Спасатели вообще-то могли найти меня и, не зная конкретного адреса, наверное, достаточно было отследить сигнал моего мобильника или что-то в этом роде... Я открыла крышку телефона, и у меня упало сердце — «Нет сигнала», высветилось на экране сотового.
Я на краткий миг прикрыла глаза. Может, кто-то испытывал меня, но если честно, я не знала, сколько еще выдержу. Я от досады провела рукой по волосам и опять почувствовала их. Меня будто током дернуло, я опустила козырек, чтобы посмотреть в зеркало. На левой стороне головы кто-то заплел мои волосы в косички. Они не были скреплены, поэтому тут же начали расплетаться, но кто-то же их заплел. И уж точно это была не я.
Едва ли можно было описать мой ужас, пока я таращилась в зеркало. В конце концов, это были всего лишь косички. Но, наверное, я напугалась бы меньше, обнаружив человека на заднем сиденье. Когда я шла по дороге, то почувствовала ветерок, и его прикосновение было очень похоже на человеческое. Вот теперь я была больше чем уверена, что ко мне действительно кто-то или что-то прикасались. Может, я не могла их увидеть, но они точно были там.
Я провела руками по косичкам, похлопала ладонями по одежде и оглядела машину. Как дура, почему-то все еще продолжая надеяться на то, что я не одна. Но ведь так и было. Ничто, ничто не заставит меня выйти из машины, я просижу в ней всю ночь до утра. Только бы не окоченеть до смерти. Пойти куда глаза глядят, вообще не вариант. Просто не в...
Внезапно у меня отвисла челюсть, и сердце чуть не выскочило из груди, когда я увидела в серебристом лунном свете крошечную черную лошадку посреди дороги, прямо перед машиной. Я метнулась к коробке, лежащей на пассажирском сиденье рядом со мной, и тут же увидела, что та свалилась вниз, на бок. Крышка открыта, а лошадка исчезла.
Каким-то образом она выскочила из машины, и мне потребовалось несколько секунд, чтобы последовать её примеру.
— Нет, — сорвалось с моих губ, когда лошадка рысцой помчалась по дороге прочь от машины, оставляя за собой следы крошечных копыт. — Нет, нет, нет!
Я рванулась к двери, судорожно пытаясь её разблокировать, чтобы поспеть за лошадкой, схватить её и вернуться в машину, пока она не убежала совсем. Она была моей единственной зацепкой, которая могла привести к лебединой песне раньше Бена. И я просто не могла позволить этой искорке волшебства ускакать неизвестно куда и бросить меня навсегда. Поэтому я открыла дверь и рванула за ней с фонарем в руке: сердце бешено билось, а пятки выбивали снежное крошево, разлетающееся позади меня.
Глава 18
Сказочные похороны
Ну и, разумеется, моя Дюймовочка не могла просто скакать по дороге, ей обязательно понадобилось податься в лесную чащу, где было очень темно, и только кое-где сквозь кроны проникал лунный свет. Воздух был неподвижным и немного сырым, по сравнению со свежестью дороги — как будто прошлогодние гниющие листья лежали под свежим снежным покровом, что было странным, ведь сосны — растения вечнозеленые.
Благодаря слабому свету своего фонарика, мне удалось не потерять лошадку из поля зрения, прекрасно, к своему ужасу, осознавая, что я удалялась от машины все больше и больше. Каждый раз, цепляясь волосами за ветви деревьев, я в ужасе озиралась, думая, что невидимые пальцы вновь плетут косы из моих волос.
Я не могла себе позволить хотя бы на мгновение выпустить лошадку из виду, потому что тогда потеряла бы её навсегда. Не будь снега, её бы скрыла темнота, но, к счастью, её шерсть очень хорошо контрастировала на его фоне, и мне было хорошо видно её покачивающуюся головку. Я попробовала её негромко позвать, но бег и страх, заставили меня прикусить язык, ведь меня мог услышать кто-то еще, тем более, что я уже и так порядком наделала шуму, преследуя лошадку.
Снег в лесу выпал не вчера, и потому был не мягким и пушистым, а жестким и острым, как стекло. Поэтому, когда я оступилась и запнулась о корень дерева, то порезала ладони о безжалостную ледяную корку, оставив на ней кровавый след.
Фонарик улетел в сторону, когда я упала, свет пропал, и какое-то время я лежала, распластавшись и тяжело дыша, как мне казалось, одна, в кромешной тьме. Никогда еще мне не было так страшно. Впервые я готова была расплакаться от страха. Нельзя было уходить от машины. Нужно было просто отпустить лошадку... Я ощущала себя слепой мышкой без фонарика, пошарив пальцами и сломав ледяной наст, мои руки только глубже погрузились в мягкий и сырой снег.
Постепенно глаза мои привыкли к темноте, и я нашла свой фонарик. Он лежал неподалеку. Я поспешно схватила его и завела дрожащими пальцами, молясь, чтобы только это и нужно было сделать, чтобы он вновь заработал. Когда он тихо затрещал и появился свет, я с облегчением выдохнула. Теперь я не была так беспросветно беспомощна.
Я стряхнула снег с одежды и огляделась. Обыкновенный сосновый бор, в котором невозможно было выделить какой-то участок, потому что они ничем друг от друга не отличались. Я посмотрела вниз на снег и поняла, что еще не заблудилась, несмотря на то, что след лошадки давно простыл. Ведь остались мои следы, и по ним я могла вернуться к машине, как только захотела бы.
Следы заканчивались там, где я стояла, но стоило мне приглядеться получше, и я увидела вереницу крошечных следов от копыт, исчезающую в чаще леса. Я застыла в нерешительности. Стоит ли мне собрать всю волю в кулак и пойти за ней? Или лучше вернуться к машине? Мне очень хотелось вернуться, залезть в салон, запереть все двери, свернуться от ужаса в клубок на заднем сиденье и в таком положении ждать утра.
Что-то в этом лесу было вне пределов моего понимания — что-то заплело мои волосы в косички.
Пожалуй, самым разумным было вернуться к машине... и я почти так и сделала. Мое желание досадить Бену уступило желанию выбраться из леса, и мне подумалось, может быть, поиск лебединой песни просто не стоил того. И если поразмыслить... что я стану делать, когда найду её? Уж точно не продам, тем более, что понятия не имею как, кому и куда нужно продавать раритеты...
Я покачала головой и сделала шаг назад, к машине. Но остановилась. Грудь изнутри обожгло чувство страшной потери — сегодня это впервые случилось не во время сна.
Обычно я испытывала подобное ощущение только первые несколько секунд после пробуждения — это пронизывающее чувство, будто ты потерял что-то невосполнимое — но оно не имело отношения к Лиаму, и я никак не могла понять, что же еще такого ценного я могла потерять. Лукас упоминал о чем-то таком на озере Альпзее. Ему откуда-то было известно об этом, и он сказал мне, что я смогу вернуть «это», только найдя лебединую песню, и как можно быстрее.
У меня не было ни малейшей причины доверять Лукасу. На самом деле, я совсем ему не доверяла, ведь как оказалось, он был в дружеских отношениях с Беном. Но и отрицать это чувство утраты тоже было невозможно. Самым страшным было то, что я понятия не имела, чем оно вызвано. И я вдруг почувствовала, как во мне возникла какая-то странная убежденность, что если я сейчас вернусь к машине, то так и не узнаю, откуда это чувство появлялось во мне. Я навсегда упущу возможность узнать правду. Поэтому я сделала глубокий вдох и тихо, насколько это было возможно, пошла по следам крошечных копыт, оставленных на снегу, старясь тешить себя мыслью, что в любую минуту могу по своим следам найти дорогу к машине — как Гензель и Гретель нашли дорогу домой по хлебным крошкам.
Какое-то время я шла быстро, надеясь догнать лошадку. Снег под ногами скрипел, ветви деревьев так и норовили зацепить мою одежду и запутаться в моих волосах. Минут пять я провела в полной тишине. Если рядом и были какие-то животные, то я их не слышала. У меня сложилось такое впечатление, что я единственное живое существо в этих горах. И только мне стоило об этом подумать, как откуда-то неподалеку раздалось пение лебедя. Как же это было красиво, в жизни не слышала ничего прекраснее. Я слышала пение ангела — меня окружил, будто снег, падающий мягкими хлопьями, ясный, серебристый голос. Он доносился со стороны, куда ускакала лошадка. И я, очарованная этой песней, отчаянно захотела как можно скорее оказаться ближе, совершенно не замечая, насколько шумно я это делала.
Несколько мгновений спустя, я, пошатываясь от усталости, вышла на маленькую поляну, окруженную белыми свечами, и пение оборвалось. Я заметила шквал чьих-то размытых движений, словно в разные стороны разлетались какие-то светящиеся существа. Даже в отсутствие свечей, в лунном свете можно было легко различить четкие, крошечные, светящиеся следы. Не один десяток. Они были повсюду. Похоже, я чему-то помешала. Но мне наконец-то удалось догнать черную лошадку. Она стояла посреди поляны в лунном свете. Я вошла в круг свечей, чтобы рассмотреть, возле чего она стояла, и замерла, как вкопанная. Это был маленький перламутровый гроб, сантиметров в пятнадцать длиной.
