оскорбления? Чёрт. Я посмотрел на свою напарницу и приуныл. Маринка поплыла. От былой уверенности не осталось и следа. Ну! Давай же! Возьми себя в руки! Я буквально мысленно орал на нее. У нас всё есть! Всё! Мы раздавим этого ушлёпка! Соберись!
О! Удивительно, но в её взгляде появилось что-то похожее на былую уверенность. Она даже плечи немного расправила.
— У нас есть заявления от почти сотни истцов для этого иска, — заявила Скворцова, и её голос практически не дрожал. — А ещё семь пунктов жилищного законодательства, которые нарушила ваша компания и…
— Какие? — уточнила Оливия и указала пальчиком с идеальным маникюром в сторону лежащих на столе папок. — Ты вот про эти? Те самые, которые я разобью в суде, даже не вставая с места? Да будет тебе, Марина. Мы обе знаем, что для твоей фирмы эти дела не более чем попытка показать, что вы якобы заботитесь о простых людях. Вот только вам на них наплевать точно так же, как и всем остальным.
Оливия сделала глоток кофе и повернулась к явно забавляющемуся всем происходящим Штайнбергу.
— Это жалкое подобие группового иска, Григорий, не более чем жалкий блеф, — пояснила она своему клиенту. — Моя дорогая Мариночка знает, насколько проблемны они в рассмотрении и затратны по деньгам и времени. Вот и хотела надавить на нас таким образом. Решила, будто ты или моя фирма испугаемся подобной работы. К её сожалению, — эта стерва посмотрела на нас и улыбнулась, — это не так. Да и ей, я уверена, ресурсов на такое дело никто не даст. Так что можешь не переживать. Всё это не более, чем пустая болтовня.
Я стоял, смотрел на то, как Марину в глаза поливали помоями и медленно, но уверенно закипал. Хотел взять эту стерву за горло и вытереть ей пол. Никогда не любил подобных личностей.
Но больше всего меня поразило то, что и сама Маринка сейчас стояла, практически дрожа, и не могла вымолвить ни слова в ответ. Что между ними произошло… хотя нет. Не важно! Как она могла забыть о том, зачем мы на самом деле сюда пришли? Ведь мы всё обговорили! Но вместо этого девушка замерла, а её эмоциональный фон больше подошёл бы перепуганному и забитому щенку, чем уверенной в себе девушке.
Прости, подруга, но, похоже, придется брать всё в свои руки.
Вздохнув, сделал шаг вперёд, в очередной раз поморщившись от боли в ноге. Отодвинул один из резных деревянных стульев и с облегчением уселся прямо на него. Нет, всё же сидеть куда приятнее, чем стоять.
От этой картины Штайнберг и Оливия, до этого мило ворковавшие между собой, уставились на меня.
— Не припомню, чтобы я приглашал тебя за свой стол, — выплюнул барон в мою сторону, но я даже ухом не повёл.
— Не помню, чтобы я спрашивал разрешения, — в тон ему отозвался я. Раз уж с нами тут не любезничают, то и я этой ерундой заниматься не собираюсь. — У меня нога болит.
— Да плевать я хотел, что у тебя там болит! — вспылил Штайнберг, и стоящие за его спиной служанки дёрнулись от этого крика, как от пощёчины. — А ну живо встал с моего стула!
— А кто сказал, что это ваш стул? — поинтересовался я, открывая портфель.
— Что⁈
— Ой, прошу прощения, немного ошибся, — тут же поправился я, доставая папку. — Я хотел сказать, что это пока ещё ваш стул. Потому что в скором времени он таковым быть перестанет.
Брошенная мною папка приземлилась перед бароном, едва не сбив со стола блюдце из тонкого фарфора. То жалобно звякнуло и запрыгало на столешнице.
— Раз уж у нас не вышло договориться по-хорошему, будем общаться по–вашему
Их реакции оказались разными. Если барон начал орать на меня, то Оливия повела себя именно так, как я и предполагал, сразу же обратив внимание на папку.
— Да я тебя закопаю, щенок! — рявкнул Штайнберг и резко повернулся к Марине. — Слышь! Девка! Что твой поганый помощник себе позволяет⁈
Марина же выглядела окончательно сбитой с толку. В таком состоянии от неё пользы сейчас ноль. Уж очень выбила её из колеи встреча с этой блондинкой. А значит, всё придётся сделать мне.
— Явно меньше, чем тот, кто решил, что обман государства сойдёт ему с рук, — заметил я спокойным голосом. — Или что? Думали, что о вашей сделке никто не узнает?
И в этот момент случилось именно то, на что я и рассчитывал. Сидящая сбоку от барона Оливия повернула голову и посмотрела на Штайнберга.
— Григорий, о чём он говорит?
О да, деточка. Я чувствую это. Легкую, едва заметную неуверенность, что прорывается наружу сквозь бьющее фонтаном чувство собственного превосходства. На моём лице появилась лёгкая, но очень довольная улыбка.
— О, надо же, вы даже собственному адвокату ничего не сказали о своём мошенничестве.
— Без понятия, о чём ты, — раздражённо фыркнул барон и посмотрел на Марину. — Твой дерьмовый помощник всегда себя так ведет или ты просто не способна…
— Что она может, а что не может, сейчас не важно, — без какого-либо пиетета перебил я его. — Важно следующее. Вы, ваше благородие, поступали весьма хитрым способом. Вам прекрасно известно, что принадлежащая графу Ростовцеву фирма скупает недвижимость в районе города, где находится принадлежащий вам жилой квартал. Точно так же, как мне известно, что некая компания подала заявку на покупку ваших зданий. Я и моя начальница, — указал на стоящую рядом Марину, — покопались в заявках на приобретение. Вот ведь какая удивительная вещь. Заявка на покупку начнет действовать ровно через три с половиной недели. Как раз после того, как пройдет срок подачи ходатайства от нашей клиентки.
Да. Я не мог ощущать эмоции Штейнберга. Но появившаяся на его лице злая гримаса сказала мне более чем достаточно. Что, урод, мы ведь правы, ведь так? Теперь осталось использовать небольшую хитрость, для того чтобы подтвердить дальнейшую догадку.
— Может быть, перед тем, как я продолжу, мы останемся одни? — спросил я, ладонью указав на стоящих за спиной барона тихих служанок.
Штайнберг посмотрел на меня так, как если бы рассматривал мерзкую жвачку, прилипшую к ботинку. Ничего, меня такими взглядами не напугаешь. Давай лучше посмотрим, прав ли я… хех.
