от халата левой рукой (пришлось левой – правая была занята) неуверенно послал привет… – Выходной марш! Паррад-алле! И пошли! – было написано… – Публика в восторге! – написано в газете, – Осветитель окончательно проснулся и устроил целую цветомузыку, – было написано в газете лихим репортёрским словом. – Первым, рассыпая вокруг бенгальские огни и искры, хлопая хлопушками и пуская шутихи, мол: «Дамы и господа! Не по своей воле, но по воле закона! Друзья! но, во-первых, здравствуйте! – шёл Председатель – фокусник и иллюзионист, престидижитатор и глотатель шпаг. – Начинаем! С началом! как у нас цирковых принято! Прошу (-у-у-у, – поддержал эхом цирковой радист) садиться!»
Публика в восхищении! Чуйки, кафтаны, тулупы, ротонды, платья-декольте шёлковые, шерстяные, ситцевые, сарафаны и комбинезоны, – осветитель! поскакал в восторге по залу (амфитеатру): арлекины-бродяги, разряженные в пестрые лохмотья калеки, проститутки всякие, смеральдины, франческины, коломбины, фанчески, серветтки, пройдохи-бригеллы, ковьеллы-ловкачи, шулеры-скарамуччи, тартальи-маски, злодеи, картонные носы, парики, шарфы, цилиндры, улыбки, гримасы, пьеро и пьеретки, пульчинеллы, клерки, гризетки, пажи, кардиналы, герцоги, принцессы, принцы, волшебники, карлики, художники и их жёны сплетенные и совокуплённые друг с другом в визгах и восторгах забытья, – радист выхватил и усилил то там, то здесь: «Любим! Ждём! Ату его! Ату! C'est un homme, oh!!!» Секретарша! Цапля чахла, цапля сохла, цапля сдохла! на ходулях, жонглируя… Прокурор, жонглируя арбузами, дынями, спелыми вышнями и грушами (хорошую грушу не съедают, говорят, а выпивают, особенно если груша хороша, моченая) – кульбитами, курбетами, фляками49, флик-фляками, стрекасатами, сальто и рондадами или рундададами, если кому больше подходит, пробивался от начала к финалу, будто сорвавшийся со старта Юрген Меннель50 или, ещё лучше, как тот воин, неизвестный по имени, но который вынес перл на поверхность: «Радуйтесь, афиняне, мы победили!». Перл вынес, а вдохнуть не упел, отошёл как все, выдохнув, отдавая долг пространству (подстерегла его жизнь), а вот ещё великолепное сравнение, стоящее тех обоих: как раввин в синагоге, левой рукой разворачивал свиток, бежал словом, правой же, рукой, сворачивал его, чтоб прийти к некоему парадоксальному выводу.
Радист усилил на весь зал громкоговорителем: – Правая рука, вполне! может не знать, что делает левая!
Жонглёр, с видом победителя, зачастилспелыми дынями, арбузами и вышнями.
– Вот это – настоящий тенор! – рокотали зрители, и многие теряли чувство реальности, потому что были в стремлении быть захваченными мечтой и иллюзией. – Вот это вывод!
Вывод, который, кстати, не удалось опровергнуть адвокату, адвокату, как две капли воды, все же видят, похожему на Романа Виссарионовича (если честно – это и был сам Роман Виссарионович. Не могло же так случиться, что у обоих адвокатов была одинаковой длины заячья губа и одинаковой длины синяя бровь?)
«Зачем нам этот секрет? – вскакивал известный городской моноциклист на моноцикле. Городской остряк. Ему всё равно было, что борщ, что хвощ. За ним его друзья – остряки и городские шурины: «Полишинелев секрет! – кричали в мегафоны. – Полишинелев секрет! Хватит с нас Полишинелев!»
«Антре»! Клоуны! У них своё «Антре».
Адвокат же, носком щупая, по канату, под куполом, лишь на плотность воздуха правой, опираясь: «Эт-т-то, для в-ас вы-и-вод!.. – то левой рукой: Для нас эт-т-то, из-вини-те, предпосылка!..
– Ну! Это уже «Каучук»! – острило «Антре» по поводу предпосылки. – «Клишник»! – ехидничал шурин, глазом же, все косились и указывали на свидетельницш, пришедших вместе со своими ужасными мужьями, силовыми жонглёрами-свидетелями и соревнующихся в гибкости мышц и подвижности суставов в этом нелёгком, но имеющем успех у мужчин цирковом жанре».
Цинциннат читал…
Было написано: «Всё собрание защищает общая аура, повисшая жёлтым (что свидетельствует об активности собрания), повисшая жёлтым над Выездным Заседанием Цирка. Общая аура, проникая в толщь атмосферы, рассеивает её губительные катаклизмы и защищает Открытый Городской Суд от наносных проникновений».
Цинциннат читал и не понимал…
Смотри, козлище,
куда ты лезешь?
Смотри, кобыла,
какой козлище!
…читал и не понимал…
Меня ты любишь,
ему даёшь ты!
А я за стойкой
лакаю водку.
…читал, не понимал ничего, и ему казалось…
Цинциннат читал, не понимал ничего, ему казалось, что это… это несуразица, какая-то нелепость, чепуха, какой-то… да, правильно, какой-то mauvais ton, хотя на самом деле произошла ошибка – это взбудораженный, загнанный, повергнутый мельканием репортёрских метафор и заслезившийся в отчаяние глаз выхватил на странице рядом стихи:
Его ты любишь,
а мне даёшь ты!
А он за стойкой
лакает водку.
Опубликованные по случаю «Дня всенародной памяти (всенародного ликования)», ранее незнакомые стихи знакомого поэта, статуя которого, в сквере, «похожа на снеговую бабу», попали случайно на плачущие глаза Цинциннату, и плачущий Цинциннат не понимал, хотя на самом деле, конечно же, Цинциннат догадывался, что это и есть тот абсурд, та доведённая до «опушки бреда» жизнь, в которую (ведь сказал же Родион – «помилование»), в которую ему… нет… «ещё не время», но, может быть, ему будет предложено возвратиться… туда, ах! «где в три ручья плачут без причины ивы, и тремя каскадами, с небольшой радугой над каждым, ручьи свергаются в озеро, по которому плывёт лебедь рука об руку со своим отражением».
А белый лебедь на пруду
Качает павшую звезду
На том пруду, куда тебя я приведу.
Ах, обманет тебя жизнь, Цинциннат. У неё много вариантов. Обманет…
…и снова в уборную! топать, шуметь водой, кашлять в уборной… маскируя рыдания…
Но дальше, дальше.
Арабские прыжки, отрепетированные специально для сегодняшнего мероприятия, заняли главное место, закончились, и началось («finalmente!» – крикнул из зала до синевы бритый директор Родриг Иванович), finalmente началось судебное следствие… а то… как бы всё заседание не превратилось в цирк какой-то… кульбиты в курбеты, рондады в рундады, а те и совсем в комплементы (прошу заметить, не в комплименты, а в комплементы, хотя и в комплименты было бы неплохо) и в «белый лебедь ещё, – на пруду».
Прокурор, Адвокат (по пять тысяч слов у каждого). Да это десять страниц текста! С ужимками и жестами – час читать надо, но все терпели, терпели и в прениях мотали головами.
Терпели и мотали головами:
– исследовав доказательства!
– причинив ущерб!
– аргументы бьют мимо!
– исключить из обвинения!
– исключить обвинение!
– как белка в колесе!
– как белка в колесе, а на самом деле, как коту под хвост!
– «Я не чинил зла людям. Я не нанёс ущерба скоту. Я не совершал греха в месте Истины. Я не творил дурного. Я не кощунствовал. Я не поднимал руку на слабого. Я не делал мерзкого перед богами. Я не угнетал раба перед лицом его господина. Я не был причиной недуга. Я не был причиною
