Однако встреча с удивительной всадницей в сияющих доспехах, чье нечеловеческое происхождение сомнений ни у кого не вызывало, несколько нарушило планы старого воина. Он хотел было посоветоваться с Аджой Экападом: не потому, что так доверял ему, а потому, что других советников под рукой не случилось. Внезапное и молниеносное бегство чародея поставило графа в затруднительное положение, но позволило последнему сделать определенные выводы.
Во‑первых, он сразу уразумел, что юная воительница настолько могущественнее Аджи Экапада, что тот не посмел даже попытаться сразиться с ней. Значит, у обычного человека шансов вообще никаких нет и быть не может. Во‑вторых, предмета, из‑за которого, собственно, и разгорелся весь сыр‑бор, тоже не видно, а следовательно — зачем графу Коннлайху губить своих лучших воинов? И потому командир отряда не приказывал никому из своих рыцарей вступить в схватку.
Так и вышло, что битва, кипевшая на крохотном пятачке у лесного ручья, никому не была нужна. И сражалась Каэ только с теми воинами, которые, подчинившись чародею, напали на нее, не дожидаясь подтверждения этого приказа от своего непосредственного начальника.
Глядя на то, как легко и просто небесная воительница расправляется с его олухами, Коннлайх не протестовал. Он считал, что этот урок будет самым наглядным и запоминающимся для тех, кто очертя голову кидается в бой, не спросясь, зачем и почему. Граф не любил безголовых рыцарей.
Он уже понял, что существо, которое Аджа Экапад объявил врагом, людей старается не убивать, а только лупит — правда, чувствительно.
Враги так не поступают.
Каэ тоже видела, что старый, седой рыцарь в шлеме с навершием в виде раскрытой длани и синем плаще, наброшенном поверх доспехов, не стремится уничтожить ее любой ценой, скорее — наблюдает за происходящим, пытаясь своим умом дойти до сути. Она любила таких людей, правда, сейчас немного злилась на него за то, что он не отзывает своих солдат. А обозлившись, устроила им веселый денек, наставив синяков и шишек.
Наконец и рыцари сообразили, что бой идет как‑то странно, понарошку, чего быть по идее не должно. И отступили от нее, опустив мечи. Растерянно так отступили и немного виновато.
— Наконец‑то, — сказала она, снимая шлем. — Раньше догадаться было сложно? Или мозги для рыцарей не обязательны и в качестве лишней тяжести остаются дома?
Воины переглянулись, покраснев, попытались закипеть от негодования или возмущения, но отчего‑то покатились со смеху. А когда люди смеются от души, война отменяется.
Коннлайх спешился и приблизился к ней:
— Не угодно ли будет госпоже назвать свое имя, чтобы мы все‑таки смогли разобраться в случившемся недоразумении? Я являюсь рыцарем золотой сотни Мерроэ, потомственным всадником, мое имя граф Коннлайх, и я сразу приношу свои извинения за допущенную мной и моими воинами оплошность.
Каэ подумала, что особого вреда не будет, и выговорила вслух полное имя и все свои многочисленные титулы, включая и титул королевы Хартума.
Воины моментально превратились в шумно дышащие, но неподвижные статуи мертвенно‑бледного цвета. Граф, ожидавший чего‑то подобного, все же не вынес собственной правоты и слегка поперхнулся приготовленной фразой. Воцарилась тишина. И в этой тишине голос Ниппи раздельно произнес:
— Ты здесь любезностями обмениваешься, а этот мерзавец все еще куда‑то скачет…
Рыцари задышали глубже и тяжелее, а Каэ спохватилась, что действительно упустила хранителя талисмана Джаганнатхи.
— Мне нужно догнать вашего спутника! — обратилась она к Коннлайху.
Тот не раздумывал ни секунды. Он был достаточно зрелым и видавшим виды человеком, чтобы сразу решить для себя, на чьей стороне он находится. Интагейя Сангасойя (а в правдивости ее слов он не сомневался) казалась ему в любом случае правее и честнее мага.
Плохо понимающий происходящее отряд повернул коней и помчался догонять своего недавнего предводителя.
Они прочесали всю округу, опросили всех встреченных путников, осмотрели каждую ложбинку и лесок, взбирались на все холмы и разглядывали кроны деревьев. Они искали Аджу Экапада с таким тщанием, что могли заодно найти и безвозвратно утерянные в стогах сена иголки.
Однако в пределах досягаемости чародея не было.
* * *
Ночь застигла их на берегу небольшой речушки Итты, которая немного южнее впадала в Эвандр. Берег здесь был песчаный и пологий, невдалеке виднелась рощица — реденькая, молоденькая, так что засады там не разместить, а дрова найти вполне возможно. Водяные растения уже спрятались под воду, и на опустевших плотных листьях устроились лягушки, переговариваясь между собой тонкими голосами. Луна была почти полной, а небо — безоблачным. Прояснилось как‑то вдруг, почти под самый вечер, когда надежда на установление хорошей погоды была уже неуместной.
Сверчки моментально завели свои бесконечные песни, запахло ночными цветами.
Коннлайх быстро распределил обязанности, отослав человек десять за древесиной для костров, столько же — за водой, а около пятнадцати воинов, еще не получивших. рыцарского звания и числившихся оруженосцами, — заниматься лошадьми, уставшими от быстрой скачки.
Кажется, на него произвел неизгладимое впечатление тот факт, что с Вороном Каэтана возилась только сама. Благородное и вышколенное животное настолько четко выполняло все ее команды, что многие воины оставили все дела, любуясь им. Каэ перехватила несколько восхищенных взглядов и пояснила непринужденно:
— Очень часто моя жизнь зависела от того, как он меня понимает. Или как я понимаю его.
— Теперь вы навсегда завоевали сердца моих ребят, — улыбнулся Коннлайх. — Ну и мое в их числе. При дворе не придают значения необходимости воспитывать коней с самого юного возраста — в результате моим рыцарям очень часто достаются красавцы, пригодные разве что для участия в торжествах и парадах. Но в битве они не просто бесполезны, но и опасны для своих хозяев — пугаются, бесятся от ужаса, становятся неуправляемыми.
— А разве всадники не сами покупают себе коней? — удивилась Каэтана.
— Когда как, — неопределенно пожал плечами граф. — Случается, что королю приглянется какой‑нибудь жеребец, еще один, еще… А потом он жалует конем отличившегося рыцаря. Попробуй откажись…
— А разве королю не преподавали воинскую науку? Мне казалось, что короли Мерроэ и Аллаэллы и сами неплохие воины, так что просто обязаны разбираться, что к чему, — удивилась Интагейя Сангасойя.
— В теории — так и есть, — усмехнулся граф. — Но в действительности его величество крайне редко седлает коня и пускается вскачь по бездорожью и грязи. Можно сказать, не редко — а никогда. И потому воспоминания быстро улетучиваются из его головы, забитой гораздо более важными проблемами.
— Понятно, — протянула она.
— Скорее уж удивительно, что великая Древняя богиня ведет себя подобно простому рыцарю, — молвил Коннлайх. — Боюсь, мне никто не поверит, если я расскажу кому‑нибудь об этом…
— Меня всегда поражало, что безделье считается у людей высшей доблестью, — согласилась Каэ. — А вот знания вызывают подозрения и тревогу у большинства окружающих. Не стоит, граф. Не говорите никому о том, что я сама чищу и кормлю своего коня… Сделайте одолжение.
И этот договор был скреплен крепким рукопожатием. Пока они разговаривали, рыцари разожгли небольшие костры и устроились вокруг них человек по пять‑шесть. Развязали мешки с провизией, добыли оттуда соленые лепешки и вяленое мясо, достали фляги с вином. Однако обычного шума и гомона на этот раз слышно не было. Все чувствовали себя словно на параде и то и дело оглядывались на костерок у реки, возле которого мирно сидели граф Коннлайх и великая Древняя богиня, о которой по всему Арнемвенду слагали легенды одна загадочнее другой.
— Ты как думаешь, правда, что она любит аиту Зу‑Л‑Карнайна и подарила ему весь Вард? — свистящим шепотом спросил один из молодых рыцарей у своего товарища.
Ему недавно исполнилось семнадцать лет, и он был ненамного младше фаррского полководца. И мечтал о славе и любви, плохо представляя себе, сколько сил отнимают у человека и настоящая любовь, и непреходящая слава.
— Глупец, — беззлобно отвечал ему товарищ, умудренный жизнью, хлебнувший уже горя, бывавший несколько раз в бою. — Она может к нему благоволить, да только Вард он завоевывает сам, иначе давно уж не было бы сопредельных королевств и княжеств. А ты веди себя тихо и лишнего не болтай. Помни, что мы сейчас на его земле: и если что — нам конец.
На самом деле воины мечтали поскорей убраться из Сарагана, понимая, что их появление в стране может быть истолковано как нарушение границы (каковым оно в действительности и являлось) и повлечь за собой войну с Зу‑Л‑Карнайном. А если и не войну, то смерть виновников — в бою или от руки палача. Перспектива была самая неприятная, и рыцари в душе негодовали на Коннлайха: уж если сам Аджа Экапад сбежал, то им и подавно нечего тут делать.
