пока мы отступили назад, нервно сжимая ружья. Так я открыл, что не все индейцы здесь враждебны. Они всего лишь люди, так же, как мой отец и его спутники. Нельзя было судить одно племя по тому, что сделало другое.
Мы поселились в лесистой долине со струящимся посередине широким и чистым потоком. Поле с дикими цветами притягивало взгляд, восхищая мою мать и сестру. Всё это мой отец собирался провозгласить своим поместьем в Новом Свете. Его владение расширялось и на пять окружающих долин, и он нарёк его графством Каррик, разделив со своими людьми бутыль довольно старого виски. Он даже позволил мне выпить рюмку и я притворился, что мне понравилось. В первую ночь тут мы пировали в лагере под звёздами и к нам присоединились несколько трапперов. Мой отец и его соратники напились до бесчувствия, тогда как мы с сестрой ловили лягушек-быков и светлячков. Мать с невозмутимым спокойствием наблюдала за всем этим, понимая, что она — единственная женщина в этой дали, но довольная, что видит исполнение мечты, которую посеяла в сердце моего отца.
Вскоре мы принялись за постройку двух хижин — одну для семьи, а другую — общую для вилланов. Даже Бун помогал нам, размахивая топором так, будто собрался здесь обосноваться, пока через несколько дней, в долину не заявился отряд лонгхантеров и у них состоялся долгий разговор наедине. На следующий день он отправился на север, к большому поселению у реки, что носило его имя. Оно лежало приблизительно в восьмидесяти милях от графства Каррик. Мой отец поблагодарил Буна за то, что он довёл нас сюда и вручил ему мешочек старинных серебряных монет. Бун подарил мне безмолвный взгляд, прежде, чем уехать и единственный кивок, который, видимо, говорил: «Всё будет хорошо, сынок».
Месяц спустя мы услыхали от прохожего траппера, что Бун пересёк большую реку, отправившись на север, сражаться с красномундирниками. К этому времени мы устроили неплохую жизнь в нашем новом имении. Когда мой отец и его люди не уходили охотиться, они таскали камни от большого ручья и сооружали фундамент нового замка. Потребовались бы годы, чтобы завершить это — возможно, вся его жизнь — но он твёрдо решил выстроить цитадель, не уступающую той, которую покинул. Мать с Миарой ухаживали за большим огородом между хижин, посадив картофель, лук, морковь и кукурузу. Что до меня, то я тренировался стрелять из кремнёвого ружья и тем летом добыл своего первого лося. Я даже освежевал его своим собственным ножом. Я учился быть мужчиной. Однажды я унаследую замок, который мой отец складывал из неотёсанных камней этой земли.
Когда осенний холод одарил поцелуем воздух долины, яркие красный, золотистый и рыжий цвета заполонили ветки и покрыли землю. Материнский сад принёс урожай, а отец доделал подземный погреб и основной фундамент своего нового замка. Я хорошо познакомился с четырьмя вилланами. Их звали Уолтон, Бейкер, Монро и Диллон. Я думал о них, как о своих дядюшках.
— Ещё больше людей придут и поселятся здесь, — говорил нам отец, когда мы сидели в хижине у очага и попивали сидр, с животами, набитыми материнской стряпнёй. Она положила голову ему на плечо, пока мы с сестрой сидели и выслушивали его мечты. — Каждый месяц всё больше поселенцев прибывает из Старого Света. Им потребуется хорошее место, там, где они смогут собраться, процветать и быть свободными. Таким местом и будет графство Каррик.
— А как насчёт той кровавой революции? — спросила его мать. В нашей семье она вечно мучилась всякими опасениями. В основном прагматичного толка. — Говорят, что туземцы вытесняют поселенцев с большой реки. Многие из них скапливаются в городе Буна, как в убежище или отступаются и возвращаются назад через горы.
— Не нас, — ответил отец. — Мы в безопасности так далеко на юге. Вдобавок, у нас есть оружие и теперь мы лучше стреляем, чем когда только прибыли. Даже Кормак у нас — меткий глаз. — Он улыбнулся мне, но мать осталась при своём мнении. Я вспомнил чикамога, их окровавленные лица и перерезанные горла. У меня всё ещё оставался тот синий самоцвет. Я хранил его у себя в кармане, на удачу.
Я в одиночку ушёл в леса, со своим кремнёвым ружьём охотиться на диких индеек, когда шауни [10] нашли долину. Мне на глаза попалась жирная птица, но тут я заметил чёрный дым, поднимающийся в бледные небеса. Было холодно, но снег ещё не шёл. Я помчался назад, к хижинам, дыхание обтекало плечи белым потоком. Я взобрался на восточный хребет и посмотрел вниз, и с первого взгляда понял, что произошло.
Обе хижины были охвачены пламенем, а огород втоптан в грязь. Все коровы и мулы валялись мёртвыми, утыканные стрелами, а лошади пропали. Я нашёл свою мать, лежащую среди срубленной кукурузы, её длинное платье почернело, залитое кровью. В груди у неё, прямо в грудной кости, торчал томагавк с каменным оголовьем. Разрезы пересекали её руки и ноги. Задыхаясь от ужаса, я изливал слёзы и рвоту на окровавленную землю. Тело моего отца лежало в нескольких ярдов, почти разрубленное на части. Я пытался крикнуть, но не смог издать ни звука. Я никогда этого не мог. Не кричал даже, когда был маленьким.
Налётчики убили и моих дядюшек. Тела Уолтона и Бейкера были ужасно изувечены. У бедного Монро пропала голова. Я не смог найти тело Диллона, лишь его сломанное ружьё. Они упорно отбивались… пятеро мёртвых туземцев лежали вокруг. Брошенные своими же соплеменниками на корм воронам. Придя в себя, я изучил трупы индейцев. Это были не чикамога. Их лица выглядели по-иному, а боевая раскраска была чёрной. Это северные налётчики, шауни из-за большой реки. Они никогда не бросят эти древние охотничьи угодья. Нет, пока хоть один из них живёт и дышит.
Душащая паника навалилась на меня. Миара. Моя сестра… где она?
