- Ну, пошли, коли так, – недовольно фыркнул сержант. – Только если ты как сейчас плестись будешь, я тебя ждать не буду. Брошу подыхать к чертям собачьим.
- Ха! Напугал! – презрительно сплюнул Гибсон, но шаг прибавил. – Ты за собою следи, а я уж как-нибудь и сам справлюсь...
Через полтора месяца разъезд колониальной полиции, объезжавший границу Наталя, наткнулся на странную парочку в рванье, отдаленно напоминающем британские мундиры. Особенно поражал незнакомец с нашивками капрала.
Грязный, оборванный, заросший бородой и, скорее всего, вшивый. Еле передвигая ноги, он упрямо тянул за собой самодельные волокуши, с которых до земли свешивался рукав с сержантским шевроном. Не замечая, застывших в трех футах всадников, он все шел и шептал:
- А чтоб сдохнуть, ты, Шепард, того даже думать не моги. Коль ты помрешь, кого ж я ненавидеть-то буду? Так что ты терпи, дружище, хоть из вредности, но терпи...
11 марта 1900 года. Мафекинг. Площадь перед ратушей. Полдень.
Де Ветт в очередной раз обвел внимательным взглядом готовые к финальному броску войска и перевел взгляд на городские часы ратуши – до срока истечения ультиматума оставалось меньше десяти минут. В том, что атака увенчается успехом и последний оплот британцев падет, он не усомнился ни на мгновенье. Вот только скольких еще жизней будет стоить та победа?..
Часы гулко пробили полдень и тяжеленные створки старинных дверей с жалобным, словно оплакивающим своих защитников скрипом, распахнулись. Вслед за этим из мрачной темноты свода, на залитую солнцем и кровью площадь вышел немолодой уже мужчина в кителе английского полковника. Некоторое время он молча стоял один, глядя в лазурное небо полными слез глазами. И лишь минутой позже, когда из ратуши, держа в руках свернутые знамена, вышли четверо солдат, полковник вынул из ножен саблю и, переломив её, бросил обломки под ноги. Проводив угрюмым взглядом, склоненные перед победителями флаги, офицер смахнул слезу и шагнул навстречу к Де Вету.
- Вы отважно сражались, господин полковник, – склонил голову в вежливом поклоне генерал. – И я рад, что вы приняли правильное решение и не допустили дальнейшего кровопролития.
- Если бы ратуша не была переполнена женщинами и детьми, чёрта с два бы я сдался, – скрипнул зубами Баден-Пауэл и, глядя прямо в глаза визави, повторил. – Чёрта с два.
Арсенин, наблюдавший за этой сценой, уважительно качнул головой и отошел в сторону, туда, где непривычно молча сидели Дато и Николай.
А тем временем из ратуши на площадь, шатаясь от усталости и ран, выходили поверженные враги. Кто-то бросал оружие на землю, кто-то аккуратно составлял ненужные уже винтовки в пирамиды. Кто-то плакал, кто-то улыбался, но и для тех и для других эта война уже закончилась.
Наблюдая за унылой вереницей пленных и откровенно веселящейся толпой буров, Всеслав вдруг подумал, что, несмотря на обилие жертв с обеих сторон, цена этой победы всего одна жизнь. Жизнь его друга. Внезапное осознание того, что подобная цена для него слишком велика, мгновенно поглотила те немногие искорки радости от окончания войны, хотя бы на сегодня. Он не знал, сможет ли расплачиваться по подобным расценкам и впредь. И какую цену с него еще потребует эта, ненужная ему, война, он тоже не знал. И очень надеялся, что не узнает никогда.
Г Л А В А Ш Е С Т А Я.
15 марта 1900 года. Окрестности Претории.
- А все же зря мы из Фолскстаадбурга до решения трибунала уехали, – хмуро пробурчал Паркер, нажевывая длиннющую соломинку. – Вот засудят без нас эти сэры мальчонку, как пить дать засудят.
- Ну, конечно, – Майлз, пытаясь заставить неугомонного Беса идти шагом, в очередной раз врезал коню промеж ушей. – Если б твое высокопревосходительство там ошивалось, всё б как по маслу прошло. Ты пойми, олух, твое слово для господ из высокого трибунала значит не больше, чем снулой мухи жужжание. Захотят осудить – осудят, захотят – помилуют. А тебя с твоей рожей каторжной не то что в зал суда, на задворках конский помёт убирать не пустят.
- Кого не пустят? – возмущенно вскинулся Рой. – Меня? – И, сообразив, что речь идет не только о судьбе Дальмонта, но и о конских экскрементах, резко сбавил тон. – Да я и сам в таком разе туда не пойду. Дураков пусть в Теха...в Кейптауне ищут...
- Не переживай, дружище, – разводя спорщиков по сторонам, Бёрнхем направил свою лошадку в просвет между жеребцами едущих бок о бок друзей. – Всё будет в порядке. Показания следственной комиссии я дал, сэру Робертсу про то, как всё на самом дело было, рассказал. Его высокопревосходительство заверил меня, что возьмет заседание трибунала по делу Генри под свой контроль и проследит, чтобы справедливость восторжествовала.
- В том и загвоздка, – упрямо проворчал Паркер, отъезжая чуть в сторону. – Разная она у всех справедливость-то.
- Майлз! – повернулся в седле Бёрнхем. – Я вот чего спросить хотел. А с чего это ты Роя в генеральское достоинство возвел? Только и слышно: твое высокопревосходительство то, твоё высокопревосходительство это?..
- Дак я ж его за язык не тянул, – разминая затекшие суставы, с хрустом потянулся Митчелл. – Помнишь, чего он каптенармусу заявил, когда мы эту, – поморщившись с едва заметным презрением, коротышка потянул за лацкан мундир австралийской легкой кавалерии, – одёжку получали? Хотя нет, ты тогда с Картрайтом в госпиталь к Хосту мотался.
Услышав, что сейчас речь зайдет об очередном казусе с его участием, Паркер открыл было рот, но, передумал и обреченно взмахнув рукой, повернул коня в хвост колонны, поближе к молчаливому Картрайту.
- Ну, так вот, – весело фыркнул Митчелл, провожая ретираду приятеля насмешливым взглядом. – Кладовщик одежку на лавку кидает, Рой каждую тряпку щупает и морщится: мундир неудобный, у штанов сукно дрянь, мол, в техасских салунах тряпки для полов в сто раз лучше... В общем, всё как всегда: подушка – колючая, одеяло – кусачее. Я, конечно, в усы фыркаю, но пока стою – молчу. Тут каптер сержантские шевроны достает и отдает их нашему ворчуну. Рой их увидел и ка-а-ак подпрыгнет чуть не до потолка!
- И ничего я не прыгал, – обиженно шмыгнул носом так никуда и не уехавший Паркер. – Я его просто спросил... Вежливо...
- Ну, если это было вежливо, то я их величество королева Виктория! – расхохотался Митчелл и, игнорирую недовольное ворчание друга, продолжил. – Наш техасский рейнджер в нашивки пальцем тычет и визжит, как сто индейцев, мол, на кой хрен ему эти чайки?! Мол, коли он снизошел до службы в британской армии, англичане его не меньше чем капитаном сделать должны! Каптер на Роя как на дитенка малого взглянул, недоуменно плечиком пожал и спокойно, можно даже сказать снисходительно, ответил. Он, дескать, тоже такому афронту удивлен, потому как согласно документации Рой в нашей, американской стал быть, кавалерии, всего лишь сержантом числился и в армии Её Величества его тоже враз сержантом сделали. Хотя он, каптенармус, такого замухрышку и рядовым бы не взял. Паркер, конечно, за револьвер. Я, конечно, – ему в лоб. Рой, конечно, с копыт и на пол. А кладовщик, словно такие концерты каждый день видит, стоит себе спокойненько, ус на палец накручивает и усмехается: чего ж Рой только на капитанском чине остановился? Надо было сразу генеральский мундир требовать. Видать от удара по лбу у бузотера нашего в голове чуток прояснилось (а я всегда говорил, что револьверная рукоятка мозги похлеще сотни профессоров прочищает!), встал он, значит, на карачки, глаза в кучу собрал и блеет потихоньку, что генеральское шитье та еще неудобь. А как на ноги поднялся, так на него снова помутнение нашло. Стоит, губенку оттопырил и бурчит, что такому парню, как он не в простые генералы надо, а сразу на место сэра Робертса. Только он иерархию (прям так без запинки и сказал!) чтит и на пост главнокомандующего пусть Фрэнк лезет. Чиф, мол, в школе учился, слова умные знает и читает без запинки...
Митчелл мельком взглянул на удрученную физиономию друга и, обращаясь к Бёрнхему, вновь расхохотался.
- Тут рядом с нами огромного умища человек едет, а ты еще удивляешься, чего это я его высокопревосходительством навеличиваю. Хотя да, какое ж он превосходительство? Гигант мысли, отец американской демократии, никак не меньше...
Сварт, пряча озорную улыбку в вислых усах, обронил вполголоса, что как по нему, так Паркера немедля нужно сдать в аренду какому-нибудь балаганчику бродячих комедиантов. Потому как если тот столько времени умудрялся умело маскировать свой недюжинный интеллект под маской провинциального дурачка, то на актерских подмостках он принесет пользы куда больше, чем в главном штабе. Да и не возьмут Роя в штаб, там своих шутов девать некуда.
Бёрнхем мысленно представив друга в генеральском мундире и шутовском колпаке, закатился от хохота. Следом за ним жизнерадостно заржали Майлз и Сварт. Видимо, представив себе ту же картину, что и Фрэнк, сдержанно хихикнул и сам виновник торжества. Правда, как-то неуверенно.
