даже настроение испортилось. Такой фильм будут показывать, а меня не будет. Может, вы думаете, что я не видел этого фильма? Видел. И даже два раза. Один раз он шел на русском языке, второй — на туркменском. Но все равно хотелось еще раз посмотреть. Мальчишки стали просить киномеханика Берды Хораз-ага снова показать этот фильм, даже кирпичи таскали, помогая ему строить новый дом. Берды Хораз-ага пообещал: "Ладно, привезу как-нибудь." И вот привез. Я хотел было сказать об этом Вовке, но посмотрел на него и промолчал. Даже не сказал, чтобы он взглянул на наш Дворец культуры. Все равно ему все безразлично. Вот была бы Лиля, совсем другое дело. "Базар, ты в этой школе учишься? Ой, какая же она красивая! На втором этаже, да? Наверно, там здорово. Сидишь на уроке, посмотришь в окно, а дома все внизу, да?" — сказала бы она. А Вовка все молча сидит. Если бы он сам учился в такой школе, то никому бы покоя не было от его хвастовства. Ну погоди, Вовочка. Когда ты увидишь памятник моему деду, рот от удивления раскроешь. В нашем парке, простирающемся от Дворца культуры, два памятника. Один из них — Герою Советского Союза Келеву Джуманиязову и его жене Говхёр-гелнедже [5]. Келев Джуманиязов проявил беспримерное мужество и отвагу на войне. А Говхер-гелнедже в военные годы первой села на трактор и пахала землю. Какие-то бандиты стащили ее с трактора и убили. Второй памятник поставили не так давно. Он очень красивый, высеченный из камня нераскрывшийся бутон розы. Это памятник нашим землякам, которые не вернулись с фронта. На блестящем черном камне написаны их имена, и среди них имя моего деда Базара Атаджана-оглы.
Мы чуть не опоздали. Около дома Мурти-ага было полно народу. Некоторые стояли в ожидании, другие сидели и потихоньку переговаривались между собой. На грядку, с которой недавно была срезана люцерна, насыпали чистого песка, и там собрались старики.
— Ого, уже начали джиназу, — сказал дедушка и, как только машина остановилась, прихрамывая, направился к старикам.
— Что такое джиназа? — спросил Володя.
Я не знал, что ответить. Объяснил папа:
— Отходная молитва, которую читает мулла.
Папа и дядя Миша растворились в толпе. Мы с Вовкой остались возле машины. Никто на нас не обращал внимания. Ребят никого не было — одни взрослые. Я пожалел, что мы поехали сюда. Той — другое дело, там веселье. Там встречают, когда ты еще не успеешь с машины сойти. Не знают, где усадить. И мальчишек много, можно поиграть. И вкусных угощений. А на похоронах очень грустно.
Мы не знали, что делать. Сесть в машину и ждать, когда вернутся папа и дядя Миша? Я так и предложил Вовке. Но он сказал, пойдем туда, где собрались люди.
Мы протиснулись сквозь толпу. На погребальных носилках лежал человек, завернутый в шелка. Это был Мурти-ага. Вдруг толпа расступилась. Женщины, сидевшие возле дома, с плачем поднялись с мест. В изголовье Мурти-ага встали его сыновья. Носилки с телом покойного подняли и понесли на плечах.
— Ой, папочка!
— Ой, брат!..
Мне показалось, что в эту минуту закричали не только сыновья и родственники покойного, но и все остальные люди. У меня из глаз полились слезы. Я испугался, что Вовка посмеется надо мной. Но он не смеялся. Молча протянул мне свой платок. Я вытер глаза и увидел, что толпа уже выходит за аул.
Мы побежали следом. Люди шли так быстро, что мы с трудом нагнали их, когда они уже были на мосту большого арыка. Когда мы перебрались через мост, я заметил отца и дядю Мишу. Они шли в изголовье Мурти-ага. Каждый держался за одну сторону носилок…
И вот пришли на кладбище. Мы с Володей стояли у самого края могилы и смотрели. Мурти-ага опустили в могилу. Его старший сын со слезами на глазах бросил в могилу горсть земли.
Мы с Вовкой тоже бросили по паре горстей земли. Потому что так должны делать все, кто приходит на кладбище. Это было традицией, последней данью покойному. Вскоре могила Мурти-ага превратилась в небольшой холмик. Мой дедушка вышел из толпы.
— Люди, остался ли должен что-нибудь кому-то из вас Мурти-ага? — громко спросил он. Все молчали. Дедушка еще два раза повторил свой вопрос. Никто не сказал, что Мурти-ага остался что-либо должен ему. Мне показалось, что дедушка это знал, а спрашивал так потому, что таков обычай.
— Говорите, люди! Не стесняйтесь! Здесь находятся сыновья Мурти-ага. Они готовы заплатить долги отца. Если долги будут оплачены, Мурти-ага будет спокойно лежать в земле.
Опять все промолчали, и дедушка задал второй вопрос:
— Люди, каким человеком был Мурти-ага?
На этот раз ответили все разом:
— Хорошим человеком!
Дедушка и этот вопрос повторил три раза. И три раза получал один и тот же ответ. Потом дедушка сказал:
— Люди, всем вам большое спасибо. А сейчас прошу всех не расходиться, отправиться в дом покойного Мурти, помянуть его.
Все толпой направились к дому Мурти-ага, но никто не сел вокруг угощений, не стал есть. Таков был обычай: каким бы вкусным ни был обед на поминках, его не едят, а только пробуют.
Ко всему надо постепенно приобщаться, потихоньку учиться всему, опять вспомнил я слова дедушки.
Сегодня я должен был встать раньше всех. Потому что я так задумал. Не только раньше гостей, но и раньше мамы, раньше дедушки. Это нелегкое дело. Мама встает очень рано. Но дедушка встает еще раньше. Он встает даже раньше первых петухов. Мама говорит, что дедушка старенький, поэтому он страдает бессонницей. А мне кажется, просто дедушка такой человек. Он говорит: "Кто встанет рано, тот все дела свои переделает". Когда бы я ни проснулся, он уже пил свой утренний чай. А перед этим успел вычистить хлев, сложить на краю грядки полопавшиеся ночью дыни.
Я решил хотя бы неделю вставать раньше мамы и дедушки. Пусть Вовка с Лилей спят, а проснутся и увидят, что я уже давно на ногах. Это лучше, чем если они встанут, а я еще буду спать. Лиля непременно закричит: "Базар, оказывается, такой соня!" А слово "соня" — это все равно что "лентяй". Кому охота, чтобы его считали лентяем. А к тому же дома много дел.
Надо пасти верблюдицу с верблюжонком. Только выгонишь их на колючковые поля, вернешься, надо отвести к арыку голодного ишака. Напоить его, потом вбить в землю кол,
