***
К этому разговору я готовился долго и весьма обстоятельно. Размышлял, вспоминал, переоценивал свои воспоминания. Но когда зашел в погруженную во мрак, душную комнату, в которой витал отчетливый запах смерти, едва не передумал доводить свой план до логического конца. Слишком в нем было много от… прежнего меня. Того, каким я когда-то решил больше не становиться.
Впрочем, момент слабости быстро прошел — встрепенувшийся в моей душе некромант уверенно одержал верх над сомнениями и, закрыв за собой дверь, без малейших угрызений совести присел на стул возле разворошенной постели.
— Я уже испугался, что ты не придешь, — голосом Ворга прошелестел укрытый простынями старик. — Проснулся один, не пойму, что и как… Это была скверная шутка, Гираш. Поверь, самая худшая из всех, что я помню. И она, признаться, все больше смахивает на издевательство… ну скажи: как ты мог запихать меня в это отвратительное тело?! Ты что, решил, что это для меня — достойная замена?!
— Добрый вечер, мастер Твишоп, — спокойно сказал я, заставив возмущенного мастера осечься. — Я надеялся, что вы очнетесь несколько позже, поэтому не спешил. Прошу прощения за опоздание.
— Гираш? — изумленно закашлялся он. — Что случилось? В чем дело? И с каких это пор ты опять со мной на «вы»?!
— С тех пор, как вы стали самим собой, учитель. Я сдержал данное вам слово — вы снова человек. Полагаю, теперь наш магический контракт можно считать, наконец, закрытым.
— Что?! — растерянно дрогнул старый маг. — Гираш, ты в своем уме?! Какой контракт?! Что за новости?! Сколько лет прошло, а ты все о каких-то глупостях! Или…
Слезящиеся глаза умирающего с внезапно вспыхнувшим подозрением впились в мое бесстрастное лицо, зашарили по плотно сомкнутым губам, смотрящим мимо него глазам, пролегшим над переносицей морщинкам, совершенно неуместным на столь молодом лице.
— Не пугай меня так, мой мальчик, — прошептал он, начиная о чем-то догадываться. — Пожалуйста, скажи, что это — просто дурацкая шутка! Умоляю, не смотри на меня так страшно, словно я больше ничего не значу! И не говори, что ты надумал поселить меня в этом безобразном теле, в котором жизненных сил осталось едва ли на полчаса!
— Книга исчерпала свои возможности для удержания вашего духа, учитель, — неестественно ровно ответил я. — Вам было нужно другое вместилище.
— ДА! Но не такое! Как ты мог переселить меня в тело старого пердуна, который предал все, что было ему когда-то свято?! Как ты мог подумать, что я соглашусь хотя бы прикоснуться к его грязному телу, а не предпочту до конца своих дней остаться безобразным, но ЧЕСТНЫМ тараканом?! Неужели рядом не оказалось больше никого, кроме предателя, при мысли о котором у меня снова начинает сводить челюсти от злости?!
Я равнодушно посмотрел на бледного, как смерть, старика, на щеках которого расцвел неестественный румянец.
— Нет.
— Гираш… — простонал мастер Люборас Твишоп, обессиленно откинувшись на подушках. — Да что с тобой произошло? Чем я перед тобой провинился?
Разве я не спас тебе жизнь сейчас и в прошлый раз? Разве ты перестал меня считать своим учителем? Ну неужели я давал повод в себе усомниться?!
Мальчик мой… мой самый преданный и верный ученик, которого я бы с гордостью назвал своим сыном… зачем же ты так со мной поступаешь?! За что ты ТАК меня мучаешь?! Гираш…
Когда у него устало закрылись глаза, а из-под ресниц показались слезы, я, наконец, разлепил губы и ровно уронил:
— Хорошо, я расскажу.
Мастер Твишоп ничего на это не ответил — он едва дышал. Но по тому, как тревожно дернулись под набрякшими веками глазные яблоки, я видел, что он внимательно слушает. Хотя все еще искренне не понимает причин.
— Когда вы обрели себя в первый раз, я, если помните, поделился с вами частью своей памяти… самым основным, что было важно на тот момент… будучи точно уверенным, что остальное вы не увидите. Это оказалось не так уж трудно — я подозревал, что рано или поздно этот миг наступит, и отобрал нужные воспоминания заранее. На случай, если в решающий момент на это не останется времени. Собственно, так оно и получилось. В тех воспоминаниях, можете не сомневаться, не было ничего лживого или умышленно искаженного: я показал только то, что в действительности было… иначе вы могли заподозрить неладное. Единственное, чего я НЕ ПОКАЗАЛ вам — это времени, прошедшего с момента наступления стазиса до того мига, когда я все-таки из него вышел. Потому что именно оно было для меня самым важным в принятии сегодняшнего решения.
Я ненадолго замолчал, искоса поглядывая на умирающего старика, с лица которого уже сбежали недавние эмоции. Мастер Твишоп умел проигрывать. И всегда прекрасно контролировал себя. За редким исключением. Решив для себя, что вопрос с моим предательством уже не настолько важен, как минуту назад, он сосредоточился на том, в чем действительно не мог себе отказать — узнать правду. И, подозревая, что она ему не понравится, заранее постарался приглушить свои чувства.
— Как вы помните, эксперимент прошел неправильно. И не совсем так, как я планировал. Поэтому стазис, наложенный на вас, наступил и был, к счастью, полным… тогда как я… на себя у меня просто времени не хватило. Поэтому все, что я смог, это погрузить в магическое поле трансформу и перенаправить туда свой дух, надеясь, что он приживется удачно. Собственно, все получилось не так уж плохо — я действительно очнулся в новом теле. Однако гордился своими успехами ровно до того момента, пока не осознал, что под стазис, охвативший трансформу, мой собственный разум так и не попал.
Я невольно дернул щекой, вспоминая охватившую меня в тот момент панику.
Но деваться было просто некуда — я оказался заперт в клетке из живой плоти, в которой не работала на единая мышца или орган.
— Я почти пятьдесят лет провел в этой тюрьме. Ничего не слыша. Не видя. Не чувствуя. Пятьдесят лет в полнейшей пустоте, в которой не было ни единого звука. Пятьдесят лет в абсолютном безмолвии. В неизвестности. Не имея ни малейшего понятия, сколько времени продлится неправильно наложенный стазис. Напряженно подсчитывая про себя минуты и тщетно гадая, когда же разложится до конца изувеченное тело ученика, над которым славно потрудились мои собственные заклятия… Чтобы не сойти с ума и хоть как-то вести отсчет, я принялся считать от одного и до бесконечности. Примерно на шестидесяти четырех миллионах сбился и начал все заново, во второй раз допустив ошибку где-то на ста триллионах. Потом считать стало невыносимо.
Думать о чем-либо, кроме того, что я все-таки медленно схожу с ума, было невозможно. И тогда я начал скрупулезно вспоминать все, что когда-либо видел и слышал в своей жизни. Каждое слово. Каждый жест. Начиная с первых осознанных фраз и заканчивая перепроверкой выкладок по теории ЭСЭВ…
— Я завершил ее еще тогда, просчитав все в уме, — сухо сообщил я, заметив, что глаза старика слегка приоткрылись. — И еще много чего придумал, чтобы хоть как-то себя занять. Все, что я создал: умсаки, кошки, Пачкун и Жрака, артефакты, зелья, амулеты… даже мой «темный» алтарь и система защиты моего нового замка… было рождено бредом больного воображения, учитель.
Хотя, несмотря ни на что, оно благополучно работает, наглядно доказывая, что я все же не зря провел эти годы. Чтобы все это придумать, я поневоле принялся вспоминать старые учебники, свои записи, лекции своих первых учителей… чужие монографии, спорные высказывания, свои собственные исследования, результатом которых стала в итоге теория ЭСЭВ. Тогда же я неожиданно осознал, что многие предпосылки, готовые аксиомы и даже фрагменты будущей системы новых знаний я получил именно от вас. И в какой-то момент пришел к выводу, что вы не только плотно изучали соответствующие книги по «темному» искусству, но и обсуждали интересующие вас вопросы с весьма компетентным лицом.
Тяжелые веки, наконец, приоткрылись, и я смог впервые посмотреть в глаза учителя прямо.
— Дальше… — едва слышно потребовал он. — Я хочу знать все…
— Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, к кому вы могли обратиться за помощью. Хамелеонка… она ведь начала мучить вас уже тогда.
Какая-то редкая, видимо, форма, развивающаяся крайне медленно и относительно доброкачественно. Отсюда-то и возник интерес к нашей профессии. Поэтому-то вы и начали задавать вопросы. Но главе Совета не пристало заниматься такими вещами, поэтому вам был нужен советчик.
Грамотный в вопросах жизни и смерти. Опытный. И достаточно фанатичный, чтобы не воспользоваться ситуацией, устроив вам грандиозную подставу, а заинтересоваться самому и со всем присущим фанатикам энтузиазмом ринуться на решение необычной задачи… именно таким был мой дед, Окирус да Шеруг ван Иммогор. Именно к нему вы пришли с идеей создания искусственного тела.
