— И как это связано с местами, где спрятаны талисманы?
— Я подумал, что когда Каэ как бы дорисует этот знак, то будет снято какое‑то заклятие. И мне кажется, что талисманы расположены таким образом неспроста, а с каким‑то умыслом.
— Насколько силен знак Лавара? — поинтересовался жрец.
— Настолько, что он может открыть путь к превращению в бога…
— Только не это! — воскликнул Нингишзида.
— Поэтому, мудрый, мне и нужен твой совет. Я не знаю, говорить ли Каэтане об этой возможности, советовать ли ей разыскивать талисманы в определенном порядке, или наоборот — утаить от нее эту информацию. Что впустит в наш мир знак Лавара — союзника или врага? Свет или мрак? Жизнь или мгновенную гибель? Мне страшно, жрец…
— Мне тоже страшно, — тихо сказал старик. — А ты уверен, что это не простое совпадение? Может, — добавил с надеждой, — здесь лишь случайное сходство?
— Это легко проверить, Нингишзида. Когда Каэтана вернется, мы спросим у Ниппи, где еще хранятся талисманы, и отметим эти места на карте.
— Нам только этой загадки не хватало, — поморщился жрец. — Вот ты пришел ко мне за советом, а я ничего дельного сказать не могу. Ошибиться боюсь. Скажу тебе молчать, а выяснится, что я отнял у мира его надежду. Посоветую довести дело до конца — и разразится катастрофа. Беда да и только… Ты вот что, Магнус. Никому не говори, пока суд да дело, а когда Каэ прибудет с Джемара, мы осторожно выясним, на самом ли деле тайники образуют этот твой знак. И уже после станем решать, как поступить. Согласен?
— Согласен! — весело сказал Магнус. — Спасибо тебе, Нингишзида!
— За что? — искренне удивился жрец.
— За то, что выслушал. Знаешь, насколько легче на душе стало.
— Знаю, — буркнул тот. — Настолько же, насколько у меня тяжелее…
* * *
Ночь прошла спокойно, а на рассвете золотистый дракон поднялся в воздух и сделал несколько кругов, пробуя силы.
— Ну как? — спросила Каэ тревожно.
— Вполне приемлемо, — ответил Аджахак. — Раны зажили, только в боку немного тянет. Но это не имеет никакого значения. Сейчас же и двинемся в путь. Ты‑то готова?
— Сказать тебе правду? — спросила Интагейя Сангасойя.
— Конечно, зачем мне твоя ложь.
— Я вообще никогда не буду готова к этим приключениям, а еще больше не буду готова к трагедиям и катастрофам. К смерти друзей и к боли. Я ведь безумно боюсь боли, дракон. Я боюсь уродства. Я боюсь такого количества вещей, что мне иногда становится смешно: как я вообще выживаю? Я боюсь предательства и никогда не буду готова к нему.
Поэтому на твой вопрос отвечаю смело: нет, не готова. Но, как ты говоришь, это ничего не значит. Двигаемся в путь!
— Ты действительно бесстрашна, как сам Ажи‑Дахак, — молвил дракон.
Они летели над выжженной землей, и огромная тень крылатого ящера легко перетекала между валунами и редкими кривыми деревцами.
Каэтана с благодарностью подумала о доспехах Ур‑Шанаби: несмотря на страшную жару, ей было легко и прохладно. Панцирь не стеснял движения, шлем и наручи неощутимо облегали голову и руки, оберегая от солнечных лучей, зноя и пыли. Такахай и Тайяскарон едва слышно звенели в ножнах за спиной.
— Ты что‑нибудь чувствуешь? — спросил Аджахак, кружа над приметной скалой — абсолютно белой на фоне красных камней.
— Да, кажется, слышу голос… Что скажешь еще?
— Скажу, что нас вышло встречать пышное посольство…
Каэ хотела было спросить, где это дракон увидел хоть одну живую душу, но тут в воздухе, прямо возле ее виска, что‑то коротко свистнуло. И щеку несильно обожгло, скорее ударом воздуха, нежели острием пролетевшей мимо стрелы. Несколько других стрел глухо ударились о золотую чешую Аджахака, но, конечно, не причинили ему никакого вреда.
— Отчаянные существа, — сказал дракон. — На меня редко нападают такие малыши.
Каэтана бросила взгляд вниз и увидела, как в тени скального выступа пытаются скрыться несколько темных силуэтов. С такой высоты она не могла разглядеть подробностей, но ей показалось, что фигур было пять или шесть, и отчего Аджахак назвал их пышным посольством — не понимала.
— Справа, — коротко бросил ящер. — И готовься к схватке.
Бесконечная толпа безобразных существ маршировала по направлению к белой скале, вздымая в воздух тучи песка и пыли. Каэ никогда прежде не видела хорхутов, но моментально узнала их. Поразило ее то, что твари, которых все считали дикими и звероподобными, действовали слаженно, четко и организованно.
Дракон опустился ниже, чтобы дать своей наезднице возможность внимательно все рассмотреть.
— Нам придется принять сражение. — Он словно прощения у нее попросил. — Настоящий Джемар там, под этой скалой. Вообще бессмертные способны попасть туда из любой точки этого континента — главное, успеть в тот короткий отрезок времени, когда это вообще возможно, но тебе лучше не пытаться — никто не знает, чем это может закончиться. Воспользуешься древней дорогой. Правда, чтобы ее достичь, придется повоевать.
— Это уже ближе к истине, — рассмеялась Каэ неожиданно. — Высади меня недалеко от этого места, и я сама о себе позабочусь. А ты не подвергай себя лишний раз опасности: только почувствуешь что‑нибудь странное или необычное — удирай. Поднимайся под облака. Надо будет — я тебя позову. Ты ведь услышишь?
— Конечно, дорогая Каэ. Ну, удачи тебе.
Аджахак гигантской птицей спланировал на каменистое плато, лежавшее немного выше белой скалы. Не садясь на землю, вытянул шею, и Каэ, словно с лестницы, скатилась с нее. Встала на ноги. Неуловимым движением выхватила мечи.
— Удачи! — прозвучало у нее в мозгу.
Гигантский ящер метнулся в ту сторону, откуда наступала армия хорхутов.
Конечно, Каэ предпочла бы, чтобы Аджахак все понятно и подробно разъяснил, но дракон считал ее равной себе, а потому лишних слов не тратил. Она должна была все сделать самостоятельно. Впрочем, ни думать, ни сожалеть, ни сомневаться ей было некогда. От скалы уже бежали в ее сторону несколько противников, каждый — раза в полтора выше ее и почти вдвое шире в обхвате. Хорхуты двигались стремительно и очень изящно; один из них на бегу поднял лук, стрела тонко пропела в воздухе и отскочила, ударившись о панцирь Ур‑Шанаби. Хорхут раздосадованно вскрикнул.
Интагейя Сангасойя так и не поняла — не то хорхуты не признали в ней богиню, оттого столь опрометчиво стремились навстречу собственной гибели, не то им было абсолютно все равно, кто перед ними, и жажда убийства перевешивала все остальные мысли и чувства, вместе взятые. Так или иначе, они набросились на нее одновременно — быстрые, ловкие и чрезвычайно сильные.
Каэ едва успела увернуться от удара лапы — или руки, — мускулистой и покрытой густым и плотным мехом, и длинные когти высекли искры при ударе о скалу. На камне осталось несколько глубоких борозд. Она даже загляделась в изумлении на это зрелище, и допущенная небрежность едва не стоила ей жизни, потому что двое других хорхутов прыгнули на нее. Один метил в лицо, другой — в шею; какими бы монстрами они ни казались, однако прекрасно понимали после первой неудачной попытки, что панцирь Ур‑Шанаби им не по зубам. Каэтана сделала несколько кульбитов, едва успев отшатнуться от броска одного из противников. Но все же он достал ее кончиком когтя, прочертив на шее красную полосу. Рана была неглубокой и неопасной, однако тут же вспухла и стала мешать движениям.
Она сделала несколько выпадов — двое противников, пронзенные насквозь, покатились куда‑то вниз, увлекая за собой лавину небольших камешков. Один так и остался лежать на плато, на самом краю, свесившись наполовину. Из его развороченного живота струей текла коричневатая, грязная на вид кровь.
Остальные немного замешкались. Было очевидно, что им приказали охранять ту самую древнюю дорогу, которую Каэ еще предстояло отыскать каким‑то образом, но они уже уяснили, что враг им попался серьезный, и теперь соображали, что бы еще придумать. Мозги у тварей работали быстро. Один из них развернулся и со всех ног кинулся куда‑то в сторону, прячась между камней. Каэ не сомневалась, что он побежал за подмогой. Оставшиеся четверо хорхутов теперь не нападали на нее, но преградили единственную узкую тропку, по которой можно было спуститься с плато. Крайний правый поднял с земли увесистый камень размером с человеческую голову. Лучник прицелился из лука. Время сейчас было на их стороне (и даже Барнабе претензий не предъявить, подумала Каэтана, приходя в ярость).
Следующие несколько минут выпали из ее жизни, слившись в один черно‑красный водоворот, состоящий из черных тел хорхутов, темной, почти черной их крови, красных камней и взметнувшейся к выжженному небу красной пыли. Перед глазами плыло кровавое марево. Она пришла в себя, когда от ее врагов остались изрубленные, ни на что совершенно не похожие куски. Ей было тошно.
