Я искал везде и не находил тела. Пошёл холодный дождь и затушил пламя, пожиравшее хижины. Я перерыл почерневшие, дымящиеся развалины. Обнаружил обугленные кости Диллона. Но ни единого признака моей сестры. Наконец я обнаружил жёлтый чепец Миары, лежащий поодаль в нескольких сотнях ярдов, окружённый следами копыт скачущих лошадей.
Они забрали её. Я слыхал, как лонгхантеры поговаривали о туземцах, которые так делали. Они забирали юных девушек и воспитывали их, как рабынь или жён. Так же поступали и с некоторыми племенами.
Я рухнул на колени прямо в грязь и оплакивал Миару, а когда поднял глаза, прямо передо мной стоял гном. Дождь стекал с его спутанной бороды. Маленькое личико имело цвет свежевспаханной почвы и, как ни странно, в промокших гномьих космах росли листья. Его синие глаза смотрели на меня. Это выражение морщинистого лица могло быть лишь жалостью.
Я вытащил из кармана синий камень и держал его на ладони, словно я мог отдать его назад, обменять на жизни моей семьи. Но их отнял не гном. Я рыдал у его босых ног, которые походили на древесные корни, вырастающие из грязи.
Он протянулся корявую руку и ухватил мою ладонь. Гром грохотал над долиной, когда мы начали тонуть. Мы проплывали вниз, сквозь грязь, как два клочка бестелесной дымки. Мы двигались сквозь саму землю и я подумал, что, наверное, сплю. Ночной кошмар. Как ещё можно было объяснить это втягивание в твёрдое вещество земли, словно в тёплую воду? Разве что… разве что я помешался. Увидеть свою семью вырезанной… может быть, я сошёл с ума. Или это была часть кошмара?
Моё зрение прояснилось и звуки бури смолкли. Теперь мы с синеглазым гномом стояли в подземной пещере. Колонны из неотделанного камня вырастали из пола и сужались в блестящие острия. Мы были не одни здесь и вокруг царила не полная тьма. Глаза дюжины или больше гномов вперялись в нас из всех уголков пещеры. Словно драгоценности, удерживаемые перед светом пламени, они мерцали и омывали меня пестрящим светом, напомнившим мне церковные витражи.
— Сын Каррика, ты знаешь, кто я? — спросил гном. Его крохотная рука всё ещё сжимала мою собственную. Я дрожал, хотя в пещере не было холодно.
Я кивнул. Дедушкина история никогда не выходила у меня из головы.
— Пак’о’лин… — запинаясь, пробормотал я.
Мои глаза застилали слёзы и сажа. Это было первое слово, которое я произнёс за всю жизнь. Но изумление этим чудом ускользнуло от меня. Ибо ускользнуло и всё остальное.
Синеглазый гном кивнул и улыбнулся. Его зубы походили на необработанные золотые самородки.
— Мы вернули тебе назад твой голос, — произнёс Пак’о’лин, — и вместе с ним силу Древних Обычаев. Ибо вы никогда не забывали Обет Гоба… Вы, кто слушал… и учился у Диармуйда Верного. Теперь же пойдём с нами и позволь нашему королю сдержать своё слово. Там, наверху, для тебя не осталось ничего.
— Нет! — Закричал я. — Там Миара! Моя сестра… я не брошу её. Я скорее умру!
Гномы придвинулись ближе ко мне, сузив яркие глаза и обмениваясь заинтересованными взглядами. Теперь я отчётливо их различал. Кожа их носила все оттенки почвы и камня, некоторые из них были выщерблены и надколоты, будто миниатюрные статуи. Они носили бронзовые шлемы древнего вида, а некоторые — ещё и тёмные шерстяные плащи. Самоцветные ожерелья висели на мощных шеях и драгоценные камни мерцали на коротких пальцах. Некоторые носили древние бронзовые или железные нагрудники и, тогда как одни щеголяли босыми каменными ногами, другие расхаживали в медных башмаках, подбитых золотом. В их бороды вплетался мох, лишайник, листья и колючки. Несмотря на морщинистую кожу и грубые лица, вблизи они не казались такими уж уродливыми. Их щёки были пухлыми, как у детей и они часто улыбались, даже нашёптывая о тайном и смертельном. Они носили короткие изогнутые мечи в разукрашенных самоцветами ножнах. Я вспомнил глотки девяти чикамога в горах… аккуратно перерезанные от уха до уха кем-то, кто не оставил следов.
Гномы закончили совещаться и умолкли. Снова Пак’о’лин стал говорить за них. — Так и быть. — промолвил он, кивнув. — Мы станем рядом с тобой. Те, кто забрал твою сестру, служат военачальнику, прозываемому Чёрный Окунь. Даже сейчас мы чувствуем их поступь по земле.
Один из гномов вручил мне меч, клинок ненамного длиннее человеческого охотничьего ножа. Золотая рукоять искрилась изумрудами, напомнившими мне о холмах, где похоронен мой дедушка. Я покачал головой. — У меня есть это, — сказал я, подняв ружьё. В дебрях горя и отчаяния, я схватился за него, как утопающий хватается за деревянную мачту тонущего корабля.
Гномы засмеялись. — Эта вспыхивающая палка — слабое оружие, — сказал Пак'о'лин. — Добрый клинок — вот чему можно верить.
Я взял мерцающий меч в правую руку, всё ещё держа в левой кремнёвое ружьё.
Прежде чем я смог вымолвить хоть слово, гномы схватили меня и мы полетели. Прямо через скалу и камень пещерной стены неслись мы… проскальзывая сквозь землю, как раньше тонули в ней. Словно угри или скользкая рыба, они двигались сквозь жидкую землю, как делали это в рассказах Дедули. Увлекая меня с собой. Стали ли все мы призраками, чтобы столь легко перемещаться сквозь твёрдую землю? Или сама плотность земли стала иллюзией? Может быть, все плотные вещи на самом деле были призрачными и иллюзорными. Когда я устремлялся вверх сквозь каменистые недра Нового Света, я знал, что это правда. Вместе с голосом, дован шиг одарили меня знанием. Мудростью земли и её путей.
После некоторого времени безудержного полёта вслепую в руках гномов, я ощутил, что начинаю подниматься. Мы вырвались на поверхность грязной земли, где всё ещё ярилась буря. Я стоял под проливным дождём, среди отряда косматых гномов. Влажный свет звёзд вспыхивал на наших обнажённых клинках.
В неглубокой долине внизу, я увидел группу шауни — налётчиков Чёрного Окуня. Не меньше двадцати, большинство конные. Они медленно двигались на своих конях по грязи, уверенные, что достаточно удалились от резни и избежали погони. Я признал отцовскую пегую лошадь под одним из налётчиков. Потом я увидел мою сестру, перекинутую через лошадиную спину, связанную, как пойманный зверь, в платье, немногим большем, чем грязные лохмотья.
Расцвёл гнев… внезапный огонь в моей груди.
Я прокричал ветру и мой крик смешался с раскатом грома. Мы рухнули на шауни, как вспышки молнии, со сверхъестественной скоростью слетающие с деревьев, клинки сверкали, как бледное пламя. Я поразил пленителя моей сестры в шею и он рухнул с коня, расплёскивая багровое. Я забрался на его скакуна, пока
