Здесь мы с Соней Маркеловой (это моя сопровождающая из министерства) попали к заместителю главного врача Гуровскому. Энергичный такой, быстрый. Пробежался глазами по бумагам, вернул нам их.
- К сожалению, мест пока нет!
Я - в слёзы. А он взял меня за плечи и слегка так встряхнул: «Не плакать, девушка! Вон какая боевая, - говорит, - на костылях до Москвы добралась, всего добилась. Всего-то несколько дней ждать! Оставьте свой адрес и спокойно езжайте к мужу! Вышлем вам открытку».
За билетами - билетов нет! Опять министерство родное выручило, взяли мне билет на тридцатое .
В дверь постучали, в дверном проёме показалась шевелюра Давида:
- Кто-то к нам из Москвы приехал? И молчит, как мышка. Со щитом, Пашуня?
- Со щитом, со щитом. Скоро в Москву едем!
Подхватилась Зиночка:
- Давид Ильич, сюда не заходить, а то я вам быстро «намордник» привяжу!
- Привяжи, привяжи! Сама бегаешь без повязки, и Паша вон тоже.
- И верно! Сейчас я всех одену в маски, и будет настоящий Новый год! Говорить будем только глазами! Как жаль, что этот Новый год у нас будет без песен.
- Почему это? - откликнулся Иван. - За меня Пашуня споёт, у неё ещё лучше получается! А на меня не смотрите - я покушаю да спать!
- Нет, мне не до песен. Устала, хочу отдохнуть. Вот вернёмся из Москвы - и споём!
- А бокалы поднять? Мы вас ждём! - настаивал Давид Ильич, и Паша сокрушённо покачала головой. Разве он не понимает, с чем имеет дело? А если понимает, то он такой же, как Ваня, оптимист - верит, что ничто к нему не пристанет, что кому суждено заболеть, тот и заболеет.
* * *
Второго января Паша достала из почтового ящика открытку с московским штемпелем. В ней сообщалось о предоставлении места Марчукову И. П. в клинике на пятое января.
Зина с Лёней проводили их на поезд, и на следующий день они с Ваней подъехали на такси к больнице. Паша, оставив Ивана в приёмной, отправилась с открыткой к Гуровскому.
Гуровский оставил свой кабинет и сам побежал по этажам, чтобы определиться с местом. Койка нашлась в отдельной маленькой палате, на третьем этаже, рядом с окном, выходившим во двор. Из окна нещадно дуло, хотя оно и было заклеено, и Гуровский дал команду заложить его матрасом.
В этот же день Паша познакомилась с профессором Шульцем - лечащим врачом мужа. Паша не представляла себе профессора без бороды, и в этом Арнольд Францевич - то ли еврей, то ли немец, а может, и то и другое вместе - её не разочаровал: седая бородка с усами, белоснежный халат с такой же шапочкой, тонкая оправа пенсне - в общем, видом «нашего» врача она осталась довольна. Теперь, когда её Ваня был в надёжных руках, - она отправилась на Арбат, к Анастасии. На базар они пошли с ней вместе: нужно было купить Ване что-нибудь тёплое, чтобы грело грудь и спину, а также баранины и молока.
На толкучке Паша увидела заячью безрукавку, подержала в руках - лёгкая, тёплая и недорого - как раз то, что надо.
Утром Паша была уже в больнице. Безрукавка пришлась впору, на неё можно было надевать сверху длинный больничный халат из байки.
- Ваня, а вот это ты должен пить утром и вечером, перед сном! - она достала из сумки металлический немецкий термос, который Володька привёз в подарок. - Здесь кипячёное молоко с топлёным бараньим жиром.
- Фу, какая гадость! - сморщился Иван. - А нельзя ли по отдельности?
- Нельзя! Я ещё добавила туда мёда, буду приносить каждый день.
. Паша пробыла в Москве неделю. Каждый день она приезжала в больницу утром и вечером. Ивану кололи стрептомицин каждые четыре часа. Окно утеплили, матрас сняли, и он целыми днями читал: в больнице оказалась хорошая библиотека. На его тумбочке лежали томик Пушкина, «Анна Каренина».
Утром двенадцатого января Паша сообщила Ване, что взяла билет на поезд и вечером уезжает. Они уже обговорили её отъезд: шутка ли, она не была дома три месяца! Но Ваня погрустнел.
Когда в последний раз Паша звонила Ане, та сообщила, что Боря предлагает ей поехать с ним вместе в Воронеж, как он выразился, «помочь моим родителям», на что она ответила: «Как же мы оставим Саньку? Одной Феклуше не справиться с ним!»
- Может, вызовем Борьку на помощь? Очень хотел приехать! - пошутила Паша. - Вот в Воронеже сниму гипс - и домой! Может, ребята болеют, да разве Аня скажет? Сам подумай!
- Поезжай, родная, поезжай! Ты и так сделала невозможное. Здесь я точно не пропаду. А вот как моё хозяйство? Обязательно напиши обо всех делах. Я верю Зотову, он справится, но мало ли что.
- Настя будет приходить к тебе каждый день, но только вечером. Будет приносить термос с молоком и жиром, продукты. Я оставила ей денег на всё это и за её хлопоты.
- Да продуктов пусть не приносит. Вчера приезжали из министерства, привезли ветчину, колбасу, фрукты, сливочное масло. Сказали, будут привозить каждую неделю. Возьми с собой в поезд да Настёне передай. Мне всё равно этого не съесть, пропадёт!
- Может, кого подкормишь, кому не привозят? Пошли, посмотрим, чем тебя потчует твоё родное министерство.
* * *
В феврале Паша получила письмо от Вани. В нём была поздравительная открытка, он поздравлял Саньку, которому исполнилось два годика, писал, что у него всё нормально, просил забрать его.
Паша пошла в правление, выписала и оплатила полтыщи яиц, кур, гусей. Ванина премия постепенно таяла, но на поездку должно было хватить с небольшим остатком.
В московской клинике к ней уже привыкли, но без костылей сразу не признали. Медсестра предупредила её: «Вас просил зайти к нему профессор Щульц, до встречи с мужем».
Профессор принял радушно, усадил её.
- Как Вы сами-то? Смотрю, уже бегаете?
- Да не обо мне речь, Арнольд Францевич! Скажите всё, как на духу!
- Не волнуйтесь! Такие лекарства и такая забота кого хочешь поднимут. Мы прокололи ему полный курс - пятьдесят граммов. Одна каверна зарубцевалась, вторая - деформировалась. Но вызвал он Вас рано. Хоть он и рвётся в бой, месяц как минимум ему надо пронаблюдаться у меня, то есть у того врача, который лечил изначально и знает его картину болезни. Надо исключить возможные рецидивы.
- Профессор, родненький! Спасибо Вам за всё! Он останется, даже не пикнет! А приехала я не напрасно, всё равно хотела его увидеть, да и гостинцев Вам из совхоза привезла, сейчас притащу.
- Ни в коем случае! У нас это не принято! Что бы Вы ни принесли, Вам всё непременно вернут! Кормите своего мужа, своих родных и близких!
Паша заплакала, подошла к профессору, схватила его руку, стала целовать.
- Что вы. что вы, милая. не надо! Идите быстренько к мужу!
Иван был рад несказанно: он обнял Пашу и долго не отпускал её. А она удивлялась его свежему виду, округлившемуся лицу, прежней улыбке.
Профессор, под свою ответственность, разрешил принести в комнату вторую кровать на несколько дней. Паша была на седьмом месяце, и Иван был к ней очень внимательным. И если считать эти дни для них медовыми, то их можно было назвать так по взаимному духу двух близких людей, празднующих победу над тёмной птицей «рок»: радость этой победы они переживали вместе...
Тяжёлые сумки с продуктами из совхоза скоро опустели: Паша раздала все санитаркам, медсёстрам, часть завезла Анастасии.
Подошло время уезжать, и Паша вновь потратила много сил, чтобы убедить Ивана остаться. В конце концов, он согласился и передал ей для Зотова, который присылал ему письма с отчётами о делах совхоза, три листа исписанной бумаги с рекомендациями и указаниями. И большей частью эти указания касались его любимых лошадей.
Глава 24
И СНОВА - ВЕСНА
Весь март держались морозы, одаривало весенним светом солнце, но настоящее тепло пришло только в конце месяца: весна грянула сразу, стремительно наполняя водой ручейки и реки.
Пойма маленького притока Чиглы за два дня превратилась в море разливанное без берегов, спрятав под собой единственный мостик, по которому можно было попасть на станцию Таловая.
Подходило время рожать, и Паша стала жалеть, что не уехала в Воронеж раньше. Но делать нечего, надо было собираться. Зотов вызвал к себе водителя - Ивана Ивановича Сергиенко, человека во всех смыслах положительного. До него было два водителя: Андрей Иванович, который с Пашей въехал под поезд и после этого случая ездить перестал, да и было не на чем. Потом совхоз получил новенький ЗИС-5, и сел на него прилежный работник и тихий пьяница, как выяснилось впоследствии, Данила Митьков.
Если Митьков лихо подруливал на блестевшем зелёной краской ЗИСе к своему дому, жена знала: трезвый! Если плёлся как-нибудь на машине - и на ногах еле доходил до калитки. Однажды он подъехал и просто вывалился из кабины на траву, оставшись лежать там, где упал. Весь секрет в том, что до того, как стать водителем, Митьков в пьянстве замечен не был и начал пить, обуреваемый гордостью за высокое доверие. Не то чтобы он сильно возгордился перед товарищами, но все в посёлке просили что-нибудь привезти, все несли «магарыч», и каждый хотел иметь Данилу в друзьях.
