не забыть это все записать, когда проснусь.
Это очень короткая будет сказка. Вы даже не заметите, как она птиу-птиу – тюк, и кончилась. Как муха быстро з-з-здык возле уха, и нету. Как звезды по Бабулиному фартуку пш-ш-ш-ш… вы, кстати, чо, правда думаете, они падают? Да щаз. Это ж они с горки катаются, штоб пятые точки сияли. У них же промеж собой соревнования, у кого ярче. Бывало, всю ночь катаются, аж в глазах рябит, пока Бабуля не разгонит.
Было так. Бабуля Космос, она наверху же живет, а все остальные из Галактишной снизу. Ну и вот. Ночью еще ничего, все спят, мало кто в небо таращится.
А как только Бабуля солнце на небо выкатит, начинается хи-хи, ха-ха:
– Сегодня Бабуля Космос в синих трусах!
– А вчера красивее были, в сердечках.
Што ты будешь делать?! Уж на них Бабуля и орала, и тапком, бывало, некоторым прилетало. Ну как – некоторым. Мне. Глядите, какой шишак до сих пор фиолетовый аж! Красивый.
И в ушах немношка шумит, вся мозга вытряслась. Да вру. Не было у меня никакой мозги никогда.
Толку ноль, только Бабуля выйдет, все таращатся вверх да ржут, размандышники такие.
Вощим, однажды Бабуля психанула и вырубила свет по всей Галактишной надолго. Все уже устали спать, бока отлежали, а солнца нету и нету. Только стрекочет што-то наверху да нитки летят.
Некоторые со страху орать начали и рыдать. Ну как – некоторые. Ну я орала. У меня нервы!
А Бабуля добрая же, притащила все-таки солнце. Все по привычке бошки-то задрали, чтоб, значит, поржать. А она юбку посерединке сшила гы-гы-гы. Стоит и сама ржет, аж до слез.
Так в Галактишной появились первые штаны. Ну да. Так-то все с листиками ходили. Девочки в трех, мальчики в одном.
Бабуля, знашь, как орала:
– Опять все кусты поободрали! Ходите во вчерашнем!
Это уж потом все штаны себе пошили. Удобно. У меня вон с кармашками да на лямках. Мне Бабуля сделала.
Вот. Тока тш-ш-ш, секрет. Пошлите по небу кататься? Только надо без штанов, тогда блестеть будет.
Вы думаете, что этот мир держится на трех слонах? У вас устаревшие данные. Этот мир держится на бабуленьках. Даже не спорьте сейчас. Тш-ш.
Вот вы едете в автобусе, например. Где бабуленька? Вон она. Впереди всегда есть бабуленька, даже несколько. В разноцветных беретках, как грибочки.
Вы в поликлинике?
Там ваще их портал.
В магазине? Вон она, подозрительно смотрит на пакет молока. В конце концов, у пакета сдают нервы, и он пищит:
– Чесслова, еще утром мычало!
– Ой, ну я не зна-а-аю.
Бабуленьки – это такие изюмистые молекулы почт, ЖЭУ, аптек и прочих учреждений. Это теплые пуховые столпы этой Вселенной. Ее защита.
Пока в мире есть хоть одна бабулька, все будет хорошо.
Рикошетом отскочут все кометы и метеориты, злые нехорошие инопланетяне сдохнут от запаха оладушек, все черные дырочки космоса будут бережно и красиво заштопаны:
– Ба-а-аб, ну так модно щаз!
– Модно ему, ишь. Зато теперь не поддувает.
Берегите бабуленек, и тогда они нам свяжут длинную-предлинную субботу с воскресеньем, а понедельник распустят.
Когда вырасту, обязательно стану бабуленькой, надену чунечки и буду шаркать по Млечному пути. Шур-шур, шур-шур.
Платочком стеклышки в телескопах ученым протирать. Пущай смотрят, может, найдут чего наконец.
Давайте про смысл жизни.
А смысл жизни в том, чтоб держаться тоненькими лапками за стену хрустального замка. А замок этот – игрушка в детской у дикого и симпашного Мироздания.
И маленькие Мироздатыши хватают периодически этот игрушечный хрупкий замок и сильно-сильно трясут. Чтоб, значит, внутри снежинки взбаламутились.
И вот Мироздатыши трясут и ржут, а ты икаешь со страху, а сам лапками кре-е-епко держишься. А лапоньки у тебя тонюсенькие, прям бабушки всего мира рыдают при виде этих лапок и бегут горы оладьев жарить. Оладьи спасенья, на масле сливошном.
Икаешь, а не сваливаешься. Глазами огромными своими прозрачными смотришь на Маму-Мироздание и думаешь: «Да блин! Скока можна?!» И даже немножко нецензурно так.
Смысл жизни в том, чтоб не свалиться.
Да как ты свалишься-то, ваще? Ты же стрекоза. Плюнешь да улетишь с криком: «Не на того напали!»
Маленькие Мирозданьки живут в дырочках этого мира. Это вы думаете, что тут все плотное и слитное, на самом деле тут все из разноцветных бусинок, трещин, дырочек и лоскутов. И когда вы спотыкаетесь на пустом месте, это вы не слепошарая кривулька, это вы просто за ниточки бытия ногами цепляетесь. А у меня есть специальные очки, и я вижу, как тут все двигается, шевелится и все время куда-то сползает. Нет, я не поэтому седая, я такая сюда уже родилась.
Вот маленькие Мирозданьки бродят в дырочках и собирают, значить, всякие там мозаики, картинки, узоры.
Маленькие Мирозданьки – они трудоголики, и, чтобы крышечку от работы не снесло, любят хулиганить.
Могут вашу машину, кредитную карточку или там кружку с кофе быстро на бусинки разобрать, а потом собрать, но в другом месте.
А вы такие: «Де кофий мой?! Тока шта тут стоял!» – а потом подходите плакать к окну, а кофе там. На подоконнике с внешней стороны. И окно закрыто. И ноябрь. И голубь там уже ноги греет.
(Смешно же. Мне смешно, улыбнитесь, упырь вы эдакий.)
А еще бывают большие Мирозданьки. Большие-сильно-пребольшие-офигеть какие здоровые!
– А-а-а!!!
– Это Годзилла!
– Тихо, без паники.
Поэтому мы их с вами не видим. И слава богу.
Просто сидим на ноге у одной из них, как блошки, старательно эволюционируем и много о себе воображаем. Ну, я лично много, не знаю уж, как там чо у вас.
В серьезном-серьезном городе жил мальчик.
С кудрями и веснушками. С пальцами длинными и тонкими, как стебли цветка.
Мальчик не очень любил смотреть другим людям в глаза, потому что видел больше, чем хотел.
Улыбнется, бывало, соседской девчонке, а у нее в правом зрачке – хоп! – и черный тоннель. И засасывает мальчика прямо в открытый космос, без свитера и бутербродов. А серьезные-серьезные люди потом ругаются, что опять поздно пришел и где тебя вечно носит, и какой-такой космос, уроки не сделаны, ужин остыл. Фантазии, фантазии опять.
Дай мальчику волю, он так бы и просидел в саду, разговаривая с
