та чуть не отшатнулась от него.
Штайнберг вздохнул и посмотрел на лежащий перед ним лист бумаги, где была расписана наша сделка.
— Решайте, — сказал я, вставая со стула. — Эта сделка действует только до сегодняшнего вечера. Иначе завтра мы пойдём с этими материалами к людям, которые уже не будут столь щедры в своих предложениях.
Штайнберг несколько секунд жевал губы. Посмотрел на Оливию, и эта стерва неохотно кивнула.
— Ладно, дайте мне ручку, — потребовал он, и Марина с торжеством в глазах протянула ему затребованный предмет.
Как только бумаги были подписаны, мы забрали с собой документы и ушли, оставив Штейнберга сидеть за столом с этой стервой. Барон поставил не только свою подпись, но, как того требовал протокол, поставил клеймо собственной родовой печати с помощью специального сургуча. Почему-то любые документы в делах аристократов требовали именно печати, уж не знаю, почему именно.
— Я всё же хочу спросить, — произнесла Марина, когда мы уселись в машину и та тронулась с места. — Откуда у тебя была такая уверенность? А если бы он не согласился?
— Согласился бы, — уверенно произнес я. — Для него заплатить сейчас полмиллиона и ещё тысяч сто за жильё для Светы на ближайшие два года обойдется в десятки раз дешевле, чем если его махинациями займётся ИСБ и Канцелярия. А они таких вещей не прощают.
Здесь подобного мошенничества не терпели. Наказание за попытки воровать у государства было строгим. Даже для аристократов. Оливия была права. Мы никогда бы не смогли доказать это в суде. Но нам это и не нужно. Уж для этих организаций точно. Там хватит и подозрения. А ресурсов у них не в пример больше, чем у нас. Они распутают это дело. Можно даже не сомневаться.
— Всё равно, — покачала она головой. — Я до сих пор не верю, что это сработало. Полмиллиона! Саш!
А я горестно вздохнул. Ведь у меня тоже были такие деньги. Эх… прочь рефлексия!
С такой выплатой Света сможет обеспечить себя и своих детей все необходимым лет на пять, если не будет швыряться деньгами на всякие глупости. И, уже увидев эту женщину и её отношение к своим детям, я был уверен, что так глупо она не поступит.
— Мне больше интересно, последует ли он твоему совету или нет, — сказал я, и Марина рассмеялась.
Даже не так. Она расхохоталась на грани истерики. Похоже, что нервное напряжение, наконец, превысило какую-то невидимую отметку и сорвало крышку.
— Да, я уж надеюсь, — утерев слезы, произнесла она после того, как приступ наконец утих. — Господи, я очень надеюсь на то, что он это сделает!
Ещё бы. Если он во всеуслышание заявит о том, что помог Светлане, это автоматически создаст прецедент, которым сможет воспользоваться любой из тех, кого он уже выселил. И если это произойдёт, то каждый из этих людей получит подробную инструкцию о том, как воспользоваться этим неожиданным шансом.
Я лишь улыбнулся. Печальная истина ситуации такова, что мы действительно не смогли бы добиться таких же условий для остальных людей из нашего мнимого «группового иска». Более того, нам так и не удалось уговорить их подписать бумаги. Лишь девять из тех девяносто шести подписей, которые видел своими глазами Штайнберг были настоящими. Остальные мы с Мариной накарябали для вида. Это был блеф, но он хорошо сработал в виде затравки.
Была ещё одна тема, о которой я хотел поговорить, но решил не поднимать её прямо сейчас. Не хотелось портить радостное чувство от победы.
— Может, стоило позвонить ей? — спросила меня Марина, выбравшись из машины у дома, где жила Света.
— Ты ей сообщение с просьбой о встрече отправила? — спросил в ответ, закрывая дверь и морщась от боли в ноге, которая за последний час стала только сильнее.
— Отправила.
— Ну вот и всё. Просто поверь мне. Это нужно даже не столько ей, сколько тебе самой.
На лице Скворцовой появилось странное и недоумевающее выражение. Так и видел, что она хочет что-то спросить, так что махнул ей рукой в сторону дома, чтобы не отвечать на лишние вопросы.
Мы поднялись на нужный этаж и дошли до квартиры. Всё такой же запах сырости, грязные пятна на плохо покрашенных стенах и кусочки осыпающейся без должного присмотра штукатурки. Гнетущая и обещающая мало хорошего реальность для женщины и трех её детей.
У меня на губах появилась улыбка от осознания простого факта. Это изменится. Изменится прямо сейчас. Марина просто этого ещё не поняла.
Позвонили в дверь. Ждать пришлось недолго. Света открыла всего через десяток секунд и встретила нас с тревожным выражением на лице. Но где-то там, за тревогой, скрывалась крошечная искра надежды, и я её чувствовал.
— Света, простите, что мы приехали к вам вечером, — первой заговорила Марина. — Можно мы войдём?
— Да. Да, конечно. Заходите. Признаюсь, когда получила ваше сообщение, даже не знала, что и думать. — Женщина закрыла за нами дверь и проводила на кухню. — Может, хотите чаю? Или есть кофе, я недавно купила…
— Чаю. С удовольствием, — улыбнулась Марина, а Светлана подошла к старому шкафчику, чтобы достать кружки.
В этот момент Марина и не утерпела. Вывалила хорошие новости.
— Света, мы выиграли.
Женщина вздрогнула, словно её током ударили. Одна из кружек выпала из её рук и разбилась, разлетевшись на осколки.
Я сидел и молча наблюдал за происходящим. За тем, как Марина успокаивала плачущую от счастья женщину. Затем пришлось успокаивать снова, когда мы сказали ей, каких размеров компенсацию выбили в придачу к новому жилью.
Это… это было сильно. Чистая и ничем не замутненная радость. Искреннее счастье. И даже не за себя, а за троих детей. Игравшие в соседней комнате малыши ворвались на кухню. Видимо, услышали звук разбившейся чашки и, увидев плачущую маму, сами едва не принялись реветь, не понимая до конца, что происходит. Как так⁈ Мама плачет и улыбается одновременно. Марина и сама не выдержала наплыва чужих эмоций, практически расплакалась. Видел, как блестят слёзы у неё в глазах. Признаюсь, даже мне было сложно удержаться. Всё же слишком искренние и чистые были эмоции.
— Я… я даже не знаю, как вас благодарить, — сказала Света, обнимая дрожащими пальцами чашку с чаем.
Мы сидели всё на той же кухне. Потребовалось почти двадцать минут на то, чтобы Светлана приняла случившееся и действительно в
