– Вставай. Мне пора собираться.
Она неохотно разлепляет веки и стонет.
– Мм… Настёнок… Такой кайф – спать у тебя на коленках, и ты ломаешь его!
– Мне надо идти на работу, а тебе – домой, – говорю я. – Тебе ещё предстоит получить выговор от мамы – забыла?
– Ой, ё-моё! – измученно стонет она, садясь. – Она же меня спросит, куда я девала пятьсот рублей, которые она мне дала, а я что скажу?
Я достаю кошелёк, вынимаю оттуда названную купюру и протягиваю ей. Она хмурится.
– Настенька, что ты! Я не могу взять.
– Бери, бери, – настаиваю я. – В следующий раз будешь знать, как пропивать деньги, не тобой заработанные.
Она с тяжким вздохом принимает деньги и прячет в карман, а уже через секунду прижимается к моим коленям.
– Настёночек, любимая, ты меня уничтожила… Я не достойна тебя, даже… – она выпрямляется и отодвигается от меня, – даже прикасаться к тебе не достойна! Только вот… – Она берёт мои тапочки и целует их обе в подошву. – Только подмётки твоих тапочек и могу целовать.
– Ладно, – говорю я. – Будем считать, что урок усвоен.
В семь часов мы выходим из дома и идём пешком по уже проснувшимся улицам. Я тихонько беру Нику под руку, и наши ноги шагают рядом: мои – в белых балетках и колготках, и её – в «пацанских» мешковатых штанах с карманами и чёрных с белыми вставками полукроссовках. Наши тени проплывают по асфальту и стенам домов, ломаясь под углом, переходят улицу по «зебре» и бодают свежевыбеленный бордюр головами: с «конским хвостом» на затылке – моя голова, круглая – Никина.
– Настя! – вдруг окликают меня.
У автобусной остановки притормаживает Костина машина, и он выходит.
– Насть, ты что, забыла, что я за тобой заеду? Я приехал, звоню в домофон, а тебя нет.
В самом деле, с этой катавасией вокруг Ники я и забыла, что он обещал заехать и подбросить меня до работы. Он частенько так делает, хотя я его и не прошу об этом. После того, что я ему сказала в больничной палате, другой парень на его месте уж давно махнул бы рукой и завёл знакомство с другой девушкой, а он – нет. Он заезжает за мной утром и подбрасывает до дома вечером, но не лезет с поцелуями и ни на что не намекает, а недавно он поздравил меня с днём рождения и вручил подарочный сертификат, чтобы я сама выбрала себе подходящую вещь в магазине. Я не знаю, что это – дружба или ухаживание, но ничего большего между нами пока нет.
– Костя, извини, так получилось, – только и могу я сказать, не зная, как толком объяснить причину моей забывчивости.
А Ника, прищурившись, тихо цедит сквозь зубы:
– Так… Всё поняла.
Костя, подойдя к нам, говорит:
– Ну, ты могла бы хоть позвонить и сказать, что заезжать не надо.
Ника, глядя на него с холодным прищуром, спрашивает грубовато и враждебно:
– Ты кто такой будешь?
Её «наезд» не имеет на Костю воздействия – он лишь недружелюбно переспрашивает, двинув бровью:
– Кто я такой? С какой стати я должен отвечать на вопрос, заданный таким тоном? Сначала вы потрудитесь представиться.
Ника, усмехнувшись, сплёвывает на асфальт:
– Надо же… Джентльмен из высшего общества! Куда уж нам, обыкновенному быдлу, до вас! – И, переведя взгляд на меня, говорит мне всё с тем же прищуром, глухо и хрипло: – Настя, я пойду. Ещё раз спасибо за всё.
С отчаянием чувствуя, что разрулить эту дурацкую ситуацию у меня не получается, я цепляюсь за её руку:
– Ника, да подожди…
Её взгляд обдаёт меня холодом:
– Иди. На работу опоздаешь.
Она уходит скорым шагом, сунув руки в карманы и низко пригнув голову, а я беспомощно смотрю ей вслед, и на душе как-то гадко оттого, что так всё получилось.
– Это что был за тип? – спрашивает Костя.
– Это не тип, – отвечаю я. – Это Ника.
– Ника? – переспрашивает он, непонимающе морща лоб. – Это от «Николай»? Странно…
– Нет, Ника – это Ника. Она моя подруга.
– Она? – фыркает Костя. – А я её за парня принял! Слушай, но она так одета и подстрижена, что можно и перепутать!
Мне теперь уже ничего не остаётся, как только сесть в машину к Косте и позволить ему подвезти меня. Сначала мы молчим, а потом Костя, чтобы что-нибудь сказать, говорит:
– Ну и подруги у тебя… Брутальная девушка. Чего она на меня так наехала?
Я чувствую себя слишком усталой, чтобы объяснять, кто такая Ника, и поэтому просто молчу. Костя, не получив ответа, озадаченно мычит:
– М-да…
Проходит минута, две, и он вдруг вспоминает:
– Слушай, я же вот что хотел сказать! Мне тут сон странный приснился. Может, и чушь, но… В общем, девчушка маленькая, бегает по травке, рвёт цветочки. Я смотрю на неё и откуда-то знаю, что она моя дочка – просто знаю и всё, а откуда – непонятно. К чему бы это?
Вот мы и познакомились, папа.
Глава 29. Дорогу осилит идущий
Я иду домой, но мои ноги сами сворачивают во двор с серебристыми ивами и качелями, с песочницей и расплавленным золотом солнца в окнах. В песочнице играют дети, девочка с хвостиками прыгает через скакалку, а на скамейке сидит стриженая девушка в широких чёрных штанах с карманами и блестящими молниями, в джинсовой голубой жилетке и белой водолазке. На земле между её широко расставленными ногами в чёрно-белых полукроссовках стоит недопитая бутылка пива из коричневого стекла, в лениво повисших пальцах дымится сигарета. Ребёнок, запутавшись в скакалке, падает и плачет, и девушка говорит:
– Настенька! Ты же большая девочка, а плачешь. Ну, иди сюда.
Я вздрагиваю, услышав своё имя, но эти слова обращены не ко мне. Девушка бросает сигарету и отставляет в сторону пиво, сажает малышку к себе на колени и что-то говорит ласково и тихо, вытирая ей слёзы. Девочка доверчиво льнёт к ней и уже не плачет, берёт конфету, которую девушка достаёт из кармана джинсовой жилетки, мягкими розовыми губками чмокает её в щёку и снова бежит играть. Девушка наблюдает за ней потеплевшим взглядом и ласковыми морщинками у глаз.
Я подхожу и сажусь рядом. Она делает глоток пива, как бы не замечая меня, и мне кажется, что я невидимка. Мы молчим под шелестящими ивами, я дотрагиваюсь до её чёрной штанины:
– Новые?
– Что? – рассеянно переспрашивает она.
– Штаны.
Ника кивает, достаёт новую сигарету.
– Сегодня купила. Да, кстати. – Она расстёгивает карман жилетки и достаёт пятьсот рублей. – Возьми, они не понадобились. Я мамке правду сказала.
Она зажигает зажатую в её губах сигарету, я со вздохом прячу деньги в кошелёк. Мы сидим и снова молчим, она старается выпускать дым в сторону от меня.
– Ника! – слышится с балкона. – Пошли ужинать!
Она оборачивается, отвечает:
– Иду, мам!
– Кто там с тобой? Настя? – кричит голос с балкона.
Я тоже оборачиваюсь и приветственно машу рукой:
– Здрасьте, Надежда Анатольевна!
– Заходите обе, будем ужинать! – зовёт она.
Я встаю со скамейки, а Ника ещё допивает пиво. Я протягиваю ей руку:
– Пошли, мама зовёт.
Допив последний глоток, Ника оставляет пустую бутылку возле скамейки – для сборщиков стеклотары. Сделав напоследок пару затяжек, она бросает сигарету и идёт к подъезду, так и не взяв мою руку. Подавив вздох, я иду следом.
В открытую форточку доносятся голоса детей и шелест ив, кухня наполнена вкусными запахами. Сердце сжимается: разве можно желать чего-то иного, стремиться куда-то прочь, не ценя домашнего тепла? Оно всегда есть и ждёт нас, пока мама дома. Ничего, что она немножко ворчит: она желает добра.
– Мыть руки, девочки… Ника, может, хватит уже надуваться пивом? Вот не буду больше давать тебе деньги – иди, сама зарабатывай, взрослая уже… Бери пример с Насти – она молодец… Не курит, пиво не пьёт, работает, готовить умеет – в общем, повезёт тому, кто на ней женится.
В тарелках дымится борщ, белеет сметана, плавает ароматная свежая зелень – не борщ, а поэма. Отправив первую строфу этой поэмы в рот, Ника бурчит:
– Кто меня с судимостью на работу возьмёт? Сама знаешь…
Маленькая женщина вздыхает, вытирает руки полотенцем.
– Вот заладила – не возьмёт, не возьмёт… А ты пробовала, ходила куда-нибудь? Хоть какую-нибудь работу надо найти – не сидеть же сиднем, пиво дуть да сигареты по пачке в день смолить!
Ника дует на ложку с борщом: горячий.
– Мам, ну не нуди ты… Устроюсь. Ещё недели не прошло, как я дома, а ты уже мне плешь проела с этой работой… Найду я её, найду!
– Ты каждый день обещаешь, – не унимается Надежда Анатольевна. – А сама хоть бы газету купила!
– Да купила уже, вон лежит, – показывает Ника кивком головы на свёрнутую в трубочку газету с объявлениями о работе, лежащую на подоконнике.
– Ну, вижу, купила. Только не видно, чтоб ты её просмотрела!
– Не успела ещё. Сегодня просмотрю. Ох, мам… Неотвязная же ты!
– И не отвяжусь, пока не устроишься.
В уголках губ Ники проступает усмешка, она молчит и ест борщ. Я тоже ем и думаю: трудно же ей будет устроиться. На вышедших из мест заключения смотрят, как на прокажённых. Хорошее место вряд ли удастся найти. А ведь у неё высшее образование. Вот так, из-за одной глупости – вся жизнь наперекосяк.
