оба уже валялись на полу и, тяжело дыша, глядели друг на друга.
У племянника был подбит глаз, а у тётушки из носа лилась кровь.
– Это к тебе отношения не имело, Тира, – объяснил Заморочит. Он указал на сосуд из холодного огня и сказал: – Погляди!
Бешеное кружение искр, напоминающее хвост кометы, тем временем полностью улеглось, мутный осадок бесследно исчез, пунш желаний был прозрачен, он застыл в полном покое, поблёскивая и переливаясь всеми цветами радуги.
У обоих вырвался глубокий вздох облегчения.
– Твоя пощёчина спасла нас, – сказала Тирания. – Ты всё же хороший мальчик, Вельзевульчик!
– Послушай, тётушка Тира, – вкрадчиво проговорил Заморочит, – опасность миновала. Теперь мы вольны думать о чём угодно. Давай позволим себе эту роскошь несколько минут, чтобы прийти в себя. Согласна?
– Согласна, – ответила ведьма и с наслаждением закатила глаза.
Заморочит ухмыльнулся. Конечно, предложение передохнуть он сделал не без задней мысли. Тётушку ожидает сюрприз.
Без четверти десять
Когда к ворону и котику вернулось сознание, им сперва показалось, что они видят сон. Ледяной ветер утих, над ними простиралась тихая звёздная ночь, они больше не мёрзли, а звонница была озарена каким-то удивительным золотым светом. Одна из больших каменных статуй, которые обрамляли стрельчатые окна колокольни и уже много веков взирали с верхотуры на город, обернулась и вошла в звонницу. Но теперь статуя эта казалась не каменной, а живой.
Перед изумлёнными вороном и котиком стоял изысканный пожилой господин в длинной, до пят, мантии с золотым шитьём, а на его плечах лежали снежные подушки. Голова его была прикрыта епископской шапочкой, а в левой руке он держал посох. Его водянисто-голубые глаза под мохнатыми белыми бровями были устремлены на ворона и котика, но во взгляде не было вражды, а скорее растерянность.
В первый миг его можно было принять за святого Николая, но это явно был не он, потому что не имел бороды. А где это видано, чтобы святой Николай был бритым?
Пожилой господин поднял правую руку, и тогда Яков и Мориц тут же почувствовали, что не могут ни пошевелиться, ни произнести ни звука. Обоим стало страшно, но вместе с тем они каким-то образом ощущали, что находятся в безопасности.
– Эй, вы, козявки, что вы, собственно говоря, здесь, наверху, делаете? – спросил пожилой господин.
Он подошёл ближе и наклонился над ними, чтобы лучше их разглядеть. При этом прищурил глаза – он явно был близорук.
Ворон и кот сидели неподвижно и смотрели на него снизу вверх.
– Я знаю, что вы собираетесь сделать, – продолжал пожилой господин, – вы так громко об этом кричали, пока карабкались сюда. Вы хотите помешать моему красивому новогоднему звону. Честно говоря, это, по-моему, не очень-то хорошо с вашей стороны. У меня, правда, есть в запасе другие возможности устроить веселье, я ведь святой Сильвестр, как вам, должно быть, известно. То, что вы собираетесь сделать, – это дурная выходка. Разве вы так не считаете? Но к счастью, я пришёл вовремя.
Ворон и котик хотели было запротестовать, но по-прежнему не могли вымолвить ни слова.
– Вы небось и не знали, – продолжал святой Сильвестр, – что раз в году, в день своих именин, я прихожу сюда на несколько минут, чтобы последить за порядком. Может, мне следует превратить вас в каменные фигуры за ту глупую шутку, которую вы хотели со мной сыграть, ну хотя бы на некоторое время, и посадить вас здесь между колоннами? Да, пожалуй, я так и сделаю. Хотя бы до завтрашнего утра, чтобы вы успели подумать. Но прежде я хочу вас выслушать.
Но ворон и котик молчали.
– Вы что, онемели? – с изумлением спросил святой Сильвестр, а потом вспомнил: – Ах да, ах да, простите, я совсем забыл…
Он снова махнул правой рукой:
– Теперь вы сможете говорить, но, прошу, по порядку и без всяких глупых отговорок, с вашего разрешения.
И тут наши неверно понятые герои смогли наконец, каркая и мяукая, объяснить, почему они оказались здесь, и кто они, и в чём заключались злые замыслы колдуна и ведьмы. Волнуясь, они часто говорили одновременно, перебивая друг друга, и святому Сильвестру было нелегко всё понять. Но чем дольше он их слушал, тем дружелюбней сверкали его глаза.