Кэти».
Вот так вот, мистер. Могу вам сказать, это меня пришибло. А потом я вдруг сообразил, что нужно действовать, и побыстрее. Ну, побежал на верхний этаж.
Она лежала на кровати, глаза закрыты, а газ уже начал скапливаться в комнате.
Когда я вошел, она вскочила, стоит и смотрит на меня. Я закрутил кран и посмотрел прямо на нее.
– Ну что, – говорю.
– Как вы здесь оказались?
– Не важно, как я здесь оказался. Что ты можешь сказать в свое оправдание?
Она заплакала, совсем как в детстве, если ее кто обидит.
Я говорю:
– Пошли-ка отсюда, воздуху вдохнуть. Не надо так убиваться. Идем, расскажешь мне все по порядку.
Она пошла за мной, и тут я гляжу – она хромает. Я дал ей руку, привел к себе и усадил в кресло.
Опять говорю:
– Ну что?
Она говорит:
– Не сердитесь на меня, дядя Билл.
И смотрит жалобно так. Я к ней подошел, обнял, похлопал по спине.
– Не волнуйся, милая, никто на тебя не сердится. Ты только объясни, ради всего святого, с чего ты вдруг сделала такую глупость.
– Я хотела со всем покончить.
– Да почему?
Она снова давай плакать, как маленький ребенок.
– Вы разве не читали в газетах, дядя Билл?
– О чем я не читал?
– Про тот несчастный случай. Я повредила лодыжку во время репетиции, когда разучивала новый танец. Врачи говорят, я больше не смогу танцевать. Даже ходить нормально не смогу, всю жизнь буду прихрамывать. И я как подумала об этом… и об Энди… я…
Тут я встал.
– Ну надо же, – говорю. – Ну и дела! Я тебя, конечно, не виню, только больше так не дури. То же мне, выдумала! Слушай, если я отлучусь на полчасика, ты ничего такого не выкинешь? Дай слово.
– Хорошо, дядя Билл. А куда вы идете?
– Да тут недалеко. Я скоро вернусь. Ты пока сиди, отдыхай.
До ресторана на такси меньше чем за десять минут доехал. Энди я нашел в задней комнате.
Он спрашивает:
– В чем дело, Генри?
А я ему:
– Вот, почитайте.
Понимаете, мистер, незадача таких, как Энди, которые всегда все делают по-своему, ломят напролом и больше знать ничего не хотят… их незадача в том, что когда беда настанет, так уж как следует. Я иногда думаю, всем нам в этой жизни рано или поздно приходится туго, только к некоторым беда приходит понемножку, мелкими, так сказать, порциями, а на других наваливается разом – хряп! С Энди так и вышло. Когда я дал ему письмо, чуть было не сказал: «Держись, сынок. Сейчас ты за все получишь».
Я нечасто бываю в театре, но уж когда хожу, предпочитаю такие пьесы – ну, знаете, с перцем. Их обычно ругают в газетах, пишут – в реальной жизни люди так себя не ведут. Можете мне поверить, мистер: еще как ведут. Я видел в спектакле, как один тип читал письмо, которое ему пришлось не по нутру; он прямо задохнулся, глаза выпучил, хочет что-то сказать и не может, и за спинку стула схватился, чтобы не упасть. В газете написали – это, мол, все неправильно, на самом деле он бы себя иначе повел. Верьте мне – газетчики не правы. Все, что делал этот малый, Энди тоже проделал точка в точку, когда прочел письмо.
– Господи! – говорит. – Она… Ее… Вы успели? – говорит.
И на меня смотрит. Вижу, хлебнул сполна, под самое горло подступило.
– Если вас интересует, умерла ли она, – говорю, – так нет, не умерла.
– Слава Богу!
– Пока жива, – говорю.
Тут мы разом на улицу, схватили такси и помчались.
Он у нас всегда был неразговорчивый, Энди-то. Вот и в такси все молчал. Только уже на лестнице одно слово сказал:
– Где?
– Здесь, – говорю.
И дверь ему открыл.
Кэти стояла, смотрела в окно. Когда мы вошли, она обернулась и увидела Энди. Она вроде хотела что-то сказать, но передумала. Энди тоже ничего не сказал. Только смотрел. И она смотрела.
А потом он будто споткнулся, бросился к ней, упал на колени и обхватил ее руками.
– Маленькая моя, – говорит.
Вижу, я тут лишний; закрыл дверь и свалил. Пошел, посмотрел вторую половину водевиля. Только, не знаю, как-то не захватил он меня. Чтобы оценить хороший водевиль, надо, чтобы никакие посторонние мысли не отвлекали.
Ощущения мистера Дж. Уилмота Бердси, стиснутого в толпе, которая дюйм за дюймом продвигалась к воротам футбольного стадиона Челси, можно сравнить с тем, что испытывает умирающий от голода, когда его вдруг накормили, но следующий раз накормят нескоро. Мистер Бердси был удовлетворен и счастлив. В нем бурлила радость жизни и теплое чувство к ближнему. В самой глубине его души таилось черное предчувствие грядущих лишений, однако пока еще он не позволял себе о них тревожиться. В самый безумный, самый радостный день веселых новогодних праздников он упивался настоящим, предоставив будущему самому о себе заботиться.
Мистер Бердси только что сделал нечто такое, чего не делал уже пять лет – с тех пор как уехал из Нью-Йорка. Он побывал на бейсбольном матче.
Нью-Йорк потерял великого бейсбольного болельщика в тот день, когда Хьюго Перси де Винтер Фрамлингем, шестой граф Каррикстидский, обвенчался с Мей Элинор, единственной дочерью мистера и миссис Дж. Уилмот Бердси с Восточной Семьдесят третьей улицы. Сразу после того как состоялось эпохальное событие, миссис Бердси объявила, что они переезжают в Англию, поближе к милой дорогой Мей и милому дорогому Хьюго, извлекла Дж. Уилмота из уютного кресла, словно устрицу из скорлупы, погрузила в такси и доставила в каюту-люкс на второй палубе парохода «Олимпик». И стал мистер Бердси изгнанником.
Похищение века мистер Бердси воспринял с очаровательным добродушием, из-за которого его так ценили друзья и так тиранили в собственном семействе. Роль мистера Бердси в домашней жизни определилась довольно рано и вполне бесповоротно. Его задача – зарабатывать деньги, а также прыгать через обруч и выполнять другие трюки по первому требованию жены и дочери. Эти обязанности он добросовестно исполнял в течение двадцати лет.
Скромная роль почти не тяготила мистера Бердси – он любил свою жену и боготворил дочку Мей. Ее международное замужество стало одним из редких исключений. Сам по себе Хьюго Перси, шестой граф Каррикстидский, никаких возражений не вызывал. Трудно было перенести изгнание. Мистер Бердси любил бейсбол со страстью, какой не вызывала у него ни одна женщина. Перспектива не увидеть больше ни единого бейсбольного матча приводила его в ужас.
И вдруг однажды утром, словно глас из иного мира, известие: «Уайт Сокс» и «Гиганты» проводят показательный матч в Лондоне, на стадионе Челси. Мистер Бердси считал дни, как ребенок перед Рождеством.
Чтобы попасть на игру, нужно было преодолеть определенные препятствия, и он их преодолел. Когда обе команды выстроились в шеренгу перед королем Георгом, мистер Бердси занимал место на трибунах, в первом ряду.
И вот сейчас он медленно покидал стадион вместе со всей толпой болельщиков. Судьба была сегодня щедра. Она подарила мистеру Бердси великолепный матч. Случилось даже целых два хоумрана! И в довершение своих милостей судьба отвела оба соседних места людям той же закалки – двоим богоравным существам, которые понимали все, что происходило на поле, и орали и улюлюкали, если им случалось разойтись во мнениях с судьей. Задолго до девятого иннинга мистер Бердси начал испытывать к ним теплое чувство, подобно моряку, потерпевшему кораблекрушение и неожиданно встретившему на необитаемом острове парочку школьных приятелей.
Проталкиваясь теперь к воротам, он заметил, что оба соседа все еще рядом с ним: один справа, другой – слева. Мистер Бердси смотрел на них с душевной приязнью и сам не знал, кто из двоих ему более симпатичен. Грустно было думать, что скоро они вновь навсегда исчезнут из его жизни.
Внезапно он решился. Нужно отсрочить расставание! Он пригласит их на обед. За лучшими деликатесами отеля «Савой» они заново переживут сегодняшний матч. Мистер Бердси не знал, кто эти люди, он ничего о них не знал, но что с того? Они – его братья-болельщики. Этого достаточно.
Сосед справа был молод, чисто выбрит и лицом немного напоминал ястреба. Сейчас его черты были холодны и бесстрастны, почти грозны, а всего лишь полчаса назад они отражали битву противоречивых эмоций, и на шляпе все еще виднелась вмятина – там, где ею с размаху шмякнули о край сиденья, когда мистер Дейли совершил свой хоумран. Достойный гость!
Сосед слева принадлежал к совсем другой разновидности болельщиков. Правда, во время матча он несколько раз принимался орать не хуже других, но по большей части смотрел игру молча, застыв от азарта, и менее искушенный наблюдатель решил бы, что он скучает. Однако мистеру Бердси довольно было одного взгляда на сведенные челюсти и горящие глаза, чтобы понять: перед ним настоящий человек и брат по духу.
В глазах незнакомца все еще пылал огонь, и щеки побледнели под необычно темным загаром. Он смотрел прямо перед собой невидящим взглядом.
Мистер Бердси хлопнул молодого человека по плечу и сказал:
