земной личности уплывали прочь, как клочки разорванного шёлка в чёрной воде, а новое
я расцветало кровавым пятном, расползающимся по когда-то чистой ткани.
— Мудрость Пустой Руки распространится по всему миру и извратится слабостями смертных. И ты будешь собирать таких людей на службу мне…
Анфай понимала, что такое может осуществиться. В словах бога-демона не было никакого сомнения. Разумеется, если существовал Канто, то и она должна была существовать, как его тёмное отражение. Вот почему Ка'агулот выбрал её.
Но в самом центре разрушающейся сущности она смеялась в лицо своему новому повелителю. Она смеялась при мысли о маленьком Онде, идущем по полю белых цветов, пляшущем, словно пламя в тени огромного дерева кэйра.
Демон услышал её смех и вонзил когти глубже.
* * *
На третий день крестьяне увидали изумительную вещь. В тени дерева кэйра, повсюду вокруг Канто, появилось множество белых цветов, самих по себе проросших из влажной почвы. Лужа растеклась, окружив корни кэйра и кольцо бледных лотосов, распустилось на поверхности воды, мерцая белизной, словно плывущие по небу медлительные облака.
На закате Канто поднялся с кромки пруда и вошёл в деревню. Его изорванные белые одежды трепетали на вечернем ветру. В молчании он подошёл к дому старухи, которая заботилась об маленьком Онде и постучался в дверь. Когда она открыла, он забрал ребёнка у неё из рук и улыбнулся малышу. Вокруг Канто медленно собиралась толпа, но теперь его не молили о мудрости. Они просто смотрели, как он качал ребёнка на руках и последовали за ним на площадь.
Канто поднял взгляд от лица ребёнка на лица собравшихся вокруг, старые и молодые, в чьих глазах отражались мерцающие вечерние звёзды. Потом он заговорил с ребёнком, но все услышали его слова и затрепетали от их звука.
— Там, — сказал Канто. Он смотрел на дерево кэйра, высящееся над деревней, где белые цветы лотоса мерцали, словно точки священного огня.
— Там мы построим наш храм.
Настал день, когда изъеденная луна раскололась, как яйцо и гигант Оорг с воплем обрушился на землю. Тусклым метеором, готовым к возрождению, его тело рухнуло в зелёный океан. Приливные волны и цунами пронеслись по расколотым континентам, затапливая империи и заливая весь мир.
Мир затапливало и прежде, но никогда земля не носила бремени, подобного Ооргу. Он восстал из дымящегося ила на пересохшем дне морском, мерцающий, словно снежно-белая гора. Его глаза сверкали, как два солнца, наполняя воздух жаром, сжигая в пепел низкие облака. Мир под его гигантскими ступнями бурлил от катаклизмов, а гигант ревел, будто выпущенный из клетки зверь.
На вершине самой высокой горы старейшего континента мира, единственное здание пережило это всеобщее пожарище. Древний храм из мшисто-зелёного мрамора, где уже девятьсот поколений обитал орден отшельников, охраняя слишком ужасные для цивилизованного мира тайны. У храме было много названий на многих языках, но верные, укрывшиеся в его стенах, звали его Храмом Вечных Ветров.
Верховный старец храма сидел в центральном саду, взирая за раскрытые ворота, на цепь знакомых гор. Теперь вершины гор стали островами, когда вскипевшее море пронеслось по всему миру. Отовсюду дымом вздымались в воздух вопли недавно погибших душ. Магистр Раздумий ясно видел это силой своего третьего глаза. Он первым различил на горизонте растущее пятно громадных головы и плеч Оорга.
— Бейте в шесть священных гонгов, — велел Магистр. — Настал конец света и наша тайная мудрость ныне должна стать явной.
На другой стороне мира Оорг изучал природу своего окружения, испуская в красные небеса вой из своей колоссальной утробы, ибо не обладал языком для выражения любых мыслей о земном и чуждом, которые могли бы всплыть в его необъятном мозгу. Он испытывал голод, холод и замешательство. В чреве луны он находился в тепле и забытье, размышляя о неразгаданных истинах. Здесь он был колоссальным, терзаемым болью и одиноким. Он выл о своей боли, будто голодный волк и топал по разорённым землям, его гигантские руки вырывали острова и швыряли их в никуда.
На самой высокой горе Магистр Размышлений стоял в тающем снегу за вратами храма, читая из древнейшей книги своего ордена. Двадцать семь его последователей стояли вокруг, в сакральном порядке. Их лица изо всех сил пытались сохранить спокойствие, когда чудовищный лик Оорга воздвигся в небе, заменив уничтоженную луну. Устрашающий лик Оорга ежечасно увеличивался, пока он тащился через изломанную землю, сокрушая ступнями затопленные города, будто муравейники. Его рёв заполнял мир непрерывным громом. Этот звук уже лишил разума нескольких монахов. Они убежали в глубокие склепы, зажимая уши и рыдая, как дети.
Магистр читал вслух священную мудрость и тайны, так долго хранимые его орденом, вылетали во вселенную, как и следовало в соответствующий момент. Сияющая струйка вырывалась из его уст, словно багряная звёздная пыль, пока он распевал заклинания, появившиеся в безымянной древности.
— Мы последние из нашего рода, — сказал монах Тельвос своему старшему брату Тонду. — Когда гигант пожрёт нас, погибнет само человечество.
— Человечество уже погибло, — отвечал Тонд. Его лицо хранило безмятежность. — Здесь, в монастыре, нет никаких женщин, а, значит, женщин не осталось нигде, ибо весь мир мёртв, сожжён и затоплен. Нет женщин — значит нет детей, а, значит…
— Это конец… — промолвил Тельвос. — Если… — Одна из его тонких бровей поднялась.
— Если что? — Тонд следил за шевелящимися губами Магистра, покровом его святой мудрости, истекающей, чтобы присоединиться к грозовым тучам, словно льющаяся в воду кровь. Он ощущал страх в голосе младшего брата, видел, как дрожит от страха его челюсть. Это были знаки его неудачи, как монаха, губительные следы хрупкой человечности.
— Если магии Магистра не удастся убить гиганта, — договорил Тельвос. — По крайней мере, наш святой орден выжил бы. Мы могли бы найти других оставшихся в живых и восстановить то, что было утрачено…
— Неразумный послушник, — отвечал Тонд. — Наш господин не стремится убить Великого Оорга. Подобная вещь просто невозможна. Ты не знаком с тайным учением. Твоё невежество умножает страх, а страх подавляет просвещённость.
Тельвос ощутил, как под башмаками задрожала гора. Холодный ветер жалил его лицо и шею, там, где шерстяные одежды оставляли кожу неприкрытой. Он не чувствовал мороза, но всё равно трясся.
— Пожалуйста, просвети меня, брат, — попросил Тельвос.
Прочие монахи стояли вокруг Магистра, будто каменные столпы. Они покорили самих себя и свою смертность. Они были готовы.
Тонд отвернулся от искривлённого гигантского лика и посмотрел на Тельвоса, по-братски нахмурившись. — Заклинания Магистра не для Оорга. Они призывают единственную во всём мироздании вещь,
