Слышу, один говорит:
– Эй, Кэти, ты была права! На него стоит посмотреть! Никаких денег не жалко!
Я не понял, о ком это он, а они все засмеялись. И все нахваливают кормежку – ну, это как раз неудивительно. Жюль в тот день не ударил в грязь лицом. У этих французов артистический темперамент. Услышал, что у нас, так сказать, хорошее общество собралось – расцвел, что твой букет, как его в воду поставишь.
– Наконец-то! – говорит и меня норовит расцеловать. – Слава о нас достигла мира развлекательной индустрии! О достойной клиентуре к ужину Бога я молил, и вот явилась она!
Что тут сказать: по всему выходило, что он прав. Десять посетителей из светских кругов за один вечер – немалое достижение для «Макфарланда». Признаться, я и сам слегка разволновался. Не стану отрицать, я иногда скучал по «Гвельфу».
На пятый вечер, когда у нас опять набрался полный зал, что твой «Одди» или там «Романо», и мы с помощниками сбивались с ног, меня вдруг осенило. Я подошел к Кэти, наклонился к ней очень почтительно, с бутылкой вина в руках, и говорю на ухо:
– Молодец, малышка. Неплохую рекламу устроила заведению.
Она улыбнулась в ответ, и я понял, что угадал.
Энди тоже маячил в зале, приглядывал, как обычно. Я, как проходил мимо, говорю ему:
– Кэти молодчина, здорово нам помогла, верно?
А он:
– Идите работайте.
Я пошел дальше работать.
Кэти, когда уходила, задержалась в дверях и спрашивает:
– Он что-нибудь говорил обо мне, дядя Билл?
– Ни словечка, – отвечаю.
И она ушла.
Вы, наверное, замечали, мистер, что лондонцы вроде стада овец – куда один идет ужинать, туда и другие за ним потянутся. Целый месяц все толпятся в одном ресторане, на следующий месяц – в другом. Кто-нибудь бросит клич, что напал на новое место, и все скорей спешат ознакомиться. Беда в том, что многие владельцы ресторанов считают: раз уж клиент пошел, значит, и дальше так же будет – можно усесться поудобнее и сложить руки на пузе. Популярность входит в дверь, а хорошая кухня и хорошее обслуживание вылетают в окно. Мы у «Макфарланда» такого допускать не собирались. Не говоря уже о том, что Энди за подобные штучки по стенке бы размазал, мы с Жюлем никак не могли уронить свою профессиональную репутацию. Я, к примеру, носа не задирал, только работать стал еще старательнее и следил за тем, чтобы четверо моих помощников – их уже четверо было к тому времени – шустрее выполняли заказы. Вот поэтому мы, в отличие от большинства популярных заведений, свою популярность сохранили. И кормили хорошо, и обслуживали отлично, так что дело завертелось вовсю. Если подумать, Сохо не так уж далеко от центра, можно лишнюю пару шагов сделать. Так и вышло, что мы приобрели популярность, и мы ее сохранили по сей день. И «Макфарланд» стал таким, какой он есть, мистер.
Всем своим видом показывая, что рассказ окончен, Генри заметил, что мистер Вудворд из «Челси» для своих лет играет просто замечательно.
Я воззрился на него в растерянности.
– И это все? А как же Кэти и Энди? Что с ними было? Помирились они или нет?
– Ах, да, – сказал Генри. – Я и забыл.
И он стал рассказывать дальше.
Время шло, и молодой Энди начал меня раздражать. Деньги к нему текли рекой с тех пор, как к нам повалила роскошная публика, и он прекрасно понимал, что без Кэти никакой роскошной публики бы не было. Казалось бы, ну если ты человек, найди в себе силы простить и забыть, хоть из благодарности скажи девушке вежливое слово – так ведь нет. Стоит себе в сторонке, мрачнее тучи, а в один прекрасный вечер и вовсе такое устроил…
Народу в ресторане было полно, и Кэти тут же, и пианино наяривает вовсю, люди веселятся, и тут вдруг пианист заиграл мелодию, под которую Кэти танцевала в спектакле. Прилипчивая такая музычка: «Трам-пам-пам, тир-лим-пам» – что-то вроде этого. Пианист, значит, ее заиграл, и тут все давай хлопать, колотить по столам и орать, чтобы Кэти, мол, сплясала. Она и вышла на середину – там было такое свободное место – и только начала танец, как в зал вышел молодой Энди.
Подходит он к ней, подбородок вперед, а я смотрю, там рядом столик надо бы протереть – подошел и стал протирать, потому случайно и услышал их разговор.
Он ей говорит очень тихо:
– Здесь этого нельзя. Ты за что принимаешь наш ресторан?
А она ему:
– Ах, Энди!
А он:
– Я тебе очень признателен за заботу, только нужды в этом нет. «Макфарланд» прекрасно обходился и без твоих стараний превратить его в зоопарк.
А сам денежки-то загребает с ужинов! Как подумаешь иногда, разучились люди понимать, что такое благодарность, и жить в этом мире не согласится ни одна уважающая себя гремучая змея.
Кэти говорит:
– Энди!
– Все, хватит. Мы не будем это обсуждать. Если тебе угодно приезжать сюда ужинать, я помешать не могу, но я не позволю превратить мой ресторан в ночной клуб!
В жизни я ничего подобного не слышал. Ох, посмотрел бы я ему в глаза, да только духу не хватило.
Кэти ни слова больше не сказала, молча отошла к своему столику.
Но на этом, как говорится, дело не закончилось. Те, кто с ней пришли, как увидели, что она больше не танцует, подняли страшный шум, а особенно возмущался один красавчик, у которого лоб был в дюйм с четвертью и примерно такой же подбородок.
Он вопил:
– Нет, послушайте! Что же это такое? Бис! Просим! Бис!
Энди подошел к нему и говорит вполне вежливо:
– Не шумите, пожалуйста. Вы мешаете другим посетителям.
– Да идите вы все к дьяволу! Почему ей нельзя…
– Одну минуточку. На улице можете шуметь, сколько хотите, а в ресторане ведите себя тихо. Вы поняли?
Красавчик вскочил на ноги. Выпил он изрядно – я знаю, потому что я его и обслуживал.
– А ты тут еще кто? – кричит.
Энди ему:
– Сядьте.
Молодой щеголь размахнулся и врезал ему. В следующий миг Энди схватил его за шиворот и выкинул за дверь, да так ловко, что это сделало бы честь настоящему профессионалу из Уайтчепела. Сложил его в кучку на тротуаре, любо-дорого поглядеть.
Компания после этого разбрелась.
Ресторанное дело – непредсказуемое. Что один ресторан убьет наповал, другому только на пользу. Если бы из «Гвельфа» вышвырнули хорошего клиента, тут бы им и конец, а у «Макфарланда» посетителей только прибавилось. Я думаю, тут-то все окончательно поверили, что у нас действительно богемное заведение. Если подумать, это и впрямь придает ужину особый шарм – когда сидишь и знаешь, что малого за соседним столиком в любую минуту могут взять за шкирку и выбросить на улицу.
По крайней мере наши вечерние посетители, судя по всему, смотрели на дело именно так. Теперь, если кто хотел у нас поужинать, должен был заказывать столик заранее. К «Макфарланду» прямо-таки толпами стекались.
Кэти, правда, не стекалась. Вообще к нам не заглядывала – и неудивительно, после того как Энди себя повел. Я бы с ним поговорил по душам, да разве бы он позволил?
Однажды я хотел его подбодрить, сказал:
– Сколько сейчас примерно стоит наш ресторан, мистер Энди?
А он говорит:
– К черту ресторан!
Это при такой вечерней клиентуре! Что за мир!
Мистер, случалось вам пережить потрясение – такое, чтобы как гром с ясного неба, шарахнуло и прямо с ног свалило? Мне вот пришлось. Сейчас расскажу.
Когда доживешь до моих лет и на работе занят до поздней ночи, привыкаешь не забивать себе голову посторонними делами, если только тебя не ткнут в них носом. Поэтому Кэти как-то понемногу выскочила у меня из головы. Не то, чтобы я совсем о ней забыл, да столько было других забот – все-таки четыре помощника под началом и постоянный наплыв посетителей, – в общем, если я вспоминал про Кэти, то был уверен, что все у нее хорошо, и нисколько не беспокоился. Правда, у «Макфарланда» она не показывалась с того самого вечера, когда Энди вышвырнул за дверь ее приятеля с мелкоразмерным лбом, но это меня особенно не тревожило. Я бы и сам на ее месте перестал сюда ходить, раз Энди все еще дуется. Говорю же, я был уверен, что все у нее в порядке, а к нам она не заходит, потому что нашла себе другой ресторан.
И вдруг однажды под вечер – у меня как раз был выходной – получаю я письмо. Как прочел, минут десять опомниться не мог.
В моем возрасте люди начинают верить в судьбу. На сей раз судьба совершенно точно вмешалась в игру. Понимаете, не будь в тот день у меня выходного, я бы домой попал только к часу ночи, если не позже, а так вернулся в половине девятого.
Я уже десять лет жил в одном и том же пансионе в Блумсбери, и в тот вечер, как пришел домой, сразу и увидел ее письмецо – оно было подсунуто под дверь.
Я могу вам его пересказать слово в слово. Вот что там говорилось:...
«Дорогой дядя Билл!
Не грустите слишком, когда прочтете это письмо. Ничьей вины тут нет, просто я устала и хочу со всем покончить. Вы всегда такой милый, поэтому я вас прошу – помогите мне и сейчас. Я не хочу, чтобы Энди знал правду. Пожалуйста, устройте так, чтобы казалось, будто все случилось нечаянно. Вы ведь сделаете это для меня? Тут ничего трудного нет. Вы получите мое письмо в час ночи, все уже будет кончено. Вы только придите, откройте окно и выпустите газ из квартиры, тогда все подумают, что я умерла своей смертью. Все очень просто. Дверь я оставлю незапертой, чтобы вы могли войти. Моя комната прямо над вашей. Я вчера ее сняла, чтобы быть к вам поближе. Прощайте, дядя Билл. Вы сделаете это для меня, правда? Я не хочу, чтобы Энди узнал, как все было на самом деле.
