— Ты в порядке, дружище?
Я облизываю сухие губы.
— Да, все хорошо. Просто хочу это допить.
Он понимающе кивает и оставляет меня одного. Должен признать, что меня немного потряхивает. С чего это вдруг у меня такой стояк? Это случилось, потому что женщина, которая об меня терлась, так похожа на Кейт? Или, что еще важнее, должен ли я рассказать об этом Кейт?
Господи.
Я за пять секунд расправляюсь со своей выпивкой. Ни за что не расскажу Кейт.
Не смотрите на меня так. Кто сказал, что честность — это лучшая политика — тот никогда не жил с девушкой. Иногда, лучше держать язык за зубами. Определенные вещи женщины знать не хотят — вещи, как эти, которые ничего им не принесут, кроме расстройства.
Меня мое решение устраивает … пока кое-кто не хлопает меня по плечу.
Я разворачиваюсь и обнаруживаю пару больших красивых коричневых глаз, которые улыбаются мне. Если бы у моего члена был бы локоть, он бы сейчас хорошенько меня им пихнул.
После шоу на сцене она изменилась. Или, мне следует сказать, прикрылась. На ней красная, кружевная сорочка по колено, с таким же туфлями на каблуках. Для такого места, это довольно консервативно. Вблизи, я замечаю, что у нее кремово-белая кожа и чистая, практически без макияжа. Ее волосы все еще распущены, прямые и блестящие, выглядят мягкими.
Она приветствует меня:
— Привет.
— Привет.
— Я Лили.
Я киваю.
— Веселишься?
Я подаю знаком бармену, что мне еще выпивки.
— Конечно, здесь… супер.
Лили садится — без приглашения — рядом со мной на стул.
— Я рада. Я хотела убедиться, что тебе понравилось шоу, потому что я здесь новенькая. Начала всего несколько недель назад.
Такое открытие меня удивило.
— Никогда бы не подумал. Ты выглядишь естественной.
Ее улыбка становится шире.
— Ух ты, ты такой милый.
Ее голос превращается в шепот, будто она вот-вот раскроет самую секретную информацию.
— Но я не совсем стриптизерша, знаешь.
Я оглядываю зал. Потом смотрю на нее сверху вниз.
— Это какая-то игра в фантазеров?
Она смеется.
— На самом деле, я — студентка. Это мой последний год в Университете Невады.
Я сухо замечаю:
— Студентка, которая попала в колледж через стриптиз? Как это типично с твоей стороны.
Она закатывает глаза, не так, как это часто делает Кейт.
— Я целый год работала официанткой в Hooters. Но с нашей экономикой меня в прошлом месяце сократили.
— Всегда думал, что буферам и заднице кризис не страшен.
Она пожимает плечами и делает глоток своей выпивки.
— Не всем.
Я играюсь с салфеткой на барной стойке, чувствуя, как меня пронизывает взгляд Лили.
— Что?
— Ты просто… ты не такой, как другие женихи, которых я здесь видела. Они вели себя так, словно я их последний обед перед экзекуцией. Но ты другой. Это мило.
Хоть она и выглядит серьезной, для меня это подозрительно. Стриптизерши раздеваются за деньги — такова их работа. Они зарабатывают больше денег, если нравятся клиентам — если могут заставить клиента думать, что он особенный. Другой. «Я не делаю этого со всеми подряд» — говорят они, и — бам — прежде чем лузер успевает понять, его кошелек пуст.
Лили кладет свою руку мне на колено и начинает кругами по нему водить — двигаясь выше и выше.
— Может, мы пройдем в комнату для приватного танца? Для тебя я сделаю это бесплатно. Мне будет приятно.
Что я вам говорил?
Я остановил ее руку:
— Не могу.
Она наклоняется ко мне и делает еще попытку:
— Конечно, можешь.
Но я стою на своем.
— Мог бы. Но не буду.
Она останавливается, наконец, поняв. Выглядя немного смущенной, она спрашивает:
— У тебя что ли одна из этих ненормальных невест, которые без конца контролируют своих женихов? Те, которые заставляют пообещать, что никаких танцев на коленях, даже на мальчишнике?
Я качаю головой.
— Не совсем. Не думаю, что она будет психовать. Но… думаю, ей будет обидно.
Вот этого вам никто не скажет о влюбленности. Конечно, это здорово, замечательно и фантастично. Но это и стресс тоже. Обязательства. Ответственность. Знание того, что чье-то счастье — того, кто так много для тебя значит — может быть создано или разрушено выбором, который вы совершаете. Тем, как вы поступаете.
Или в моем случае, как не поступаю.
— Я уже это делал — поступал неправильно. Обижал ее. И я твердо намерен больше этого не делать.
Глаза Лили светятся с восхищением. Она, наверно, не привыкла разговаривать с парнем, который не совсем конченный придурок. Для нее это, наверно, как для тех ученых, которые обнаружили, что обезьяны могут общаться с помощью знаков. Открытием.
Она целует кончики своих пальцев и прижимает их к моей щеке.
— Надеюсь, твоя невеста знает, как ей повезло, Дрю.
Я улыбаюсь.
— Буду напоминать ей об этом каждый день.
Она улыбается. А потом ее взгляд падает на другой конец зала, где в одиночестве сидит пожилой джентльмен в дорогом костюме.
Она спрыгивает с барного стульчика.
— Долг зовет.
И уходит.
Я слежу за ней взглядом. И, слава Богу, мой член даже не дернулся.
До того, как она доходит до места, у меня появляется идея. Практика приводит к совершенству — и нет лучше практики, чем новоиспеченная стриптизерша.
Я зову ее назад.
— Я все-таки готов заплатить за приватный танец.
Она засияла.
— Хорошо.
— Но не для меня.
Я веду ее в заднюю комнату, где Уоррен играет в покер — плохо играет — со Стивеном, Джеком и Мэтью.
— Эй, говнюк, у тебя когда-нибудь был приватный танец?
Его лицо становится подозрительным, наверно, думает, что я хочу сделать из него посмешище. Хотя в этом ему помощь не нужна.
— Нет, а что?
Я улыбаюсь и показываю рукой на каждого:
— Лили, это Билли. Билли, это Лили.
Уоррен поднимается и Лили берет его под руку.
— Первый раз, а? Я о тебе хорошенько позабочусь.
Сегодня я вершу благие дела, не так ли? Хлопаю их обоих по плечам.
— Веселитесь, ребятишки.
Когда они вместе уходят, я слышу, как спрашивает Уоррен:
— Ты слышала одну про священника и рабби в баре?
Я закрываю глаза и качаю головой. Просто безнадежен.
***
Я присоединяюсь к игре в покер, кладу деньги на стол и беру зеленые фишки. Передо мной ставят стакан с виски, и я кладу на поднос чаевые. Парадайз — это не какой-то там заурядный стрип-бар. Здесь не только танцовщицы — здесь все для того, чтобы клиент мог почувствовать себя королем. Все, чтобы ответить его желаниям и потребностям.
Джек поменял две карты и говорит:
— Дрю Эванс отказался от приватного танца — мне грустно.
— Я отказался из уважения к Кейт. Так же, как она отменила массаж из уважения ко мне.
Стивен улыбается и поздравляет меня:
— Ты так далеко продвинулся, маленький кузнечик.
Я улыбаюсь.
— У нас с Кейт очень уважительные отношения.
Это по большей части правда. Хотя, иногда, легкое неуважение может закончиться действительно хорошим.
Давайте рассмотрим эту теорию ближе:
После казалось бы вечности отсутствия меня внутри Кейт, наш шестинедельный запрет на секс наконец-то закончился. Мои щедрые родители — которых я люблю сегодня вечером больше, чем когда-либо — согласились прийти к нам и посидеть с Джеймсом несколько часов.
Мой член вынашивал сказочные красочные идеи, как провести каждую минуту этих часов.
Несмотря на его намерения, мы не сразу отправились в отель, где я снял на сегодняшний вечер номер. Почему нет? — спросите вы. Короткий ответ — потому что я принадлежу Кейт, сейчас я слабый противник — и хренов идиот. Длинный ответ — потому что Кейт приложила уйму усилий, чтобы нарядиться для нашего вечера — она покрасила ногти на ногах, закрутила волосы и купила сексуальное маленькое черное платье, в котором ее грудь выглядела фантастично. Это означало, что она хочет провести, по крайней мере, часть вечера на людях. Среди других взрослых.
Вовлеченная в разговор, который стимулирует ее мозг также сильно, как я планирую вскоре стимулировать ее клитор своим языком.
Поэтому… мы обедаем в Jean-Georges, ультрамодном ресторане, который находится в одном квартале от нашего отеля. Как всегда, разговор во время обеда был интересным и веселым. Мы говорили о Джеймсе, работе, о возвращении Кейт в офис и моем частичном пребывании дома. Еда тоже была отличной. Но для меня все равно это не то блюдо, от которого я испытывал наслаждение.
Мое тело натянуто от предвкушения, и чтобы ни делала Кейт, заставляло меня хотеть ее все сильнее. То, как ее пальчики берутся за бокал, то, как она облизывает губы и отправляет вилку глубоко себе в рот.
Господи.
Хорошо, что, на самом деле, нельзя умереть от возбуждения — потому что сейчас я бы уже в камень превратился.
