Что ж, у Верховного Главнокомандующего в войну огромная масса дел, которые надо было как-то ухитриться вместить в не такие уж и долгие двадцать четыре часа - так уж устроено, что в сутках больше попросту нет. И правильная работа руководителя, не тянуть на себе весь воз, нельзя объять необъятное, а своевременно и грамотно озадачить подчиненных. Товарищ Пономаренко оказался нормальным мужиком, едва они вышли из кабинета, попросил именовать себя Петром Кондратичем. Мол, на самом-то деле он - Пантелеймон, но для русских бывает сложновато, а для “Кондратича” на первом разговоре все же рановато. Сначала они посидели и пообщались в кремлевском буфете - вопреки пропаганде, не было там никаких экзотических блюд. Ну хлеб, похожий на бородинский, только с изюмом, добротная ветчина, изрядно выигрывающая по вкусу у своих аналогов из будущего, ибо не содержала всякой ненатуральной дряни, вполне приятственный сырок и графинчик какой-то из домашних настоек, типа старой доброй “Беловежской” из будущего - словом, нормальный такой рацион человека, ударно трудящегося от рассвета до заката и метущего со стола все съедобное, не опускаясь до пошлого буржуазного дегустаторства. А затем разговор переместился в машину, большой американский “паккард”, до удивления похожий на послевоенный наш Зис-110, сперва заехали в какое-то место, где Пономаренко, попросив всех подождать, через минуту вернулся с армейским вещмешком, как он сказал, “тревожный” запас на случай если куда пошлют, уж простите, солдатский “сидор” мне как-то привычнее чемодана.
-Однако! - подумал Елезаров - руководителя такого ранга могут в пять минут выдернуть, и ноги в руки, куда по делу надо, хоть в Вологду, хоть в Хабаровск? Попробовали бы так в мое время, хоть начальника главка! Держал всех в тонусе Иосиф Виссарионович - ясно, отчего на него, только помер, сразу начали с самого верха ведра грязи лить!
В гостинице, неприметном доме в Замоскворечье, для “воронежцев” был выделен, под особой охраной, весь верхний этаж, шесть номеров - их занимали Лазарев, Аня, Сирый, Елезаров, в один из двух свободных вселился Пономаренко. Сирый был на месте, а вот командир с Анечкой отсутствовали. Тут же появились бутерброды, чай, и кое-что покрепче, и разговор продолжился.
- Ну что ж, товарищи офицеры - ударное поглощение бутеров вовсе не мешало веселому белорусу в простеньком костюме вести диалог - это все, конечно, хорошо. Хоть что-то взамен всей той головной боли, которую вы, товарищи “гости”, нам принесли.
-Поясните, Петр Кондратьич - заявил Сирый - мы принесли вам кучу информации о технологиях будущего. Об ошибках и тупиках - ваших, товарищи, ошибках, и тупиках, в которые вы зашли. Наконец, попросту о некоторых природных явлениях типа землетрясений - а ведь это позволит спасти многих людей.
-А кто спорит? - ответил Пономаренко - вы, товарищи, конечно, полезные. Но вместе с тем… вместе с тем вы - возможный источник заразы. Выходцы из будущего, в котором всех как будто чумная муха какая-нибудь покусала. А вдруг вреда от вас будет не меньше, чем пользы. А то и больше.
- Ну и какой же вред мы вам причинить-то можем? Сбежать с ноутбуком на Заокраинный Запад? Так ведь не сбежим. А кто побежит - того вы запросто схватите и повяжете.
- Да не в том дело, - как-то устало отмахнулся “истинный партиец”. И сразу стало видно: мужик крепенько устал. Вся страна, откровенно говоря, крепенько устала пахать в круглосуточном режиме - и этот явно исключением не был. - Вот, к примеру, посмотрел я некоторые из ваших фильмов. Про ту же… как, бишь, ее там… “Интердевочку”, ага. И ведь все в фильме вроде правильно показано. Ни одна здравомыслящая девочка себе ТАКОГО не захочет - проверено на допущенных. Да нет, не беспокойтесь - допущена была только Анечка, которая, вашими терминами выражаясь, сейчас секретарша у товарища Лазарева, - Петр-Пантелеймон шуточно закатил глаза. - Правильная девочка, ах какая правильная, эк не повезло мне пересечься с ней, пока я еще был ее начальником… Так вот - она, посмотревши фильм, только плевалась, возненавидевши и главную героиню, и ее подружек, и ту дуру-медсестренку, которая в конце концов тоже в “интердевочки” ушла. Но! - наставительно поднял палец бывший “главпартизан”. - Но в в а ш е й, товарищ Пименов, стране показ фильма привел к тому, что “профессия” таких вот интердевочек стала весьма популярной. Как же - красивые машины, красивые меха… А уж в нашей, где полстраны теперь в землянках живет, или в общежитиях по два человека на пять квадратных метров - мало ли как ТАКОЙ фильм отзовется. Вы бы рискнули?
Знаю, что у вас уже как иммунитет. Но у нас-то… вот Ефремова вашего прочел, очень понравилось кстати, надо будет поближе посмотреть на человека, может он в нашем ведомстве больше пользы принесет, чем в своей палеонтологии. Или больше романов напишет, “Лезвие бритвы” его, по секрету скажу, возможно, очень скоро издадут, слегка доработав и чуть сократив, чтобы реалии вашего времени не вылезали. Но в другой его вещи, кажется в “Часе быка”, говорилось, насколько опасными могут быть чужие культуры, идеи, философия. Причем то, что для одного народа в одно время и своих условиях благо - в другой стране, времени, окружении, смертельный яд. И нужна тут огромная осторожность, и тщательный анализ, что и как перенимать, увидев полезное. Поскольку из одинаковых предпосылок разные люди совсем разные выводы сделают, исходя из своего воспитания и жизненного опыта.
- Но ведь Вы сами говорили про Анечку!
- Анечка, мой дорогой друг из будущего, это отдельный разговор, - широко ухмыльнулся Пономаренко. - такие как она, это наш золотой фонд. Наше будущее. Наша надежда. Но увы, их мало. Зато предостаточно помнящих, что до революции Россия была первой по числу публичных домов в Европе. И далеко не все, знаете ли, там трудились за долю малую - хватало и “золотой молодежи”, и дам высшего света, ищущих острых ощущений. Если им и их детям подкинуть такую замечательную тему - как бы у наших “Метрополя” и “Московской” снова не выстроились толпы этой гнуси, они и так, если между нами говоря, вполне еще существуют и здравствуют. Это такие, как Анечка, погибают на переднем крае. Да ведь и у вас она погибнуть должна была! А вот те, кто в тылу, и сами жить будут, и детей оставят. И будет в итоге, по вашему Льву Гумилеву, переход в фазу обскурации. Вот те же французы, в ту войну дрались отважно - а в эту, еще до начала, “лучше нас завоюют, чем снова Верден”. Лучшие погибли, детей не оставив - и вот результат.
Собеседники помолчали, потом молча же, взаимно друг друга понявши, выпили, не чокаясь. За тех Анечек и Ванечек, что были “золотым фондом” СССР. За тех, кто погиб в бою за светлое будущее, надорвался на стройках, сгинул в партийных интригах. И за тех, кто, избежавши всего этого, дожил лет так до восьмидесяти с гаком и увидел крушение всего того, за что они сражались - и на войне, и в мирной жизни. За этих - тоже не чокаясь. Им-то, наверное, пришлось хуже всех остальных. Потому что они успели увидеть торжество мрази.
-Представляете, товарищ Елезаров, после просмотра этой дряни наша товарищ Смелкова этак сощурилась нехорошо и заметила: значит, не только враги нам мешают коммунизм строить - но всякие нехорошие женщины. Честное слово, боюсь теперь интересоваться статистикой смертности подобных дамочек в Архангельске. Хотя, - чуть задумался Пономаренко, - если вдруг выяснится, что она и в самом деле сгоряча двух-трех “интердевочек” покалечит, буду отмазывать со страшной силой. Во-первых, наш она человек, больше полусотни немцев положила. Во-вторых, что-то ваш адмирал мышей не ловит, внимания должного не проявляет - а девочка ах какая красивая, ах какая правильная. А ведь это огромное значение имеет, чтобы мы не только страну подняли и детям оставили лучшей, чем приняли - но и чтобы наши дети были лучше нас. Ведь гниль, что в вашем времени полезла, это никакие не “бывшие”, а дети вроде бы достойных людей, наших людей. Но - недосмотрели.
-А как? - спросил Елезаров - если просто времени нет? “ребенок родителей своих не видел, но он о них знал. А если бы папе платили побольше, а маме работать поменьше, так не потребовалось бы государству денег в перевоспитание”.
-Райкин? - спросил Пономаренко - слышал и его, в фонотеке вашей. И отношение сложное, лично у меня. С одной стороны, критика, это хорошо, на проблему указать. С другой, отсюда и пошло ведь “так жить нельзя”, раскачали, и рухнуло. Тут правда определить сложно, у критикующего действительно душа болит за дело, или лишь кукарекнуть хочется, тявкнуть погромче, как моська на слона. А вот второе очень опасным может быть, если по капле, и гранит продолбит, а если капель много?
-А как отличить? - заметил Сирый - снова цензура, запрет? Так ведь пользы не будет, тут и своих оттолкнешь. Как того же Ефремова держали под запретом - в “Часе быка” усмотрели сходство, не буду говорить с чем.
-Глупо - сказал Пономаренко - тут работа нужна тонкая, как пинцетом, ну никак нельзя кувалдой с размаху. Каждый случай разбирать с тщанием и осторожностью. Ни в коем случае чтобы не было так - вот я сделал, и все довольны, а что я по этому поводу думаю, это нигде, никогда, никого не интересовало. Именно мысли надо отслеживать в обществе, и реагировать незамедлительно. Иначе очень дорогую цену можем заплатить. Люди в любом обществе, это самый ценный ресурс. Который капитализм использовать в полной мере не может в принципе - поскольку там главное, это прибыль кучки эксплуататоров, а все прочие, это рабсила, толпа, быдло. А представьте, когда на общую цель замотивированы все, принимают как свое личное дело? Ведь горы можно свернуть!
