Одним из первых представителей младшей анналистики считают обычно Луция Целия Антипатра. Его труд, видимо, уже отличался характерными для нового жанра особенностями. Он был построен не в форме летописи, но скорее исторической монографии, в частности изложение событий начиналось не ab urbe condita, но с описания Второй Пунической войны. Кроме того, автор отдавал весьма заметную дань увлечению риторикой, считая, что в историческом повествовании главное значение имеет сила воздействия, эффект, производимый на читателя.
Такими же особенностями отличалось творчество другого анналиста, жившего также во времена Гракхов — Семпрония Азеллиона. Его труд известен нам по небольшим извлечениям у компилятора Авла Геллия (II в. н. э.). Азеллион сознательно отказывался от летописного способа изложения. Он говорил: «Летопись не в состоянии побудить к более горячей защите отечества или остановить людей от дурных поступков». Рассказ о случившемся также еще не есть история, и не столь существенно рассказать о том, при каких консулах началась (или окончилась) та или иная война, кто получил триумф, сколь важно объяснить, по какой причине и с какой целью произошло описываемое событие. В этой установке автора нетрудно вскрыть довольно четко выраженный прагматический подход, что делает Азеллиона вероятным последователем его старшего современника — выдающегося греческого историка Полибия.
Наиболее известные представители младшей анналистики — Клавдий Квадригарий, Валерий Анциат, Лициний Макр, Корнелий Сизенна — жили во времена Суллы (80-70 гг. I в. до н. э.). В трудах некоторых из них наблюдаются попытки возрождения летописного жанра, но в остальном они отмечены всеми характерными чертами младшей анналистики, то есть для этих исторических трудов типичны большие риторические отступления, сознательное приукрашивание событий, а иногда и прямое их искажение, вычурность языка и т. п. Характерной чертой всей младшей анналистики можно считать проецирование современной авторам исторических трудов политической борьбы в далекое прошлое и освещение этого прошлого под углом зрения политических взаимоотношений современности.
Для младших анналистов история превращается в раздел риторики и в орудие политической борьбы. Они — и в этом их отличие от представителей старшей анналистики — не отказываются в интересах той или иной политической группировки от прямой фальсификации исторического материала (удвоение событий, перенесение позднейших событий в более раннюю эпоху, заимствование фактов и подробностей из греческой истории и т. п.). Младшая анналистика — на вид довольно стройное, завершенное построение, без пробелов и противоречий, а на самом деле — построение насквозь искусственное, где исторические факты тесно переплетаются с легендами и вымыслом и где рассказ о событиях излагается с точки зрения более поздних политических группировок и приукрашен многочисленными риторическими эффектами.
Явлением младшей анналистики завершается ранний период развития римской историографии. Из всего изложенного выше мы извлекли некоторую общую и сравнительную характеристику старшей и младшей анналистики. Можно ли говорить о каких-то общих чертах этих жанров, о каких-то особенностях или специфических признаках ранней римской историографии в целом?
Очевидно, это возможно. Более того, как мы убедимся ниже, многие характерные черты ранней римской историографии сохраняются и в более позднее время, в период ее зрелости и расцвета. Не стремясь к исчерпывающему перечислению, остановимся лишь на тех из них, которые можно считать наиболее общими и наиболее бесспорными.
Прежде всего нетрудно убедиться, что римские анналисты — и ранние и поздние — пишут всегда ради определенной практической цели: активного содействия благу общества, благу государства. Некое отвлеченное исследование исторической истины ради истины им вообще не может прийти в голову. Как таблицы понтификов служили практическим и повседневным интересам общины, а фамильные хроники — интересам рода, так и римские анналисты писали в интересах res publica, причем, разумеется, в меру своего собственного понимания этих интересов.
Другая не менее характерная черта ранней римской историографии в целом — ее романоцентристская и патриотическая установка. Рим был всегда не только в центре изложения, но, собственно говоря, все изложение ограничивалось рамками Рима (опять-таки, за исключением «Начал» Катона). В этом смысле римская историография делала шаг назад по сравнению с историографией эллинистической, ибо для последней — в лице ее наиболее видных представителей и, в частности, Полибия — уже может быть констатировано стремление к созданию универсальной, всемирной истории. Что касается открыто выражаемой, а часто и подчеркиваемой патриотической установки римских анналистов, то она закономерно вытекала из отмеченной выше практической цели, стоявшей перед каждым автором, — поставить свой труд на службу интересов res publica.
И, наконец, следует отметить, что римские анналисты, в значительной мере, принадлежали к высшему, то есть сенаторскому сословию. Этим и определялись их политические позиции и симпатии, а также наблюдаемое нами единство или, точнее говоря, «однонаправленность». Этих симпатий (за исключением, очевидно, Лициния Макра, который пытался — насколько мы можем об этом судить — внести в римскую историографию демократическую струю). Что касается объективности изложения исторического материала, то давно уже известно, что честолюбивая конкуренция отдельных знатных фамилий и была одной из основных причин извращения фактов. Так, например, Фабий Пиктор, принадлежавший к древнейшей gens Fabia, издавна враждовавшей с не менее древней gens Cornelia, несомненно, ярче оттенял деятельность рода Фабиев, в то время как подвиги Корнелиев (а следовательно, и представителей такой ветви этого рода, как Сципионы) отодвигал на задний план. Такой же сторонник сципионовой политики, как, скажем, Гай Фанний, несомненно, поступал наоборот. Этим путем и возникали самые различные варианты «улучшения» или, наоборот, «ухудшения» истории, в особенности при изображении событий раннего времени, для которого не существовало более надежных источников.
Таковы некоторые общие черты и особенности ранней римской историографии. Однако прежде чем перейти к римской историографии периода ее зрелости, представляется целесообразным определить некоторые принципиальные тенденции развития античной историографии вообще (а на ее фоне, в частности, и римской!).
Римская историография, даже в период своей зрелости и наивысшего расцвета, не смогла полностью освободиться от ряда специфических черт и установок, характерных — как только что отмечалось — для анналистики, в частности анналистики младшей. Поэтому, будучи органичным и составным звеном античной историографии в целом, историография римская как бы олицетворяла собой определенное направление в ее развитии. Вообще, если иметь в виду античную историографию как таковую, то можно, пожалуй, говорить о двух наиболее ярких, наиболее кардинальных направлениях (или тенденциях). Попытаемся их определить, тем более что они — конечно, в достаточно измененном, модифицированном виде — продолжают не только существовать, но и активно противостоять друг другу даже в самой новой, то есть современной исторической литературе. О каких же направлениях идет в данном случае речь?
Одно из них представлено в античной историографии — если иметь в виду римское время — именем Полибия. Остановимся, в первую очередь, на характеристике именно этого направления.
Полибий (205-125 гг. до н. э.) был по происхождению греком. Он родился в аркадском городе Мегалополь, входившем в состав Ахейского союза. Личная судьба будущего историка сложилась так, что он сам оказался как бы посредствующим звеном между Грецией и Римом. Это произошло благодаря тому, что после македонских войн Полибий попал в Рим, где и прожил целых шестнадцать лет в качестве заложника (он оказался в числе тысячи направленных в Рим заложников-аристократов). Здесь Полибий был принят в «высшем» римском обществе, входил в состав знаменитого Сципионова кружка. Видимо, в 150 году он получил право вернуться в Грецию, но затем часто приезжал в Рим, ставший для него второй родиной. В 146 году он находился в Африке вместе со Сципионом Эмилианом.
Годы пребывания в Риме превратили Полибия в горячего поклонника римского государственного устройства. Он считал, что оно может рассматриваться как образцовое, поскольку в нем осуществлен идеал «смешанного устройства», включающего в себя элементы царской власти (римские консулы), аристократии (сенат) и демократии (народные собрания).
Основной труд Полибия — «Всеобщая история» (в 40 книгах). К сожалению, этот большой труд не дошел до нас в целости: полностью сохранились лишь первые пять книг, от остальных уцелели более или менее обширные фрагменты. Хронологические рамки труда Полибия таковы: подробное изложение событий начинается с 221 года и идет вплоть до 146 года (хотя в двух первых книгах дается суммарный обзор событий более раннего времени — с Первой Пунической войны). Исторический труд Полибия полностью оправдывает присвоенное ему название: автор рисует широкую картину истории всех стран, так или иначе соприкасавшихся в эту эпоху с Римом. Столь широкие масштабы и «всемирно-исторический» аспект были неизбежны, даже необходимы, ибо Полибий задался целью — ответить своим произведением на вопрос, как и почему все известные части обитаемой земли в течение пятидесяти трех лет подпали под власть Рима? Здесь, кстати сказать, в качестве ответа и возникло учение о смешанном государственном устройстве как наилучшей форме правления.
