—Так! Так! —завопил Стеблицкий, которому уже стало невыносимо чувствовать на себе этот насмешливый взгляд. —Прибавьте еще —фашист, уголовник, и не ошибетесь! Бездарность! Именно! Бездарность ищет прибежище в разврате и грязи! Растлитель вы, гомик!
—Вот здрасьте! —удивился Барский. —Я —гомик?! Да я за свою жизнь перетрахал баб больше, чем вы мух на кухне!
Но Олег Петрович уже не мог остановиться. Вся боль последних страшных дней, а , может быть, заодно и всей жизни выплескивалась сейчас из него жарким, сумбурным потоком слов, похожих, то ли на горький плач, то ли на камланее шамана. Он кричал на Барского, он жег его цитатами, он упоминал что-то о “своей стезе”, “...если доверить таким, как вы...” —негодовал он и опять хлестал цитатой, а под конец обозвал Барского сатанистом и экзорцистом сразу. (“Эка! —сказал бы сторонний наблюдатель. —Слышал звон!” Но был бы не прав, потому что издавна уже “экзорцист” в культурно-массовом секторе определенно числится словом даже более ругательным, чем “сатана”, так что Олег Петрович употребил его не совсем уж неправильно).
На все это бурное, долгое и горячее Барский неожиданно сказал одну лишь презрительную фразу:
— Хм, а вы — еврей!
Стеблицкий опешил и умолк, не найдя, что ответить. Более того, он, просвещенный и тонко чувствующий, был, похоже, сражен. Тут какая-то загадка. Будь ты “хоть негром преклонных годов”, как сказал поэт. Гомиком! Совсем недавно не было ничего страшнее, чем обозваться гомиком, но, поди ж ты, сейчас и эти меньшинства гордо поднимают парчовый флаг и затягивают свои меньшевистские гимны. Все цветет, наполняется соками и властно вторгается в жизнь.
Но это слово, “еврей”, по-прежнему —угрюмый утес в гармонической лазури мироздания, о которой по-прежнему разбиваются корабли интеллекта, это —твердыня, чьи грани лишь острее от ветра перемен, а подножье извека усыпано истлевшими обломками общественных мнений.
Вот и Стеблицкий, наскочив с разгону на коварное слово, получил словно бы сильный удар и почувствовал, как затряслось и накренилось родовое шляхетское дерево и даже стало похоже на ветку Палестины, которая еще неизвестно, где росла. И, задрожав губами от обиды, единственное пролепетал в свое оправдание, намекая на сомнительную же частицу в имени обидчика:
— В таком случае, сами вы — еврей!
—Та не! —с ерническим акцентом ответил Барский, легко признавая за собой ту самую частицу. — То ж — псевдоним! Я ж у паспарту — Сидоров!
Олег Петрович ощутил страшную усталость. Что-то закружилось и тоненько засвистело в голове. Непроизвольно шагнул он к стене дома и привалился к ней плечом. “Все-таки у меня сотрясение мозга! — вспомнил он. — А я совсем о себе не думаю”.
—Эка вы побледнели, батенька! —будто витая мысли, весело заметил Барский. —Совсем, совсем себя запустили! Так нельзя! Вам непременно нужно отдохнуть, и непременно —на Капри! Ни-ни-ни! И не спорьте! Немедленно — на Капри!
Стеблицкий уставился на него загнанными собачьими глазами. Барский стер с лица ухмылку и прикусил язык. С минуту они стояли молча и наблюдали, как сыплется снег.
— Ну, ладно, — сказал наконец Барский потухшим скучным голосом. — Вы кругом правы, а я —дерьмо. Актеришка из категории “этот, как его там...”, алкаш, распутник, нужное вписать... Но главный мой грех знаете какой? Гордыня. все мне кажется, что могу такое... чего никто не может! Я и на вас-то смотрю, признаться, свысока —учителишка, понимаешь, тля! Но вы не принимайте близко к сердцу. Это просто охранительный механизм. Чтобы уж слишком низко не пасть. На самом деле я давным-давно никуда не годен. Эта страна высосала из меня все. Молодость, кровь, веру. И ничего взамен. Я не знаю, может так надо, может она питается нашей кровью. Но надо же предупреждать! Мол, наслаждайтесь минутой и не барахтайтесь. А то по молодости я, например, барахтался и раскрывался, как дилетант на ринге. Все мне казалось —кто-то протягивает руку, кто-то зовет меня... Нет! Не зовет и не протягивает.
И ничего мне больше не надо —ни рук ваших, ни страны, ни заколдованного пиджака даже! Подозреваю, что все он может, а сладкоголосую птицу и ему не вернуть... Да если и вернет?! Каково будет терять ее во второй раз?! Нет, не хочу!
Так что валите отсюда, дорогой коллега, ваши планы мне более неинтересны... Куплю водочки, выпью... Всему на свете есть конец —вот и будем смиренно ждать конца... Знаете анекдот? “Баба в автобусе: “Мужчина, вы скоро умрете! —Это почему?! —А я чувствую ваш конец”.
И, расхохотавшись в лицо Олегу Петровичу, Барский повернулся и вышел со двора на улицу.
Олег Петрович по-прежнему стоял, привалившись плечом к стене. В голове у него почемуто крутилась глупая мелодия из древнего-древнего фильма “Бродяга”, и от этого было особенно нехорошо на душе, потому что Олег Петрович индийского кинематографа терпеть не мог.
—Товарищ Барский? —вдруг услышал он за спиной посторонний мужской голос, обернулся и похолодел.
Артист еще не ушел далеко. Он стоял возле угла дома, небрежно сунув руки в карманы, с любопытством разглядывая подходящего к нему милицейского офицера.
Стеблицкий вздрогнул, втянул голову в плечи и медленно-медленно пошел прочь. “Бродяга” в его голове взвизгнул пронзительным буратиньим голосом. Дойдя до мусорных ящиков, Олег Петрович не выдержал и оглянулся. Барский беседовал с офицером.
“Все пропало! —в отчаяньи подумал Стеблицкий. —Я так и знал. Закономерный финал. Сейчас этого подонка арестуют, и он все расскажет. Но каков негодяй —он отлично знает, что я не способен уничтожить человека! Он это знает и потому спокоен. Но что же делать?!”
Сам того не осознавая, Олег Петрович присел на корточки и спрятался за мусорными баками.
“Что же делать?! Что?! Нет, я не способен убить! Но... но я могу, скажем, отправить его куда-нибудь... Куда Макар телят не гонял! —Олег Петрович нервно усмехнулся. -Именно! именно — телят не гонял! Это очень точное слово!”
Он сосредоточился и, быстро пробормотав заклинание, выглянул в щель между баками.
Барский исчез. Милиционер ошарашенно повертел головой, протер глаза, а потом еще раз —пристально и неторопливо —осмотрелся. Олег Петрович дернулся и с бьющимся сердцем скрылся за мусоркой. Привалившись спиной к железному баку, он сел на бетонный фундамент и, закрыв глаза, медленно сосчитал до ста, чтобы успокоиться.
—Мужчина! Вам плохо? —услышал он на цифре сто неприятный женский голос и едва не умер от ужаса. Но глаза все-таки открыл. Очень толстая дама в шубе подозрительно и строго смотрела на него. И две старухи у дверей соседнего дома, привлеченные громким голосом дамы, тоже смотрели на него. И мужчина в очках, ведший мимо на поводке шотландскую овчарку, тоже все оглядывался на него.
Казалось, уже весь двор смотрит на него, и Олег Петрович ощутил сильнейшее желание отправить весь этот двор туда, куда Макар телят не гонял, но сдержался. Вместо этого он поспешно встал и, пряча глаза, пошел со двора домой. Пошел пешком, чтобы хорошенько все по дороге обдумать.
Пока он шел, снег прекратился, посветлело, и на западе сквозь облака продернулось багровое мутное солнце. Ничего путного в голову не приходило. Как ни переворачивал он в воображении ситуацию, а все выходило нехорошо. Может быть, сказывалось сотрясение. Олег Петрович решил, что вначале хорошенько отдохнет, выспится, а уж на свежую голову, наверное, всем как следует распорядится. Он не знал, какое новое испытание ожидало его.
Вначале случилось что-то вроде знамения. Олег Петрович подходил к своему району. Вокруг было белым-бело. Закатное солнце съехало уже до земли и било прямо в глаза плотным багровым огнем. Мир на какие-то мгновения сделался волшебным и будто чужим. И внезапно Олег Петрович увидел, а правильнее сказать, узрел кошмар. Он даже замер на секунду и прекратил дышать носом. А на морозе он всегда старался дышать носом.
Впереди, объятые алым свечением, неспешно и равномерно, куцыми нечеловечьими шагами двигались карлики. Все было как всегда —автобусная остановка, водоразборная колонка на углу в наростах льда, заурядные панельные дома, разбросанные по пустырю прихотью заурядного архитектора, кусты, окаменевшие от мороза, люди в толстых шубах —и только адский свет и неведомо откуда взявшиеся карлики. Их было пятеро —ростом чуть более собаки, но с огромными и абсолютно круглыми головами. Плечи и коленные суставы их были неестественно раздуты —точь-в-точь металлические шарниры —и двигались с натугой, словно в сочленениях застывала смазка. Но двигались эти чудовища упорно и неуклонно — в сторону охваченного закатом микрорайона.
И Олег Петрович испугался, что не успел, что сбылось пророчество беспутного барского -и чьи-то посланцы явились в мир, чтобы судить и карать. Карлики провинциального Апокалипсиса. Горе тем, кто возомнил и посягнул — их призрачная власть кончилась — амба. По грехам каждому... как там?.. и аз воздам?
