плед, и подушка, а у ноутбука так вообще аккумулятор изъят. Премию года за лучшее вранье
мне никогда не получить. Может, конечно, дело в том, что меня мучает адская головная боль
из-за запаха спирта. Да что же это такое? Брюс пьет, а что-то типа похмелья только у меня.
Одно радостно: он тоже предпочел ограничиться зыбкой ложью. Вот каково наше
взаимопонимание — мы оба согласны прозрачно лгать, лишь бы не говорить о проблемах.
Когда я доезжаю до университета, сразу направляюсь в уборную в надежде, что если ополосну
лицо холодной водой, мне полегчает. Перед выходом я сорок минут простояла под душем,
чтобы гарантированно избавиться от запаха, но он мне все еще мерещится. Хорошо, что
сегодня у меня ни одной пары, я приехала только ради проекта для Бабочек, и вместо кофе
можно глотать таблетки. Которые стремительно заканчиваются, но не помогают…
Когда открывается дверь, и на кафедре появляется мой ночной кошмар в виде одного
припадочного студента-итальянца, я в него готова кидаться и чесноком, и святой водой, и
ладаном, и всем, что найду, лишь бы только не донимал мою несчастную голову своими
академическими изысканиями.
— Я пришел защищаться, — жизнерадостно объявляет он, не обращая внимания на мой
убийственный взгляд.
— Слушай, у меня выходной, а еще болит голова, давай сюда свои бумажки, я тебе даже
контракт о передаче души подпишу, только сгинь.
— Не, тогда не надо. Если у тебя выходной, то что ты тут делаешь?
А вы думали, что я его припадочным для красного словца называю?
— Пишу проект для Бабочек. А раз и университет, и отряд чешуекрылых ныне
принадлежат одному и тому же типу, все записанные за ним помещения я с чистой совестью
могу занимать в любое время.
— Для Бабочек?!
Кажется, все, что следовало за этим словом, итальянец услышать даже не попытался.
— А можно посмотреть? Ну, пожалуйста! — начинает клянчить он.
И я бы его правда послала куда подальше, но у него есть то, что мне нужно: две ноги,
посредством которых он добудет аспирин. И уже спустя пятнадцать минут у меня этого
чудодейственного средства столько, что можно вылечить все больные головы мира, а за спиной
сидит и пялится в код один восторженный мальчишка-энтузиаст.
Когда после своей первой и единственной пары на кафедру забредает Роберт Клегг, он
начинает сходу начинает меня подкалывать:
— Как голова, Конелл? О, вижу ты приобрела… себя, — противно хмыкает он.
— Не начинай, Роб, — устало произношу я.
— Если бы у тебя было похмелье, я бы предложил тебе выпить, но у тебя никакое не
похмелье, верно?
— Наверное, погода меняется, — охотно поддерживаю я игру. — Шел бы ты домой, Клегг.
У тебя там жена.
— А у тебя жених.
— Он на работе.
— Он у тебя круглосуточно что ли работает?
— Клегг, тебе чего? Если ты всерьез вознамерился меня перевоспитать, уверяю тебя, я уже
не в том возрасте.
— А мне вот чего. Познакомь нас. Испеки свой фирменный лаймовый пирог и пригласи
меня и Мадлен в гости.
— А это хорошая идея. Давайте прямо сегодня и устроим. Часиков в семь-восемь. Я за вами
сама приеду, чтобы не пришлось нас искать.
Роб прав: Брюсу нужны друзья, может, это ему поможет чувствовать себя в Австралии
чуточку лучше. И как я раньше не додумалась? Ну и какой из тебя доктор философии после
этого, Джо?
— Договорились, — кивает он. А затем как-то хмурится. Я вопросительно выгибаю бровь,
а он, распознав намек, закатывает глаза и признается: — Я видел вчера, как тебя Картер
подбирал.
— Он показывал мне будущий офис Бабочек. А ты что подумал?
— О, — мигом тушуется Клегг. Разумеется, я не стану признаваться, насколько он был
близок к правде. — И как он?
— Знаешь, чудесно. В хорошую погоду по утрам я выхожу на балкон и высовываюсь на
опасное для жизни расстояние в попытке рассмотреть залив. Оттуда виден его крошечный
кусочек. А Картер купил офис с полной панорамой Сиднея, неподалеку от залива и собирается
выстроить стены кольцом, чтобы мы на виды не отвлекались. Для него мое любимое зрелище
— всего лишь атрибут власти. Зато кабинет он выбрал с роскошным видом, вот только
учитывая, что Картер это Картер, он ни разу и в окно-то не взглянет. Знаешь, жизнь — коварная
стерва.
— А чего ты ждала? — хмыкает Клегг. — Может, Картер и не знает, что красивого в этом
виде, но он прекрасно осведомлен о том, как пристало жить людям его круга, — пожимает
плечами Роберт.
Мне безумно хочется броситься на защиту Шона, хотя умом я понимаю, что Клегг прав.
Может, его отношение ко мне и изменилось, но не сущность. Он никогда не видел красоты и не
увидит. Эта мысль отрезвляет, и я освобождаю закушенную губу, потому что желание открыть
рот и ляпнуть опасную глупость уже пропало.
Приход Роба и Мадлен меня так воодушевляет, что я забываю обо всех разногласиях с
Брюсом и, пока пеку пирог, радостно рассказываю ему об этих изумительных людях. Он ведет
себя значительно сдержаннее, но слушает. Неважно, я уверена, что Роберт ему понравится,
чувство одиночества чуточку ослабеет, и можно будет постепенно, шаг за шагом, выстроить
новую жизнь в новом месте и новом окружении. Все наладится, оно просто обязано.
— Эти люди так важны для тебя, — задумчиво замечает Брюс.
— Да. Роберт и Керри. Ближе у меня в Австралии никогда никого не было.
Он кивает, а мое сердце-предатель ждет вопроса о Шоне. Хотя бы вопроса. Но его не
следует. А ведь я бы рассказала, лишний разок поубеждать себя в том, что Картер мне не пара,
не повредило бы. В последнее время я подрастеряла аргументы.
— Мне бы хотелось, чтобы вы с Робертом поладили, — признаюсь я. — Это для меня тоже
важно.
Он задумчиво смотрит на меня, затем кивает и отворачивается.
— Как твоя работа? — спрашиваю я, чтобы не молчать.
— Неплохо.
То же самое я слышала и вчера, и позавчера, и на прошлой неделе, когда он сказал, что
уволился и нашел новое место. Объяснять мне ничего не стал — просто отчитался для
галочки… Опускаю голову, прячу глаза.
— Знаешь, я обещала съездить за Клеггами. Это минут сорок, не больше.
— Жду, — кивает Брюс.
Как только вынимаю из духовки пирог, целую Брюса и ухожу. Мадлен встречает меня на
пороге, домашняя и приветливая. Совсем такая, какой я ее помню, будто и не было двух лет
разлуки. Я так погрязла в своих проблемах, что не нашла времени с ней встретиться, а она,
разумеется, не стала настаивать. Как всегда, ведь это Мадлен. И мне немножко совестно, так
как она обнимает меня точно потерянного ребенка. Разумеется, к визиту в гости к Джоанне она
подготовилась. Мои угощения внезапно стали казаться такими скромными. Вспоминая стряпню
Мадлен, я борюсь с желанием слопать все еще в дороге. Наверное, как только Клегг передал
своей жене приглашение, она встала к плите и весь день трудилась, чтобы мне не пришлось
думать, чем угощать гостей. Совестно, но спорить с ней бесполезно.
По пути к машине она расспрашивает меня с таким живым интересом, будто Роб ей ничего
обо мне не рассказывал, хотя уверена, что он все выболтал еще в день моего приезда. Чтобы не
участвовать в женской болтовне (где есть место и яблочным пирожкам, и индейке в винном
соусе), Клегг садится назад, делая вид, что он мебель. Когда мы доезжаем до нашей с Брюсом
крошечной квартирки, я вижу, что мы немножко задержались, но надеюсь, что никто не в
обиде. Мы с Мадлен выгружаем из багажника моей видавшей виды хонды контейнеры с
угощениями (их столько, что Роба за ними не видно), смеемся, поднимаемся наверх, я вставляю
ключ в замок, отпираю дверь и бледнею. Только-только притаившаяся головная боль, мучавшая
меня целый день, радостно врезается в виски, вдохновленная новой дозой раздражителя.
Я вижу, как недоуменно переглядываются Роберт и Мадлен. Правильно, чтобы не
почувствовать это спиртовое зловоние, нужно быть мертвым! И тут, будто всего этого мало, из
спальни раздается громкий храп. Я никогда в жизни не оказывалась в такой унизительной
ситуации! Это как полноценный плевок в лицо. Хуже, это полноценный плевок в сторону
Роберта и Мадлен. Да пошла ты, Джоанна, со своими желаниями и попытками все исправить. И
друзей твоих туда же. Аж тошнит от происходящего. Я могла бы еще понять, если бы он
поступил так только со мной, в конце концов школу жизни имени Шона Картера еще никто не
отменял, но Роберт и Мадлен… При всем том, что Картер мог оскорбить или заставить Клегга