Нуреев нередко танцевал в театрах средней руки и в небольших городах ради того, чтобы собрать побольше публики и заработать побольше денег. Причины более чем понятны: в течение двадцати двух лет он был в «свободном полете», не связанный ни с одной из компаний постоянно. Так в чем же дело?
Летом 1961 года Запад открыл для себя этого дикаря, танцевавшего так, как никто другой не танцевал. Это было необычно, но Нурееву пришлось стучаться во все двери, чтобы его приняли. Рафинированный балетный мир опасался пускать в клетку этого, без сомнения, великолепного, но такого опасного хищника. Вот когда он научился довольствоваться малым.
Разумеется, через полгода после побега из СССР в Королевском балете Лондона Нуреева приняли с распростертыми объятиями (благодаря Марго Фонтейн, замечу в скобках), но затем ситуация изменилась. Марго Фонтейн перешагнула пятидесятилетний рубеж, и в недрах труппы другие солисты изнывали от нетерпения. Кеннет Макмиллан, принявший руководство компанией после трехлетнего изгнания в Берлине, устал от капризов Нуреева. Тот же считал себя недооцененным. «Рудольф полагал, что он интересен Королевскому балету, пока он в паре с Марго. И он был уверен, что после ее ухода на него просто наплюют», – отмечал Луиджи Пиньотти33. В 1977 году новый директор Норман Моррис официально положил конец практике приглашения звезд со стороны. С тех пор Нуреев возвращался в Королевский балет лишь эпизодически.
В Парижскую оперу, по государственным резонам (Франция не хотела портить отношений с Советским Союзом), Нурееву не было доступа до 1967 года. Конечно, в семидесятые его регулярно приглашали выступать на прославленной сцене. Рольф Либерман, директор Оперы, очень его любил, и Рудольф мог выбирать спектакли и партнеров. Между 1967 и 1983 годами Нуреев станцевал девяносто спектаклей и до сих пор остается в ранге самого приглашаемого артиста за весь период существования Оперы. Но его появление всегда встречалось с зубовным скрежетом. Так, в 1980 году французский балет отказался от гастролей в США, потому что американский продюсер не скрывал, что заинтересован только и только в Рудольфе (предусматривалось, что он будет танцевать «Манфреда» в собственной постановке). Гастроли заявлялись как событие, ведь это было первое турне труппы с 1948 года! Но… артисты не согласились играть роль статистов и отказались от поездки. Взамен в парижском Дворце Конгрессов двадцать три раза дали «Лебединое озеро», однако Нуреев был занят… всего четыре раза!
Что же касается двух крупнейших американских компаний, «New York City Ballet» Баланчина и Американского театра балета, то они почти никогда не приглашали Нуреева, хотя он столько сделал, чтобы быть приглашенным. Он был неудобным, он занимал слишком много места (это с одной стороны) и очень страдал от этого (с другой). В 1974 году, когда он уже был в зените славы, он дал два совета Михаилу Барышникову, недавно перебравшемуся на Запад и уже выступавшему в «Жизели» в Американском театре балета: «Не давай никому писать твою биографию в двадцать четыре года. И не бегай с места на место. Оставайся со своей компанией»34. Дружеский совет? Или попытка нейтрализовать молодого опасного конкурента?
Почему Нуреев после Королевского балета так и не смог устроиться на правах постоянного солиста в большую классическую труппу? Думаю, не только по причине переменчивого характера или оттого, что многие компании предпочитали «своих» артистов. Очень скоро Нуреев стал мегазвездой, которая не могла принадлежать какой-то одной труппе. Про выдающихся танцовщиков говорили, что это солист (звезда) Королевского балета, Парижской оперы, «Ла Скала», или Кировского, или Большого. Они представляли школу, которой оставались верны, закончив исполнительскую карьеру, они становились преподавателями – там же. Обрубив канаты своего корабля, Нуреев совершил своего рода артистическое кощунство, обрекшее его на вечное скитание. И на славу ради выживания.
Но это тоже часть карьеры Нуреева, неудобного и непокорного. Карьеры, поломавшей неписаные законы мира традиций. Путь, проделанный в одиночку, сделал из Нуреева особенного танцовщика, образ которого вызывал противоречивые реакции: коллеги и восхищались им, и отвергали его.
Очень скоро Нуреев понял: чтобы быть на виду, надо делать как большие музыканты: устраивать сольные концерты, организовать свои собственные выступления, без привязки к какой-либо труппе, в конце концов, он звезда и имеет на это полное право. В 1974 году его замысел принимает форму проекта «Нуреев и Друзья». Это была небольшая подвижная группа танцовщиков, исполнявших отрывки из балетов по всему миру. И эта группа продержалась до 1992 года! То есть почти восемнадцать лет, в течение которых Нуреев выступал по шесть дней в неделю (а по субботам утром и вечером) в спектаклях, которые держались на одном лишь его имени.
В артистическом плане проект «Нуреев и Друзья» не был чем-то выдающимся. За неимением времени на освоение нового Рудольф танцевал все те же бесконечные соло и па-де-де. Впоследствии, чтобы сократить расходы, труппа была сведена до минимума, и выступления по большей части проходили под фонограмму. «Лучше платить хорошей команде, чем плохому оркестру», – говорил Нуреев35.
Рудольф сам составлял программы и план выступлений. Гость во многих крупных компаниях, теперь он становился могучей приглашающей стороной. Он находил партнеров в труппах, с которыми выступал, и часто сманивал их «подзаработать» с ним. Обычно он приглашал более молодых, чем он сам, малоизвестных и, несомненно, менее оплачиваемых артистов. Так, по свидетельству Луиджи Пиньотти, его собственный гонорар с 1982 года составлял порядка 10 000 долларов за выступление, тогда как партнеры в «Друзьях» получали тысячу-две за вечер. «Если танцовщик становился более привередливым, Рудольф говорил мне: „Луиджи, этот всё, конец. Найди менее дорогого“», – открыл тайну синьор Пиньотти, который со временем стал менеджером Рудольфа.
Такая разница в оплате кому-то могла показаться шокирующей. Но возможность танцевать по всему миру предоставляется не так уж часто. А Нуреев в течение многих лет выводил на сцену молодых танцовщиков из разных стран и позволял им очень неплохо зарабатывать. О дна-две тысячи долларов за вечер – это сумма, которую артист кордебалета не зарабатывал и за месяц. Поэтому предложение было привлекательным.
Через его «Друзей» прошли очень многие танцовщики. Англичане – Мерл Парк, Антуанетта Сибли, Марго Фонтейн36, канадка Карен Кэйн, швед Кеннет Грев, с 1979 года много французов, которых он хорошо знал: Вильфрид Пьолле, Жан Гизерикс, Шарль Жюд, Лоран Ил ер, Манюэль Легри, Изабель Герен, Сильви Гиллем, Моник Лудьер, Эвелин Дессютер, Эрик Камийо, Мари-Кристин Муи…
Итак, что же исполнялось на сценических площадках, от самых престижных до самых скромных?
Программа была изысканной, позволявшей показать все грани таланта самого Нуреева и приобщить простую публику к искусству танца. Разумеется, па-де-де из «Дон Кихота», «Спящей красавицы» и «Корсара»; па-де-де из «Праздника цветов в Гензано» и па-де-сис из «Неаполя»; «Послеполуденный отдых Фавна», «Видение розы» и «Петрушка»; из современных постановок – «Песни странствующего подмастерья» Бежара, «Канаты времени» ван Данцига, «Урок» Флеминга Флиндта, «Auréole» Пола Тейлора, «Братья» Дэвида Парсонса, «Лунный Пьеро» Глена Тетли; представление всегда завершала «Павана Мавра» Хосе Лимона. Вообще, это был особый ритуал. Вечер начинался с «Аполлона Мусагета» Баланчина и заканчивался «Паваной Мавра». Такой финал был несколько странным, потому что «Павана…» – балет грустный и маловиртуозный. Но Нуреев часто отказывал себе в громком финале. Свою программу он сознательно заканчивал не на апофеозе, а скорее на эмоциях, на чувствах. «Если хочется произвести на публику напоследок настоящее глубокое впечатление, надо завершить спектакль самым эмоциональным, самым медленным отрывком. Даже если он горький и меланхоличный. Надо сделать так, чтобы люди возвращались домой со слезами на глазах и с внутренним трепетом»37. Вот так открывался истинный темперамент Нуреева – более ностальгический, чем праздничный, более задумчивый, чем экспансивный.
На протяжении вечера Нуреев появлялся на сцене минимум четыре раза. Он мог за один вечер станцевать «Корсара», «Песни странствующего подмастерья», «Аполлона…» и «Павану…» или соединить в одном спектакле «Фавна», «Видение розы» и «Петрушку». Все были взаимозаменяемы в случае необходимости. Жан Гизерикс, бывший партнером Нуреева по «Подмастерью» в течение десяти лет, вспоминал, как однажды они танцевали три русских балета во Флоренции, и Рудольф вдруг сказал ему: «Я завтра тала Милан. Вы делать „Петрушка“, нет, Мавра“», – обязав Гизерикса «подучить роль за одни сутки»38.
