Спускаясь по стволу, я поранилась. Ветви росли вовсе не так удобно, как прежде. И когда я спрыгнула, земля оказалась дальше, чем я рассчитывала. Потому что глаза у меня не такие, как у Ругера, и в темноте не видят.
Неудачное приземление отозвалось во всем теле, от макушки. Ковыляя прочь, я слышала, как Ругер зовёт меня.
Я не откликалась.
Со мной все было ясно. Никакой я не чудак, а просто злобная тварь.
Когда я влетела в квартиру, было уже довольно поздно. Я чувствовала себя глупой и жалкой.
Из ванной доносились голоса: мамин и папин. Я опустилась на пол в прихожей, попутно стащив с вешалки пальто и укрывшись им с головой: теперь я в домике, никто меня не заметит.
В ванной мама говорила решительно и твердо:
— Можешь ничего не говорить. Я и так все понимаю. Она выгнала тебя, и теперь тебе плохо. Но это не дает тебе нрава безвылазно сидеть в нашей ванной!
Папиного ответа я не услышала — если он вообще что-то ответил. Через минуту в ванной раздался грохот — как будто ванна пошатнулась и ударилась о кафель.
Открыв дверь, я увидела, что папа стоит посреди ванной, мама — в нескольких шагах, с улыбкой протянув к нему руки. Я не верила собственным глазам. У нее порозовели щеки. Папа смотрел на нее, несмело улыбаясь.
— Браво! Вот видишь, совсем нетрудно! Надо взять себя в руки, Фред!
— Папа! — закричала я, бросаясь ему на шею: теперь-то уж мы снова станем нормальной семьей! А в нормальных семьях дети часто бросаются папе на шею, и папа обнимает и крепко прижимает их к себе. И гладит по спине, чтобы они никогда больше не чувствовали себя одинокими и замерзшими.
Но мы не были нормальной семьей. Папа не обнял меня и не прижал к себе. С испуганным видом он сделал несколько неуверенных шагов, словно и в самом деле забыл, как надо ходить. Через несколько секунд он снова оказался в ванне.
— Прости, прости! — пропищала я.
— Жаль, — вздохнула мама. — Ты не виновата, Элли.
Она обняла меня, и мы вместе вышли в коридор. Мама погасила свет. Как будто в ванной никого не осталось.
Не знаю, сон это был или просто мысли: не может у человека быть папы, который все время лежит в ванной. И в мальчика, похожего на собаку, нельзя влюбиться. Мальчика, теплого и мягкого, как собака, который, к тому же живёт на дереве. А сестра, которая только и делает, что спит, — такое бывает?
Что бывает, и чего не бывает?
Красные цифры будильника светились в темноте, и я понимала, что надо что-то делать.
Дверь в мамину комнату была приоткрыта, и я прокралась внутрь. Папина половина кровати по прежнему пустовала.
— Папа не должен жить в ванной.
— Знаю. Но ты же не собираешься принять ванну прямо сейчас? — зевнула она и забралась под одеяло.
— Ты больше не любишь его? Совсем не любишь?
— Кого? — она бросила на меня испуганный взгляд, высунувшись из-под одеяла.
— Папу, кого же еще!
— Люблю, конечно. Поэтому мне и больно от его предательства.
— Но откуда тебе знать, что… — я не могла подобрать слов, но она и так поняла.
— А куда он, по-твоему, уходит, когда его нет дома? У него точно есть другая, просто он ей надоел. Потому и вернулся…
Она снова нырнула под одеяло, и оттуда раздались всхлипывания.
— Мама!
— Угу.
— Иногда не получается быть собой… иногда в человека как будто бес вселяется и говорит разные вещи…
— Элли, умоляю, не бери пример с сестры, ты же знаешь, до чего этак можно докатиться!
Мама выбралась из-под одеяла, лицо ее побледнело.
— С тобой такого не бывает? — настаивала я. — Неужели ты никогда не совершаешь поступков, о которых потом жалеешь?
— Да, но это совсем другое! — вздохнула она с облегчением. — Я думала, ты имеешь в виду… ну, ты понимаешь… Как Лу. Это уже болезнь.
— А ты здорова?
— Надеюсь, — ответила она, и голос у нее снова стал испуганным.
— А папа? Он здоров или болен?
— Он… он безнадежен! — всхлипнула она. — Абсолютно безнадежен! Разве он имеет право так себя вести?!
— Спокойной ночи! — сказала я. — Ты не ответила на мой вопрос, но мне пора.
Перед тем как отправиться в свою комнату, я наведалась в туалет.
Папа спал, натянув махровое полотенце до самого подбородка. Лицо его было спокойным и умиротворенным.
— Папа! — прошептала я.
Он чуть пошевелился, но глаза не открыл. Я наклонилась и поцеловала его в лоб.
— Все будет хорошо, — сказала я, зная, что так оно и будет.
Я была уверена, что в жизни все можно исправить и наладить.
Так оно и было: все наладилось, по крайней мере, с Ругером Похоже, он привык к людям, которые говорят не подумав.
Мы сидели на каменной ограде, он болтал ногами. На этот раз дождя не было: просто в какой-то момент мы почувствовали, что теперь можем встречаться в любую погоду.
— Иногда я сама не понимаю, что на меня находит… — начала было я.
— Знаю, — ответил он, — как будто в тебя кто-то вселяется.
— Классный у тебя домик, — сказала я, уставившись на свои ботинки.
— Значит, ты не против снова там оказаться?
— Да, — кивнула я.
— Только не рассказывай никому, это место только для нас тобой.
После этих слов я почувствовала, что теперь могу прижаться к нему, прислониться к его плечу. Он слегка подвинулся — ровно настолько, чтобы мне было удобнее сидеть, прижавшись к нему.
— Мой папа уже три недели живет в ванной, — неуверенно начала я.
Похоже, Ругеру это вовсе не показалось странным.
— Значит, там его укрытие.
— Три недели!..
— Наверное, скоро наступит поворотный момент, — произнес Ругер таким тоном, словно был известным специалистом по проблемам людей, живущих в ванной.
— Возможно, ему требуется время, чтобы залечить раны. Вот он и лечит их, — задумчиво произнес Ругер.
— А что это за раны, как ты думаешь?
Он посмотрел на меня и тут же отвернулся.
— Разные бывают раны. Когда ты вдруг оказываешься ненужным. Когда никому нет до тебя дела.
Я почти ничего не знала о Ругере, но поняла: с ним такое бывало. Чувство, когда ты никому не нужен. Может быть, домик на дереве стал его укрытием, его «ванной». Вопросы вертелись на языке, но не смели выбраться наружу. Вдруг я спрошу его о том, о чем он не хочет говорить, и тогда он спрыгнет с ограды и уйдет? Вот чего я боялась.
— Как зовут твоего папу?
— Фред. Фредрик Борг.
— Если через неделю он не выберется из ванны, я приду к вам домой, — решительно произнес он.
— Ладно, — согласилась я, подумав, что такие меры пожалуй, не понадобятся. Но если… то я буду только рада… Ну, что Ругер поговорит с моим папой.
На следующий день у нас не было первых уроков, и можно было спать все утро. Учителей отправили на семинар «Школа и новые информационные технологии». Классный руководитель сказал, что такие занятия ждут и учеников, только позже. Никто, разумеется, от таких известий в ладоши не захлопал.
Прежде чем открыть дверь в ванную, я некоторое время стояла и прислушивалась. Мама час назад ушла на работу в банк. Она сообщила, что ей поручили распределение фондов. Я не имела ни малейшего понятия о том, что это такое. Заметила только, что в последнее время она почти никогда не успевала навестить Лу. А о папе она вообще не вспоминала, как будто его и не было.
Исчезни я — она, наверное, и внимания не обратила бы.
Если бы я перебралась жить на дерево, она, пожалуй, не заметила бы разницы. По-прежнему уходила бы утром в свой банк, чтобы, как обычно, вежливо улыбаться клиентам. Может быть, время от времени ей бы казалось, что чего-то не хватает, но ей и в голову не пришло бы, что это что-то — я. Банк стал бы ее новой семьёй. Банк, столь важный в жизни отдельных людей и. промышленности в целом, как она объясняла. Голос у неё стал незнакомый, обезличенно бодрый и приветливый. Как будто она превратилась в другого человека.
Похоже, мама ходила в туалет и принимала душ только на работе. С тех самых пор, как однажды вечером ей удалось заставить папу встать, она не появлялась в ванной. Видимо, решила обречь его на Полное Одиночество. Она хотела, чтобы он сам сделал первый шаг. А если не может шагать — пусть ползет к ней.
А теперь папу, к тому же, вот-вот должны были выгнать с работы. Пришло письмо о том, что для продления больничного в школе, где он работал учителем истории и обществознания, ему нужна справка от врача. Но никакого врача в нашей ванной и в помине не бывало.
Может быть, это и вообще не болезнь, когда человек не хочет вылезать из ванны.
Из-за двери раздавались звуки, похожие на топот маленьких лапок. Я наклонилась, чтобы заглянуть в замочную скважину.
Он стоял, пошатываясь, между ванной и раковиной и смотрел в зеркало.
