- ("у вот, опять! ичего, еще немного дожать, и она - моя, с потрохами!") Разврат, Оноретта, дорогая моя, - роли поменялись:
теперь уже не Гонория наставляла на путь заблудшую монахиню, а Марго просвещала начинающую товарку. - Разврат, это когда ты делаешь то, на что естество тебя толкает, и плевать тебе, можно это или нельзя. А вот кто естества не слушает, у тех оно все едино свое берет... вот только вкривь и вкось, не так, как ему природой назначено. Селину, вон, пирожными не корми, а дай покуражиться над тем, кто сдачи ей не может отвесить. Августе дай волю - так она свой собственный расстрел проспит. Доротея в навоз по уши готова влезть - лишь бы не в свое дело. Гертруда за денье родную маму подвязкой задушит, а за экю сама на осине повесится. - При каждом имени аббатиса согласно кивала, ее тонкие губы тронула улыбка, глаза блестели. Маргарита знала, что делает: лучшим способом завоевать доверие и расположение аббатисы было наговорить гадостей про четырех ненавистных Гонории мегер. - А отчего, думаешь? Да все от того же. А у тебя, Оноретта, всего-то навсего есть любимый племянник. Который обожает свою милую тетушку. Ведь не запрещал же святой Бенедикт любить свою родню! - Они уже сидели обнявшись и нежно прижавшись друг к другу, причем аббатиса нежно склонила голову на плечо Марго. о та опытной рукой чувствовала, как напряжено тело новоявленной подружки, - ларчик открылся просто, но в нем, определенно, было второе дно!
- Так что же, Маргарита, ты на моей стороне? - аббатиса пристально взглянула в глаза молодой женщины ("А она умна. И может быть весьма полезна. Должна быть полезна!")
- Ясное дело, на твоей, а на чьей же еще? Я тоже женщина, и знаю, что за штука любовь. Ведь ты любишь своего... родственничка? - последнее слово Марго произнесла тоном заговорщицы, и подмигнула Гонории.
- А вы, сестра Маргарита? Вы любите конюха Антуана? В конюшне, на сеновале? ("Эта девка, похоже, совсем забыла, с кем разговаривает!")
- ("Ага, водичка остывает, пора вылезать из ванночки! Вот теперь порядок, комедия кончена и я снова узнаю нашу мамашу!")
Антуан - мой друг. Старый боевой друг. Все равно, что брат. Он для меня все сделает. - Марго убрала руку с плеча Гонории. И, встав с кресла, закончила, уже привычным тонким и подсиропленным голосом: "А я все сделаю для вас, матушкаблагодетельница! Так прикажете уложить для вас саквояж на завтра?"
Аббатиса удовлетворенно кивнула: "Да, сестра Маргарита. Для меня... и для вас. Я приказываю вам сопровождать меня". Такого удара Марго не ожидала. Почему она? Почему не кто-нибудь из пожилых благочестивых сестер с незапятнанной репутацией?
- Мне, матушка?! Мне ехать с вами?! В Париж?!! Ах, матушка!!! - Марго схватила руку аббатисы и осыпала ее звонкими благодарными поцелуями, в душе посылая Гонорию намного дальше столицы: какой Париж, когда она, Марго, поклялась найти убийцу, и отомстить! А следы остывают быстро. Значит, Маргарита должна любой ценой найти способ остаться в обители.
- Да успокойтесь же, Маргарита. Да, вы едете со мной в Париж, не вижу в этом ничего удивительного. Ведь не Антуана же мне звать, чтобы он помог мне одеться! Итак, решено, мы едем завтра, сразу после панихиды. Да, кстати, сестра Маргарита, - подойдя к секретеру, аббатиса извлекла из ящичка кожаный мешочек, весьма увесистый на вид. Мешочек соблазнительно звякнул, когда Гонория встряхнула его на ладони. - Я давно наблюдаю за вами, и пришла к выводу, что ваше усердие заслуживает вознаграждения.
Обитель снабжает каждую из нас всем жизненно необходимым...
но ведь наши потребности этим не ограничиваются, - усмехнувшись, аббатиса повела рукой вокруг себя, указывая на резную кровать под розовым шелковым балдахином, белые шелковые занавеси, изящный круглый стол красного дерева, и на нем открытую бонбоньерку, полную дорогих конфет. Возьмите.
Здесь двести ливров. - Маргарита округлила глаза и восхищенно присвистнула. - Купите себе в Париже белья и хорошей материи.
Вы совсем обносились. Гертруде дай только волю - все будут голыми ходить!
- Благодарствую, матушка! Истину говорите, матушка! - на этот раз благодарность Марго была искренней. Схватив вожделенный мешочек, она поспешно спрятала его в широкий рукав монашеского платья.
- К Рождеству получите вдвое, если проявите усердие и послушание, изрекла аббатиса, многозначительно подняв палец. В ответ Марго поспешила заверить, что она полностью к услугам ее преподобия, прикидывая про себя, какого рода услуги могут понадобиться Гонории. о то, что аббатиса пытается ее подкупить, было ясно, как солнце в летний полдень. Марго внушала Гонории страх, и глупо было этим не воспользоваться. - Маргарита, если вы действительно любите меня, то с этого дня будете докладывать мне обо всем необычном, что увидите и услышите в обители. Если Господу будет угодно явить еще одно чудо, я не хочу его пропустить.
- Повинуюсь, матушка! ("Так! Ей, выходит, нужен не союзник, а соглядатай. И боится она, выходит, не только меня! у, держись, старая коза, уж мы тебе нарасскажем!")
"Прекрасно. Маргарита не только умна и наблюдательна, но и сребролюбива" - подумала аббатиса, когда Марго удалилась.
"у и чертовщина! - думала Марго, выходя из Гонорииной кельи. - Во сне меня поимели, не расплатившись, а наяву расплатились, не поимев!"
Выйдя от настоятельницы, Марго первым делом помчалась в церковь.
Там никого не было, кроме бдевших у гроба отца Клемана и толстой старухи Иеронимы. Иеронима к этому времени уже не раз успела приложиться к заветной фляжке с бенедиктином, - по глоточку во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, парочку - за Деву Марию, остальные - за упокой души невинной девы, Amen! Да и святой отец не настолько выжил из ума, чтобы сделаться врагом бутылки.
Тихонько приблизившись, и убедившись, что обе старых развалины спят без задних ног, Маргарита осторожно засунула драгоценный мешочек под подушку усопшей. Имея опыт общения с сильными мира, она всерьез опасалась, как бы подаренные Гонорией двести ливров не оказались приманкой в западне, расставленной для опасной свидетельницы: поскольку свидетелей не было, Марго никак не смогла бы оправдаться, вздумай сейчас Гонория обвинить ее в воровстве. Куда в таком случае в первую очередь нагрянули бы с обыском? Правильно, в ее келью, а потом - в каморку Антуана. "у, а где эти деньги никто и никогда бы не подумал искать? А? То-то и оно! Браво, Марго! Молодчага!"
Приняв необходимые меры для собственной безопасности, Маргарита могла спокойно заняться приготовлениями к отъезду, коего намерена была избежать всеми доступными и недоступными средствами.
Поздним вечером, когда "прибывший" аббат, покончив с исповедями (Марго наболтала ему кучу всякой чепухи), уединился в отведенной ему келье рядом с кельей Гонории - эта привилегия была дарована ему как близкому родственнику - и в монастыре все затихло и улеглось, бывшая девка тенью выскользнула из кельи и напрямик, через сад, помчалась в конюшню.
Присутствие в обители "семи смертных грехов" избавляло сестер от множества хлопот, но нарушало устав и тем навлекало на них гнев Господа. е имея ни возможности привести устав в соответствие с обстановкой и здравым смыслом, ни желания соблюдать его в ущерб своим насущным интересам, монахини сочли за лучшее просто обставить дело так, будто никакого нарушения нет и не было. Арабы, чтобы обойти запрет Корана на общение с нечистыми тварями, условились считать, что борзые - это не собаки. Святые сестры во главе с Гонорией сделали вид, что их работники - это вовсе не мужчины, и даже не совсем люди, а так, нечто среднее между хозяйственными орудиями и рабочим скотом. А потому эти семеро разделяли кров с животными, и, подобно им, ели в своих стойлах и спали на соломе: непарнокопытные занимали первый этаж, а двуногие прямоходящие - второй.
Взлетев по узкой деревянной лестнице, Маргарита тихонько постучалась в дверь комнатенки, отведенной конюху. Тот, закончив с работой, собирался поужинать, и, как истинный рыцарь, пригласил подругу разделить с ним скудную трапезу; Маргарита великодушно отказалась.
- Как хочешь, Марготон. А только у меня есть кое-что вкусненькое.
Вот погляди. - С этими словами Антуан извлек из кучи тряпья в углу сырную голову, и немаленькую. - Вот. Давай с тобой по ломтику, по два. Один я ее все равно не одолею, засохнет, жалко.
- Так ты это что же, у Матильды выпросил?
- Зачем выпросил? - ухмыльнулся верзила. - Просто помогал ей грузиться, да вместо фургона отнес одну головку к себе на квартиру.
- Ты, Туан, гляди, поосторожнее с этим... е мог, что ли на кухне у Симплиции чего-нибудь раздобыть?
- Ага, выпросишь у них! ет, Симплиция-то, она баба добрая, только Юнис боится, а эта чертовка скорее у коров сено сожрет, чем с кем-нибудь жратвой поделится. Эх, и накормят ее на том свете горячей похлебкой из смолы с дробинами! - Антуан сочно выругался, не к месту помянув Пречистую Деву.
