– Вас можно было бы поздравить, если бы девушек принято было поздравлять, – сказал он. – Прекрасный молодой человек этот ваш доктор!
– Да, – равнодушно сказала она, а затем, с усилием, добавила: – Он очень хороший врач. Говорят, его ждет блестящая карьера.
– Что ж, я, говоря откровенно, ему завидую; вы сделали правильный выбор.
Амалия спросила:
– Вы выйдете за него замуж?
– Ну… Да, милая моя!
– И уедете? – В ее голосе послышалось беспокойство.
– Конечно! – не задумываясь, ответила Бетти. – Но никак не раньше, чем через неделю.
– Очень жаль, – вежливо сказала Амалия, а затем выпалила: – Все как в гостинице: только кто-нибудь начинает нравиться, как он тут же уезжает!
– Верно, – тихо согласился Бен. – Как только тебе начинает кто-нибудь нравиться, он тут же уезжает!
– Я вас ненадолго оставлю, – торопливо произнесла Бетти. – Мне нужно написать письмо.
– О, нет, только не это! Мы хотим видеть вас как можно больше, пока у нас есть такая возможность, – правда, Амалия?
После грозы стало прохладно, и час они просидели в большой комнате.
– Вы выглядите так, словно вас что-то беспокоит, – вдруг сказал Бен. – Вы уже пять минут как на иголках…
– Но я не беспокоюсь! – воскликнула Бетти.
– Нет, беспокоитесь, – не отступал Бен. – Я так и знал, что эта ссора днем подействует вам на нервы…
– Но я вовсе не беспокоюсь! – И она пересела подальше от света лампы.
Но она все же беспокоилась, хотя о причине этого никто, в том числе и Бен Драгонет, пока еще даже не догадывался. Беспокойство было вызвано мыслями о том, как бы помягче сообщить Говарду о том, что она решила навсегда остаться рядом со своим последним пациентом.
Биллу не хватало привычных чувств, которые он испытывал, выходя из ее дома. Обычно закрывалась дверь, исчезал свет в прихожей, и он оставался на темной улице один, и в сердце у него появлялась щемящая тоска. От прилива чувств обычно кружило голову, и он бежал полквартала или, наоборот, шел очень медленно, хмурый и довольный. На обратном пути он не узнавал домов, мимо которых шел; он видел их лишь на пути к ней, да и то мельком, пока в поле зрения не появлялся ее дом.
Сегодня вечером они говорили о Калифорнии; с напряжением разговаривали о Калифорнии. Такие знакомые, но вдруг ставшие зловещими названия: Санта-Барбара, Кармель, Коронадо, Голливуд… Она хочет попробовать себя в кино – вот как! А у него тем временем подходит к концу второй год ординатуры, и это значит, что он должен остаться здесь, в этом городе.
– Мы ведь с мамой и так собирались на побережье, – сказала Эми.
– Калифорния так далеко…
Он вернулся в больницу; в длинном коридоре под тусклым светом желтых ламп ему встретился Джордж Шульц.
– Что поделываешь? – спросил он у него.
– Ничего. Ищу чей-то потерянный стетоскоп – вот как я занят!
– А как дела в Роланд-Парке?
– Билл, все устроилось!
– Что? – Билл весело хлопнул Джорджа по плечу. – Ну, я тебя поздравляю! Позволь, я буду первым…
– Первой была она!
– …ладно, вторым, кто тебя поздравит!
– Никому только пока не говори, ладно?
– Ладно. – Он присвистнул. – На твоем дипломе еще толком не высохли чернила, а какая-то девушка уже умудрилась приписать к слову «врач» еще и «кормилец»!
– А сам-то как? – парировал Джордж. – Как там твоя поживает?
– Возникли осложнения, – хмуро ответил Билл. – Климат тут, знаешь ли…
Его сердце дрогнуло, едва он произнес эти слова. Шагая в травматологическое отделение, он почувствовал, как одиноко ему будет все лето. В прошлом году он влюбился с первого взгляда. Но фея-анестезиолог Тея Синглтон уехала работать в Нью-Йорк, в новый медицинский центр; ушла и юная леди из патолого-анатомического отделения, умевшая препарировать человеческие уши тоньше, чем мясо на телячьем сэндвиче, ушла и еще одна прекрасная садистка из отдела нейрохирургии, коротавшая время, вторгаясь в работу человеческого мозга при помощи блокнота и карандаша. Всем им было хорошо известно, что сердце Билла, уж если говорить начистоту, не принадлежало никому и находится в безопасной зоне. Но пару недель назад появилась девушка, путавшая Цельсия с Фаренгейтом и выглядевшая, словно роза в шампанском; она обещала, что в июне следующего года он сможет получить на нее эксклюзивные личные права в обмен на аналогичное обещание с его стороны.
В травматологии царила скука. В выходные там обычно «праздник урожая»: водители-лихачи привозят своих жертв, мэрилендские темные личности удивляют новыми бритвенными порезами после субботней попойки. Но сегодня вечером и покрытый кафелем пол, и стены, и столы на колесиках, заваленные лубками и бинтами, – все оказалось в распоряжении одного-единственного пациента, которому только что разрешили встать с диагностического стола.
– Замечательно! – сказал он слегка пьяным голосом. – Я вам пришлю бочонок устриц, ребята! – Работал он парикмахером; на нем было поношенное пальто, он нетвердо стоял на ногах. – Мой папа держит оптовую торговлю рыбой во всем Карсонтауне!
– Будем вам очень благодарны! – ответил ординатор.
Пациент бросил гордый взгляд на свою забинтованную руку.
– И никаких проблем! – хвастливо заявил он. – Я же мужик!
– Это точно. Но зачем бить стекла руками?
С улицы позвали его приятели, и раненый парикмахер, пошатываясь, с самодовольным видом удалился. Не успела закрыться дверь, как вошел грузный мужчина лет пятидесяти и что-то неразборчиво выпалил дежурному врачу, доктору Муру; Билл тем временем подошел к мисс Уэльс, которая вот уже десять лет являлась главной жрицей этого поля брани.
– Ну как, было сегодня что-нибудь захватывающее? – спросил он.
– Да все как обычно, – ответила она. – Опять явилась Минни-бродяжка с головой под мышкой, просила пришить ее на место. Сегодня утром отрезали. И почему, пока не стемнеет, до негров не доходит, что они больны?
– Это ужас ночи! Как говорится: «a negotio perambulante in tenebris»!
– Что бы это ни значило! – согласилась мисс Уэльс. – А вон еще один цветной чудик с температурой 103,2 явился «к фельдшеру»!
– Я его посмотрю…
Доктор Мур тем временем попятился от своего напористого визави и обернулся к Биллу:
– Ну, вот тебе и загадка. Этот человек…
– Вы не понимаете! – воскликнул грузный мужчина. – Никто не должен знать! Она взяла с меня слово!
– Кто?
– Дама, которая сидит в машине на улице! У нее вся спина в крови. Я живу в двух кварталах отсюда, вот я ее к вам и привез.
Все врачи одновременно направились к двери, а за ними пошел и мужчина, приговаривая: «Ни в коем случае не поднимайте шума! Мы к вам приехали лишь потому, что не получилось вызвать врача на дом».
На темной и пустынной улице в маленьком седане виднелась неподвижная, закутанная фигура, издавшая негромкий стон, когда доктор Мур открыл дверцу машины. Миг спустя доктор Мур нащупал пропитанное кровью платье.
– Носилки сюда, быстро!
Мужчина средних лет шел за Биллом до самой двери.
– Только не поднимайте шума! – вновь и вновь повторял он.
– Вы что, хотите, чтобы она умерла от потери крови? – резко ответил Билл.
Через несколько минут пациентку ввезли на каталке в ярко освещенное отделение травматологии. С прохода в бокс, где находился операционный стол, сдвинули шторку, и двое врачей принялись распутывать клубок из кухонных полотенец, простынь и скатертей, в который она была закутана. Лицо молодой девушки было того же пепельного оттенка, что и ее волосы. Дыхание было судорожным, на шее было жемчужное колье, а спина была рассечена от талии до плеч.
– Потеряла много крови, – сказал Мур, глядя на тонометр. – Давление очень низкое, восемьдесят на пятьдесят! Надо срочно зашивать рану. Зовите мисс Уэльс!
Мисс Уэльс стояла лицом к лицу с отцом – так он представился – и раздраженно, с блокнотом в руках, ему объясняла:
– Вы обязаны назвать фамилию! Мы не сможем оказать помощь вашей дочери, если вы не скажете фамилию!
– Доктор Мур готовится накладывать швы, – сказал Билл и добавил, обращаясь к отцу: – Вам придется выйти и подождать. У вашей дочери опасная рана. Как это произошло?
– Несчастный случай!
– Чем нанесена рана – ножом?
Вопрос был задан очень жестким тоном, и мужчина в ответ кивнул.
– Это не вы сделали?
– Нет! Но ничего больше я вам рассказать не могу; скажу лишь одно – это был несчастный случай!
Конец фразы он произнес, глядя в спину уходящему Биллу; пробегавшие медсестры и санитары все время на него наталкивались, и ему тоже пришлось выйти за дверь.
Вернувшись в бокс, Билл прошептал:
– Как пульс?
– Очень слабый, еле слышен…
Билл взял губку и стал промывать рану, смывая кровь с красивой спины девушки.
– По всей видимости, останется чудесный шрам…
Он сказал это тихо, но пациентка услышала и пробормотала:
