– Если я попрошу тысячу франков… Это не слишком много?
– Я поставлю вопрос иначе: достаточно ли этой суммы?
– Я бережлив. Экономя в пути, я доберусь до места.
– Итак, договорились: тысяча франков за доставку письма.
А чтобы вы привезли ответ?..
– …та же сумма.
– Значит, всего две тысячи – одна – туда, одна – обратно.
– Совершенно верно.
– Мы обсудили дорожные расходы. Теперь определим плату за само поручение.
– Разве она не включена в эти две тысячи франков?
– Вы отправляетесь в путешествие в интересах чрезвычайно богатого дома, дорогой господин Жибасье; тысячей больше, тысячей меньше…
– Не будет ли слишком большой смелостью с моей стороны просить две тысячи франков?
– Ваши запросы более чем разумны.
– Итак, две тысячи на дорожные расходы, две тысячи за выполненное поручение…
– Всего – четыре тысячи франков.
Произнося эти слова, Жибасье вздохнул.
– Не находите ли вы эту сумму слишком ничтожной? – спросил Сальватор.
– Нет, я думаю…
– О чем?
– Ни о чем.
Жибасье лгал. Он думал о том, какого труда ему стоит заработать четыре тысячи франков; а ведь всего несколько часов назад он с такой легкостью, не утруждая себя, заработал полмиллиона!
– Однако вздыхать присуще человеку с неудовлетворенными желаниями, – заметил Сальватор.
– Человеческая зависть неутолима, – проговорил Жибасье, отвечая изречением на пословицу.
– Наш великий знаток нравов Лафонтен написал на эту тему басню, – сказал Сальватор. – Впрочем, вернемся к нашему разговору.
Он пошарил в кармане.
– Письмо у вас при себе? – спросил Жибасье.
– Нет, оно должно быть написано только после того, как вы согласитесь исполнить это поручение.
– Я согласен.
– Хорошенько подумайте, прежде чем соглашаться.
– Я подумал.
– Вы едете?
– Завтра на рассвете.
Сальватор вынул из кармана бумажник, раскрыл его и показал Жибасье стопку банковских билетов.
– Ах! – вырвалось у Жибасье, словно при виде денег в сердце ему вошел острый нож.
Сальватор как будто ничего не заметил. Он отделил два билета от других и обратился к Жибасье с такими словами:
– Без задатка нет и сделки. Вот вам на дорожные расходы, а когда вернетесь и привезете ответ, получите еще две тысячи.
Жибасье медлил, и Сальватор положил билеты на стол.
Каторжник взял их в руки, внимательно осмотрел, ощупал большим и указательным пальцами, проверил на свет.
– Настоящие, – подтвердил Жибасье.
– А вы полагали, что я могу дать вам фальшивые?
– Нет, однако вас самого могли обмануть: с некоторых пор фальшивомонетчики достигли больших высот.
– Кому вы об этом рассказываете! – хмыкнул Сальватор.
– Когда я снова вас увижу?
– Нынче вечером. В котором часу вы будете дома?
– Я не собираюсь никуда выходить.
– Ах, ну да, вы устали…
– Вот именно.
– Хорошо, в девять вечера, если угодно.
– Договорились.
Сальватор шагнул к двери.
Он уже взялся за ключ, как вдруг прибавил:
– Мне чуть было не пришлось возвращаться с другого конца Парижа.
– Зачем?
– Я забыл одну малость.
– Какую же?
– Попросить у вас расписку. Вы же понимаете, что эти деньги не мои: у бедного комиссионера не может быть в бумажнике десяти тысяч франков, он не платит своим курьерам по четыре тысячи!
– Меня бы тоже это удивило.
– Я даже не понимаю, почему это не вызвало у вас подозрения.
– Подозрение уже начинает шевелиться у меня в душе.
– Тогда напишите мне расписочку на две тысячи франков, и делу конец.
– Совершенно справедливо! – кивнул Жибасье, подвигая к себе письменный прибор и лист бумаги.
Он обернулся к Сальватору.
– Простую расписку, да?
– О Господи, да самую обыкновенную!
– Без обозначения?
– Укажите только сумму. Мы же знаем, за что вы получили эти деньги, ну и довольно.
Жибасье то ли машинально, то ли потому, что знал, как легко могут улететь билеты, и опасался, что и этих может неожиданно лишиться, прижал их к столу левым локтем и стал выводить расписку изящнейшим почерком.
Затем он протянул ее Сальватору, тот внимательно прочел, с довольным видом сложил и убрал в карман.
Жибасье наблюдал за ним с некоторым беспокойством.
Его насторожила усмешка Сальватора.
Невозможно описать, что он почувствовал, когда Сальватор скрестил руки на груди, посмотрел Жибасье прямо в лицо и, не скрывая насмешки, проговорил:
– Надобно заметить, господин шантажист, что вы не только крайне неосторожны, но и глупы. Как?! Вы поверили в мою сказку? Вы, как ребенок, попались в ловушку. Невероятно! Неужели ночное происшествие ничему вас не научило и вы думали, что никто не станет вас искать? Вы не сообразили, что довольно одного подозрения – и получить образец вашего почерка совсем нетрудно. Но вы глупы и довольно неосторожно крадете деньги, которые доверяет вам господин Жакаль! Садитесь-ка, граф Эрколано, и слушайте меня внимательно.
Жибасье слушал начало этой речи со всевозраставшим удивлением. Сообразив, какую глупость он допустил, дав Сальватору расписку, написанную его рукой, он решил забрать эту расписку назад и приготовился наброситься на него. Но Сальватор, несомненно, предвидел все и предупредил нападение: он выхватил из кармана заряженный пистолет, приставил его к сруди каторжника и повторил:
– Садитесь, граф Эрколано, и слушайте, что я вам скажу.
Жан Бычье Сердце отнял у Жибасье во время ночной схватки все оружие. Впрочем, мошенник привык действовать скорее хитростью, а не силой и решил, что ему ничего не остается, как подчиниться. Он рухнул на стул, зеленый от злости и мокрый от пота.
Жибасье понимал, что, как у маршала де Виллеруа, у него тоже наступила такая пора жизни, когда удача нас покидает и нам остается ждать лишь поражений.
Сальватор обошел стол, сел напротив Жибасье и, поигрывая пистолетом, повел речь в таких выражениях:
– Вас приговорили к каторге за кражи и подлоги, и вы чудом избежали смерти за убийство, потому что ваша вина не была доказана. Убийство было совершено в притоне на улице Фруаманто, погиб провинциал по имени Клод Венсан. Вашими сообщницами были Бебе-Рыжавка и мадемуазель Фифина. Я могу доказать, что именно вы нанесли первый удар подставкой для Дров, оглушив несчастного, а довершили дело две мерзавки, одна из которых уже находится в руках правосудия за другое преступление, а другая принесла вам нынче утром полмиллиона франков, которые вы украли у графини Рапт, а я приказал отнять их У вас. Я могу хоть завтра передать вас и мадемуазель Фифину в руки господина Жакаля, и как бы ни был он могуществен, вряд ли он станет вас выручать… Верите ли вы, что я имею такую власть и что вы подвергаетесь некоторому риску, если не пожелаете мне подчиниться?
– Верю, – печально прошептал Жибасье.
– Погодите, это еще не все. Спустя несколько дней вы сбежали с каторги и похитили девушку из Версальского пансиона по приказанию господина Лоредана де Вальженеза. Ваши сообщники отняли у вас вашу долю и бросили вас в колодец, откуда вам помог выбраться господин Жакаль. С того дня вы его преданнейший раб, однако ни вы, ни он не смогли мне помешать отнять Мину у господина де Вальженеза и спрятать ее в надежном месте. Как видите, господин шантажист, я могу бороться с вами и одерживать победы. Сегодня речь идет о деле гораздо более серьезном, чем похищение девушки. Этому делу я готов отдать, если понадобится, не только полмиллиона франков, которые по моему приказанию отобрали у вас этой ночью, но вдвое, втрое, вчетверо больше этой суммы. Горе тому, кто встанет у меня на пути: я раздавлю его, как червя. Кто со мной – выиграет, кто против меня – все потеряет. Теперь слушайте внимательно.
– Я вас слушаю.
– Когда истекает срок, предоставленный аббату Доминику для совершения паломничества в Рим?
– Сегодня.
– Когда должны казнить господина Сарранти?
– Завтра в четыре часа пополудни.
Сальватор побледнел и вздрогнул, услышав, как уверенно говорит об этом объявленный негодяй, с которым ему приходилось иметь дело. Однако он взял себя в руки, словно у него еще оставалась последняя надежда, и внезапно переменил тему:
– Вы знакомы с честнейшим господином Жераром из Ванвра? – спросил он у Жибасье.
– Он мой коллега и друг, – отвечал тот.
– Знаю… Он уже приглашал вас к себе в загородное имение?
– Никогда.
– Неблагодарный! Неужели в эти прекрасные дни ему ни разу не пришла в голову мысль пригласить друга на деревенский обед в Ванврский замок?
– Такая мысль ему не приходила.
– Словом, если бы представился случай наказать его за такую неблагодарность по отношению к вам, вы не упустили бы такой возможности?
– По правде говоря, нет: я очень чувствителен в подобного рода вопросах.
– Думаю, такая возможность представляется вам сегодня же.
