но Бастиан больше не обращал внимания на этот лес, он сидел, утонув во взгляде Лунианы.
Он не мог сказать, много ли прошло времени или мало, когда Луниана закрыла ему глаза ладонью.
— Зачем ты заставил меня так долго ждать тебя? — спросила она. — Зачем ты заставил меня отправиться к старику из Странствующей горы?
— Это было, потому что, — начал он смущенно, — я думал… много всего было… и страх тоже… но на самом деле я просто стыдился себя.
— Стыдился? Но из-за чего? — Она убрала свою руку и с удивлением смотрела на него.
— Ну… я думал, ты ждешь наверняка такого, кто подходил бы тебе.
— А ты, — спросила она, — разве ты мне не подходишь?
— Ну, то есть, — запинался Бастиан, чувствуя, что краснеет, — я хотел сказать, ты ждала мужественного, сильного, красивого, принца или кого-то похожего на него, но уж не такого, как я.
Он опустил глаза и снова услышал ее певучий смех.
— Вот видишь, — сказал он, — и ты смеешься надо мной.
Когда Бастиан снова осмелился поднять глаза, ее лицо было серьезно.
— Я хочу тебе кое-что показать, Бастиан. Посмотри мне в глаза!
Бастиан сделал это, хотя сердце у него колотилось и кружилась голова. И он увидел в золотых зеркалах ее глаз маленькую фигурку, которая затем становилась все ближе и яснее. Это был мальчик примерно его лет, но стройный и дивной красоты. Его осанка была гордой, лицо благородным, тонким и мужественным. Он выглядел как юный принц из восточной страны. На голове красовался тюрбан из голубого шелка, на ногах красные сапоги с загнутыми носками, поверх парчового одеяния серебрился плащ. Но самым великолепным в этом мальчике были руки — с тонкими, благородными и одновременно сильными пальцами.
Бастиан как раз собирался спросить, кто этот юный царевич, как вдруг молнией пронеслась в его голове догадка: да ведь это он сам!
Это было его собственное отражение в глазах Лунианы.
Он перевел взгляд на свои руки и ноги и действительно увидел и красные сапоги, и серебряный плащ, он долго и удивленно рассматривал все это, а потом повернулся к Луниане.
Ее больше не было!
Он стоял один в круглом гроте, образованном светящимися растениями.
— Луниана! — звал он, поворачиваясь во все стороны. — Луниана!
Но не получал ответа. Что же делать? Почему она оставила его одного? Куда ему теперь идти? А вдруг он вообще попался в ловушку?
Пока он пытался понять, что затеяла Луниана, оставив его одного, ничего не объяснив и не простившись, пальцы стали машинально играть золотым амулетом, который висел у него на шее.
Он поглядел на него и удивленно ахнул. Это был АУРИН, знак Детской Королевы, который делал его полномочным ее представителем. Луниана передала ему власть над всей Фантазией. И пока он носит этот знак, все будет так, будто она неотлучно рядом с ним.
Бастиан долго разглядывал двух змей, светлую и темную, заглотивших хвосты друг друга и образовавших овал. Потом перевернул медальон обратной стороной и к своему удивлению обнаружил там надпись — три коротких слова:
В Бесконечной Книге ничего не говорилось про эту надпись. Разве Атрей не заметил ее? Это были слова разрешения — нет, повеления: делать, что душе угодно.
Бастиан подошел к плотной живой стене леса и обнаружил, что полог из растений отодвигается безо всяких усилий. Он вышел наружу.
Нежный и одновременно мощный рост ночного леса продолжался — ввысь и вширь. Кое-где светящиеся стволы стояли так густо, что между ними едва можно было протиснуться. Бастиан шел вперед, стараясь не наступать на ростки, но вскоре понял, что это невозможно, и зашагал напрямик.
Он наслаждался сознанием своей красоты. И его вовсе не огорчало, что никто им здесь не мог полюбоваться. Зачем ему изумление тех, кто его постоянно дразнил? Он их почти жалел теперь. Нет, он вообще забыл про них.
Постепенно это упоительное чувство насытило его, стало привычным и незаметным. Как будто по-другому никогда не было и не могло быть.
Причину этой перемены Бастиан узнал много позже, гораздо позже, чем следовало бы. За подаренную ему красоту он заплатил одним из своих воспоминаний: он забыл, что когда-то был толстым мальчиком с запавшими внутрь коленками.
Но если бы даже он обратил внимание на это свойство превращений — отнимать часть памяти о прошлом, — он не стал бы тревожиться: утраченное воспоминание вовсе не было для него дорогим.
Его желание быть красивым утолилось, и тотчас он почувствовал в себе новое желание. Быть только красивым — ведь этого мало! Вот быть сильным — другое дело!
Проголодавшись, он сорвал несколько плодов и осторожно попробовал, съедобны ли они. Оказалось, не только съедобны, но вкусны необычайно — одни сладкие, другие терпкие, горьковатые, но очень аппетитные. Он ел, шагая по лесу, и чувствовал, как в него вливается чудесная сила.
Между тем стволы деревьев встали на пути так густо, что и просвета не было видно. Сверху свисали лианы и воздушные корни, превращая заросли в непроходимые джунгли. Бастиан ребром ладони прорубал себе путь, и заросли расступались, как будто это была не ладонь, а мачете. За его спиной они снова смыкались. Он раздвинул стволы руками — и они поддались, а затем бесшумно сомкнулись за ним.
Бастиан издал ликующий крик. Он был покорителем джунглей!
Какое-то время он наслаждался силой, позволявшей ему идти, сметая все преграды — как слон, влекомый великим зовом. Силы его все прибывали, ему не приходилось даже останавливаться, чтобы передохнуть, и не было никакого сердцебиения, и не кололо в боку, и даже пот не выступил на спине.
Но в конце концов Бастиан пресытился ощущением силы, и им овладело желание взглянуть с высоты на свое царство — чтобы узнать, как далеко простирается лес Перелин. Он глянул вверх, поплевал на ладони, схватился за лиану и, просто перебирая руками, даже не прибегая к помощи ног, стал подтягиваться, как это делают цирковые гимнасты. Бледным воспоминанием перед ним промелькнула полузабытая картина: урок физкультуры, когда он, к удовольствию всего класса, болтался на нижнем конце каната, как мешок муки. Он улыбнулся. Если бы они увидели его сейчас, у них бы отвисла челюсть. Они бы гордились знакомством с ним. Но он бы даже внимания на них не обратил.
Не останавливаясь ни на минуту, он добрался до нижних ветвей
