— Все не так просто, Лия.
— Делай то, что у тебя получается лучше всего, пользуясь тем, что имеешь. Ты не можешь бросить нас. Мы твое настоящее, — я ударяю себя кулаком по ладони.
Он матерится, сцепляет руки за шеей и смотрит в небо. Я не чувствую раскаяния из-за того, что надавила на его чувство вины. Это всегда срабатывает. Когда он переводит взгляд на меня, его лицо не выражает раскаяние, как я надеялась.
— Мы с тобой не знаем как играть честно, — он выдыхает воздух через нос.
Лучше бы мне оставить этот комментарий без внимания, но я чувствую, что между строк скрыт какой-то смысл и вынуждена докапываться до него.
— Что ты имеешь в виду??
Калеб переводит взгляд на мое лицо. Меня передергивает.
— Зачем ты сделала все это? Шантажировала Оливию... разгромила ее квартиру?
Я не колеблюсь с ответом.
— Потому что люблю тебя.
Он кивает, словно, соглашается с таким объяснением. Во мне вспыхивает надежда. Может быть, он увидит, что я сделала, пока боролась за любовь.
— А мы не такие уж и разные, — он потирает носком ботинка плитку и улыбается так, словно только что съел дольку грейпфрута. Его глаза широко раскрыты, а взгляд ясный, когда он смотрит на меня: несладкий кленовый сироп.
— Лия...— он вздыхает и закрывает глаза. Я готовлюсь услышать, что он собирается сказать, но ничто не в силах подготовить меня к тому, что слетает с его губ.
— Кольцо было для нее, Лия.
Я ощущаю, как по венам струится ужас, словно он нечто существующее реально, например кровь. Он несется вперед, тянет и рвет на части. А затем Калеб говорит слова, которые переворачивают весь мой мир.
— Я только делал вид, что у меня амнезия.
Я воспринимаю каждое слово по отдельности. Мысленно я вынуждена собрать их и объединить в одно целое, чтобы понять. Но я не понимаю. Зачем ему нужно было это делать?
— Зачем? Твоя семья... я... зачем ты так с нами поступил?
— Оливия, — вот и весь его ответ.
Ему больше нет нужды говорить мне что-то еще, чтобы я могла собрать все кусочки мозаики воедино. Я прихожу к выводу, что ненавижу цвет кленового сиропа. Лучше я подавлюсь и умру, давясь сухими блинчиками, нежели еще хоть раз съем хоть ложку кленового сиропа.
— Да пошел ты, — цежу сквозь зубы я. Затем, я произношу это снова. И снова. И снова. Я повторяю эти слова, пока не оказываюсь на полу, свернувшись калачиком, но я в состоянии думать только о том, как я выброшу бутылку чертового кленового сиропа из своего холодильника и из своей жизни навсегда.
У меня кружится голова. Еще никогда в жизни мне не было так больно. Сердце сокращается и сжимается. Сначала я ощущаю тяжесть, а затем мне уже кажется, что его там и вовсе нет, словно Калеб просунул руку в мою грудную клетку и сжимал мое сердце пока то не лопнуло. На груди будто поселился слон весом в несколько тонн. Я слабо пытаюсь найти в себе силы, но из меня будто все соки выкачали. Затем во мне что-то вспыхивает, и, неловко дернув головой, я смотрю на него со всей ненавистью, которую ощущаю в данную минуту.
Он стоит спиной ко мне, пока я не прекращаю плакать, а когда я встаю, он поворачивается лицом ко мне.
— Знаю, просто сказать «извини» было бы оскорблением. Я больше, чем просто сожалею обо всем, что сделал. Я женился на тебе, хотя мое сердце целиком и полностью принадлежало другой. Я лгал всем. Я сам себя больше не узнаю.
Эмоции переполняют меня. Даже не знаю, чего хочу больше, чтобы он смотрел, как я перерезаю себе вены или перерезать вены ему и тем самым положить конец моим страданиям. Мое лицо залито слезами, тушь размазалась, из носа потекло. Мне хочется сделать ему больно.
— Думаешь, что можешь бросить нас и станешь счастлив? Она вне досягаемости, Калеб, — издеваюсь я. — Замужем... в постели с мужем, — я замечаю, как его передергивает, но моя ярость только усиливается.
Облизываю губы и чувствую вкус вина. Я так много выпила, что мой язык, готов раскрыть каждую некрасивую тайну, которую я скрываю и выплеснуть их всего на него, одну за другой, пока он не задохнется под их тяжестью. Мне хочется, чтобы ему стало нечем дышать, хочется сдавить его трахею, и с помощью того, что я знаю, у меня это несомненно получится.
С чего начать? Я раздумываю, не сказать ли ему, что встретила Ной, и что он чертовски сексуальный Ганди, и что я понимаю, почему Оливия решила двигаться дальше.
Я качаю головой. Слезы, как лимонный сок, обжигают глаза. Я должна узнать все. Чем он занимался в те несколько недель, когда я думала, что она заполучила его.
— Ты спал с ней — пока притворялся, что у тебя чертова амнезия?
Наступает неприятная длинная пауза, которую я, видимо, могу воспринимать, как положительный ответ.
— Да, — его голос звучит неожиданно хрипло.
— Ты когда-нибудь любил меня?
Он опускает голову, пока думает.
— Я люблю тебя, — признается он, — но не так, как нужно.
Мое сердце разрывается на части, когда до меня доходит. Он любит меня — но он никогда не был влюблен в меня.
— Ты не любишь меня так, как любишь Оливию.
Он вздрагивает, словно я ударила его. На какую-то долю секунды, его бесстрастность исчезает, и я вижу столько боли в его лице, что это захватывает меня врасплох. Но его лицо быстро принимает бесстрастное выражение снова.
Кажется, ему жаль, правда жаль, а может быть, просто мое зрение помутилось от слез. Я снова опускаюсь на пол и прижимаю колени к груди. Слышу, как он опускается на пол рядом со мной. Долго время никто из нас не произносит ни слова. Я прокручиваю в мыслях весь тот год, когда он притворялся, что у него амнезия, вспоминаю все разговоры и визиты врача. И не нахожу ни единой зацепки в его истории. Я ищу и ищу, пытаясь найти хоть один раз, когда в тот год, я бы почувствовала, что он был нечестен со мной, но ничего не нахожу. Чувствую себя такой идиоткой. Использованной. Как я могла быть так влюблена в человека, который так хотел обмануть меня? Чувствую себя выброшенной вещью, нежеланной и бесполезной. Знаю, что выгляжу ужасно; влажные от слез пряди волос облепили лицо — лицо, которое всегда краснеет и покрывается пятнами, когда я плачу. Я никогда не позволяла ему увидеть меня в таком состоянии, даже когда умер мой отец.
У меня так много вопросов, ответы на которые я просто обязана узнать, но язык намертво прилип к гортани. Калеб пытался вернуть Оливию. И не один раз, а дважды: сначала, когда притворился, что у него амнезия и второй раз, когда нанял ее в качестве адвоката для меня. Если он так отчаянно ее хотел, почему не бросил меня, когда у него был такой шанс? Не в его характере медлить.
Его честность повергает меня в шок. В голове вспыхивает жалящая правда о том, как я заставила его сделать мне предложение, после того, как вынудила Оливию уехать их города. Но это не моя вина. Он не должен был жениться на мне. Возможно, я отчаянно старалась удержать его, но я полагала, что он любит меня, что хочет прожить со мной всю свою жизнь. Он ни разу не дал мне повода усомниться в этом. Затем я осознаю еще кое-что: Калеб не такой хороший, каким я привыкла его считать. Его прямота, честность, то, как он открыто и бескорыстно заботится о людях, которых любит... все эти качества испаряются в свете этого нового лживого Калеба. Бог мой, он сделал всего, что было в его силах, чтобы получить ее, а я сделала все, что было в моих, чтобы держать ее подальше от него.
Всегда ли в дальних уголках сознания жила догадка, что я запасной вариант? У многих людей есть первая любовь, которую они не в силах забыть, но откуда мне было знать, что он до такой степени одержим Оливией? Что же я за женщина, если осознанно вышла замуж за мужчину, который меня никогда не любил? Он вор. Он украл мою жизнь; ее жизнь он тоже украл. Черт возьми, почему я вообще думаю о ее жизни?
Первая ясная мысль, которая у меня появляется — я заставлю его заплатить. В голове мелькает сумасшедшая мысль, в которой я вижу, как я связываю Оливию по рукам и ногам и бросаю ее на съедение аллигаторам в Эверглейдс. (Примеч. Эверглейдс — национальный парк США) Конечно же, я никогда этого не сделаю — я найму кого-нибудь, чтобы этот человек сделал это за меня. Я перебираю все эмоциональные потрясения, которые могу обрушить на него. Я так много лгала, что у меня в запасе целый букет секретов, из которых я могу выбрать что-нибудь подходящее. Выбираю самый ужасный и трусь подбородком о плечо. Этот секрет причинит ему боль, скорее всего гораздо более сильную, чем все, что я могла бы сделать или сказать об Оливии. На старт... Внимание...
— Эстелла не от тебя.
Эпилог
Ненависть — удивительное чувство. Она такая же обжигающая и жестокая, как огонь. Она огнем прокладывает себе пусть сквозь ниспосланные свыше причины, пока от них не остается ничего, кроме кучки пепла. Затем она принимается за человечность, языки пламени касаются оставшихся нитей невинности и те тают и сливаются воедино, превращаясь в нечто ужасное. А затем на развалинах того, кем ты был раньше, ненависть сеет семена горечи. Семена прорастают в лозу, которая душит все, к чему прикасается. Вот так и я, лоза так крепко обвилась вокруг моей шеи, что я едва способна дышать. Одной рукой я вцепилась в лозу, а вторую прижала к груди, чтобы удержать внутри осколки былой себя.
