Я думал, что люди, рядом с которыми я рос — по большей части преступники — отличаются от обычных людей. И уж точно они не такие как копы и федеральные агенты со сверкающими бляхами. Я думал, мошенники и плуты такими родились. Считал, что во всех нас есть какой-то внутренний дефект. Какая-то гнильца, не дающая нам быть такими, как все нормальные люди — остается лишь подражать их поведению.
Эта мысль меня пугает. Если это правда, верный выбор просто невозможен. Его попросту нет.
Стою перед зеркалом, пытаясь сообразить, что же делать. Стою так очень долго.
Собравшись с духом, выхожу в гостиную и вижу, что Юликова и Джонс уже одеты. Бреннан с ними нет.
Пью дерьмовый серый кофе и съедаю яичницу.
Займемся твоей маскировкой,
Юликова уходит в свою комнату и возвращается с малярной кистью, тюбиком — вроде бы масляной краски,
коричневой курткой с капюшоном, пропуском на шнурке и наушником
Гм,
верчу в руках пропуск. На ней значится имя Джордж Паркер, а под ним расплывчатая фотография — вполне сойдет за мою. Неплохое удостоверение. Фотография ничем не примечательна — если поместить ее на плакат «Объявлены в розыск» или в интернет, толку от нее не будет никакого. — Мило.
Это наша работа,
криво улыбается Юликова.
Простите. — Она права. Я-то считал их любителями, честными и прямыми госслужащими, которые впервые пытаются состряпать дельце — все время забываю, что именно такими вещами они и занимаются. Водят за нос мошенников — возможно, и меня тоже.
Сними, пожалуйста, перчатки,
говорит Юликова. — Краска сохнет довольно долго, так что если тебе нужно еще что-то сделать, я подожду.
Она имеет в виду пописать,
говорит агент Джонс.
Надеваю куртку, застегиваю молнию, потом иду в туалет, где складываю фотографии Паттона и засовываю в задний карман джинсов. В другой карман кладу расческу и карточки. Ручку и гель для волос помещаю в карман куртки — вместе с ключами от машины.
Возвращаюсь к столу, снимаю перчатки, сажусь и кладу ладонь на столешницу, расставив при этом пальцы.
Юликова бросает взгляд на мое лицо, а потом снова на руки. Рукой в перчатке берет мою кисть и притягивает к себе, перевернув ладонью кверху.
Джонс смотрит на нас — все его тело замерло, словно сжатая пружина. Если я прикоснусь к обнаженной коже на шее Юликовой, он тут же вскочит со стула и бросится к нам.
Если я прикоснусь к ее горлу, он все равно не успеет. Наверняка он тоже это знает.
Юликова отвинчивает крышку тюбика и выдавливает на тыльную сторону моей ладони прохладный черный гель. Похоже, она ничуть не волнуется, действует споро и деловито. Если она и считает, что я опаснее тех ребят-мастеров, которых она тренирует, она никак это не выказывает.
Щетинки кисти щекочут мою кожу — я не привык к тому, чтобы что-то вот так прикасалось к моим рукам — но краска ложится очень ровно и, высыхая, приобретает легкий блеск, напоминая кожаную перчатку. Юликова старательно закрашивает каждый участок кожи, даже подушечки пальцев, и, как бы мне ни хотелось рассмеяться, я стараюсь не двигаться.
Ну вот,
она закрывает тюбик. — Как только высохнет, можно отправляться. Можешь пока отдохнуть.
Всматриваюсь в ее лицо. — Вы обещали, что после этого с моей мамы будут сняты все обвинения, верно?
Это самое меньшее, что мы можем сделать,
отвечает Юликова. Судя по выражению ее лица, нет никаких причин ей не верить, но все равно на слова полагаться нельзя.
Если она лжет, я знаю, что делать. А если нет — что ж, тогда придется рискнуть всем. Другого такого шанса не будет — сейчас можно заставить ее проговориться. — А что, если я не хочу вступать в вашу группу? Ну, то есть после операции. Что, если я решу, что не создан быть федеральным агентом?
Она замирает, не закончив мыть кисть в чашке с водой. — Тогда мне пришлось бы очень трудно. Мое начальство заинтересовано в тебе. Уверена, ты понимаешь. Мастера трансформации большая редкость. На самом деле…
Она достает пачку знакомого вида бумаг. Контракты. — Собиралась оставить это на потом, когда нам удастся поговорить с глазу на глаз, но, наверное, сейчас самое время. Моему начальству будет куда спокойнее, если ты подпишешь вот это.
Мне казалось, мы договорились ждать, пока я закончу школу.
Операция вынудила меня пересмотреть план.
Понятно,
киваю я.
Юликова откидывается на спинку дивана и запускает пальцы в копну седых волос. Должно быть, на перчатке осталась краска, потому что несколько прядей оказываются испачканными. — Я понимаю твои сомнения. Пожалуйста, подумай хорошенько, но вспомни, почему ты заговорил о том, чтобы сотрудничать с нами. Мы убережем тебя от участи приза, за который сражаются криминальные семьи. Мы сможем тебя защитить.
А кто защитит меня от вас?
От нас? Да твоя семейка одна из худших…,
начинает Джонс, но Юликова останавливает его взмахом руки.
Кассель, для тебя это огромный шаг вперед. Я рада, что ты задал этот вопрос, рада, что ты откровенен.
Я молчу. Жду, затаив дыхание, сам не зная чего.
Конечно, ты сомневаешься. Послушай, я знаю, ты полон противоречивых чувств. Понимаю, ты хочешь сделать правильный выбор. Так что давай и дальше говорить начистоту. Я со своей стороны со всей открытостью заявляю, что если ты сейчас откажешься, начальство не одобрит твое решение и не похвалит меня.
Встаю и разминаю пальцы, глядя, не появятся ли трещинки на «перчатке». Но нет — она словно вторая кожа.
Может, дело в Лиле Захаровой? — Спрашивает Юликова. — Из-за нее ты не можешь решиться?
Нет! — Говорю я и надолго закрываю глаза, считая свои вдохи и выдохи. Я не злил Юликову. Это она меня разозлила.
Мы всегда знали, что вы с нею близки,
Юликова, чуть склонив голову набок, изучает мою реакцию. — Кажется, она хорошая девушка.
Фыркаю.
Ладно, Кассель. Кажется, она весьма испорченная девушка, которая очень тебе нравится. А еще она, похоже, не хочет, чтобы ты работал на правительство. Но это твое решение, выбирать тебе. С нами тебе и твоему брату куда безопаснее. Если ты ей и правда дорог, она поймет.
Давайте не будем о Лиле,
заявляю я.
Юликова вздыхает. — Ладно. Это необязательно, но ты должен мне сказать, подпишешь ли ты документы.
В этой пачке бумаг есть что-то умиротворяющее. Если бы меня хотели просто отправить за решетку, то не просили бы что-либо подписать. Как только я оказался бы в тюрьме, то попросту лишился бы права голоса.
Беру пропуск и вешаю его на шею. Потом беру наушник. Так мне ничего не удастся выяснить — разговор может длиться вечно, а Юликова так и не проговорится, ничего не сболтнет ненароком.
Захаровы — преступная семья, Кассель. Они используют тебя, а потом вышвырнут. И Лила тоже. Ей придется работать на них, и она изменится.
Я же сказал, не хочу об этом говорить.
Агент Джонс встает и смотрит на часы. — Пора ехать.
Бросаю взгляд в сторону своей спальни. — Мне взять свои вещи?
Джонс качает головой. — Вечером мы заедем сюда, а уже потом подбросим тебя в Уоллингфорд. Придешь в себя после отдачи, смоешь краску.
Спасибо,
говорю я.
Он что-то бурчит.
Все это кажется вполне правдоподобным. Я и правда, возможно, вернусь в эту комнату, Юликова и Джонс, быть может, и правда пытаются понять, как лучше общаться с парнем, криминальное прошлое и ценное умение которого в одно и то же время и полезны, и налагают ответственность. Может, они и не думают меня подставлять.
Так или иначе, пора действовать. Пора решать, во что я хочу верить.
Ты платишь деньги и получаешь сдачу.
Ладно,
вздыхаю я. — Давайте сюда бумаги. — Достаю из кармана куртки ручку и с причудливым росчерком расписываюсь над пунктирной линией.
Брови агента Джонса ползут вверх. Я усмехаюсь.
Юликова подходит ко мне, смотрит на бумаги и проводит пальцем по моей росписи. Потом кладет руку мне на плечо. — Можешь на нас положиться, Кассель. Обещаю. Добро пожаловать в Подразделение Узаконенных Несовершеннолетних.
Обещания, обещания. Откладываю ручку. Теперь, когда решение принято, становится лучше. Легче. Словно гора с плеч свалилась.
Идем к выходу. Возле лифта я спрашиваю:
А где агент Бреннан?
Уже на месте,
отвечает Джонс. — Занимается подготовкой.
Проходим через вестибюль, идем к машине. Стараюсь сесть там же, где сидел по дороге сюда. Пристегивая ремень безопасности, достаю из кармашка на двери телефон и засовываю его в карман.
Если хочешь, остановимся на завтрак — буррито или еще что? — Спрашивает Джонс.
