пламя, — сказал демон. —
Ибо у всех вещей существуют их противоположности. Я — Ка'агулот…
— Уходи… — пробормотала она. Его сверкающая тьма слепила. Крики умирающих внизу крестьян доносились до её ушей. Если бы она пошла прямиком в подвал! Смог бы демон отыскать её и там?
— Я пришёл за тобой, Одарённая, — проговорил демон. — Ты уже делаешь моё дело, заполняя Пустую Руку твоей полной грудью… наделяя земными наслаждениями того, кто отрёкся от подобных вещей. Ты заработала право служить мне… я научу тебя пользоваться силой, которую ты носишь внутри. Ты станешь моим прекрасным цветком тьмы… моей царицей чёрного лотоса…
— Нет, — сказала она, когда он подошёл поближе. Она не могла двинуться. Он вытянул волосатую лапу и притронулся к её щеке. Один из его когтей оставил пылающую метку, наполнившую её болезненным наслаждением. Она задрожала в судорогах нежеланной страсти, её тело почти корчилось в спазмах плотского удовольствия.
— Да, — сказал Ка'агулот. — Ты уже моя… моё семя набрало силу в твоём роду.
— Нет… — повторила она, капая кровью из носа. Его чёрный огонь пылал у неё в голове.
Он забрал ребёнка из её рук. От прикосновения демонических лап Онд заревел. Анфай зарыдала, обездвиженной валяясь у ног демона.
— Вот кого я пощажу, если ты пойдёшь со мной добровольно, — сказал он. — Противься мне и я сожру его.
Она закричала, тяжесть небес обрушилась ей на грудь и плечи. Сами кости застонали, когда пылающие глаза приблизились к её лицу. В любое мгновение он мог бы перекусить её тело надвое, если захочет.
— Оставь его в покое! — завопила она, рыдая и извиваясь у его когтистых ног. Она принадлежала ему, даже если умрёт, откуда-то она это знала. Сейчас Канто не мог помочь ей. Всё, что имело значение — это Онд.
— Так я и поступлю, — сказал Ка'агулот и неторопливо положил плачущего младенца на балконный пол. Затем он сжал Анфай в могучих объятиях, вонзив когти ей в бока. Его окровавленная пасть прижалась к ней в поцелуе и её захлестнула волна наслаждения и страдания.
Балконная дверь разлетелась и перед ними предстал Канто. Его белый балахон была разорван во множестве мест и заляпан кровью одержимых демонами дикарей. Уголком глаза Анфай заметила чёрную краску на его обнажённой груди, стилизованную татуировку извивающегося дракона. Один из Спящих. Она поняла, что, видимо, он служит этим дремлющим богам. Но сейчас было уже слишком поздно.
Ка'агулот. рассмеялся и сжал свою дрожащую добычу, глубже вонзив когти в её кожу.
— Раздирающий Плоть, — сказал Канто. — Кумир людей-зверей. Разве ты не знал, что Пустая Рука неуязвима для твоего зла? Ты пожрал настоятеля нашего храма, но не смог поглотить его душу. Сумеешь ли ты пожрать и меня?
— Твой орден мне не по вкусу, — ответил демон.
— Возьми меня и оставь девушку, — сказал Канто, подступив ближе.
Ка'агулот. вновь рассмеялся. — Мы с тобой связаны, подобно тому, как пламя отбрасывает тень. Может ли тень пожрать пламя? Нет, я узнал это. Поэтому мне пришлось собрать своё земное войско. Разве ты не видишь — Свет и Тьма едины?
— Я вижу лишь то, что ты притязаешь на невинную душу, — сказал Канто. — Позволь ей уйти.
— Невинную? Вовсе нет. Кроме, разве что, этого малыша, которого я оставляю тебе. Твои руки больше не будут пусты, Канто.
— Нет! — крикнул священник. Сгустком жидкого пламени, он ринулся на тьму, что стояла в человеческом обличье. Но демон уже исчез вместе с девушкой.
* * *
Сыны Копья убили двадцать семь крестьян Пяти Деревьев и половину трупов утащили с собой. Слухи, что они поедают человеческую плоть, подтвердил единственный пленник, которого Канто только ранил. Выжившие деревенские мужчины допросили его, перед этим использовав раскалённое железо и распевая заговоры, чтобы изгнать злого духа, занявшего его тело. Хотя после ухода духа рассудок, видимо, вернулся снова, этот разбойник всё равно остался таким же варваром, проклиная и осыпая угрозами своих допросчиков, пока наконец один из деревенских юнцов не прикончил его колуном. Тем не менее, они многое узнали от этого бесноватого. Они узнали, что Сыны Копья теперь служат новому хозяину, богу-демону, которого они зовут Каагом, требующему, чтобы они пировали, подобно тиграм из Непту — человеческой плотью.
Наверное, это и был Кааг, говорили сельские жители, заходящие в дом несчастного Дьямы. Единственным уцелевшим из домочадцев оказался малыш, которого принесла с собой племянница Дьямы, пришедшая с равнины. В деревне не осталось и следа от этой девушки… бог-демон утащил её в какую-то далёкую преисподнюю.
Каким-то образом, странному священнику удалось спасти ребёнка. Тело Канто покрывали шрамы от его отчаянного сражения с мародёрами и он убил более двух дюжин дикарей. После битвы ещё больше мужчин пришли к нему и умоляли его обучить их его способу сражаться.
— Видишь, как трудно оставаться миролюбивым в этом кровавом мире? — спросил кто-то.
— Мы бедны, — сказал другой. — Мы не можем позволить себе пускать металл на оружие. Но тебе он не нужен. Если мы научимся танцевать, как ты, раздавая смерть кончиками пальцев, наша деревня сможет пережить набеги, а наши дети смогут вырасти. Научи нас!
— Ты баюкаешь ребёнка, чья мать погибла, — сказал кто-то. — Отчего тебе не научить нас помешать тому, чтобы в нашей деревне появлялись новые сироты?
— На что нам надеяться в этом мире? — спросил ещё один. — Ты — всё, что у нас есть. Научи нас.
Но Канто безмолвно сидел на окровавленных ступенях разорённого дома Дьямы и смотрел в лицо маленькому Онду, пока малыш рыдал по своей матери. Потом он отдал ребёнка старухе, что стояла рядом, когда молодые люди упрашивали о науке и пошёл через сады, вверх по склону и сел под одиноким деревом кэйра, лицом к деревне. Начался холодный дождь и смыл кровь с деревенских улиц. Некоторые принесли Канто пищу, но она осталась несъеденной, пока он сидел со скрещёнными ногами и закрытыми глазами, будто статуя. Они заметили дракона, украшавшего его грудь и некоторые сказали, что, должно быть, он слуга Спящих. Другие отвечали, что это неважно, потому что он разочаровался в жизни и будет сидеть под скрюченным деревом кэйра, пока не зачахнет и не умрёт.
* * *
В каком-то тёмном и холодном месте выла Анфай, когда демон лепил её заново.
— Так я выпускаю тёмный огонь, что обитает внутри тебя, — пел он. — Ты — мой апостол, кулак, которым я охвачу мир земной.
Она рыдала, окружённая бурлящими во тьме формами, что преклонялись перед ней, пока её оскверняли. У неё больше не было сил противиться. Последние остатки её
