Но пару минут спустя она все-таки заметила этот шум, и каблуки сразу перестали мешать.
Никто не засмеялся. Возможно, только я нахожу этот момент забавным.
— Предлагаю пропить курс зелий, — смотрю я на отца. — Всем нам пропить. Какой-нибудь подороже, с перманентными эффектами. Возможно, если бы Вероника была чуточку крепче, она бы сейчас не лежала в коме. Не ставлю никому в упрек, просто думаю, что мы сейчас можем позволить себе подобное.
Папа отводит глаза и кивает.
Мне понравилось, как мы сидим. Повод не понравился, не понравилось место, где мы находимся, а вот такие посиделки — спокойные, мне пришлись по душе. Спокойное времяпровождение, без всякой фальши, без улыбок, без недомолвок. Сидеть и изливать душу родным. Не пытаясь казаться круче, чем мы есть, не пытаться прятать чувства.
Только вот в какой-то момент мама снова пустила слезу.
— Мам, обещаю, что с ней все будет в порядке. Посмотри на ее лицо. Тот жуткий синяк, который мы видели вчера, почти исчез.
А еще я оставлю здесь гоблина под иллюзиями, на случай, если кто-то действительно захочет устроить для сестренки «несчастный случай».
— Не зря мы купили ей лучшие зелья, — кивает отец. — Хоть и дорогие, но нет ничего дороже своего здоровья и здоровья родственников.
— Это точно, — вздыхаю. — И, раз ты сам это понял, то и я сознаюсь — дело тут не в зельях. В общем, я нашел альтернативный способ помочь Веронике.
Степан и мама недоумевают, а вот глаза отца наливаются кровью.
Похоже, нас ждет непростой разговор.
К моей радости, отец не устраивает сцену на глазах родственников.
— Пойдем-ка выйдем, — кивает он мне на дверь.
В коридоре он ловит первую попавшуюся медсестру и спрашивает, где можно тихо и спокойно поговорить. Женщина отправляет нас на пожарную лестницу.
На лестнице холодно, но от отца веет пламенной яростью. Папа кладет руку мне на плечо и слегка наклоняется, нависая надо мной.
— Мы с тобой уже говорили о симбионтах, — обманчиво спокойным тоном говорит отец. — И что мы решили по их поводу?
Он действительно думает, я скажу, мол, «обещал не использовать их в отношении членов нашей семьи без твоего разрешения»? Думает, я загоню себя в ловушку виноватого?
— Я решил, что стоит их использовать, но ты решил, что они опасны. Причем решил сразу за всех и даже за маму, ничего ей не рассказав.
— Так какого черта ты идешь против моего решения⁈
Ладонь на плече сжимается, но отец одергивает себя и убирает руку.
— Обстоятельства изменились, — пожимаю плечами. — И я ни о чем не жалею.
— Как удалить твой симбионт? Я готов нанять лучших целителей, чтобы они исправили твою ошибку, только опиши мне процесс извлечения.
— Уже никак. Если попытаешься, убьешь дочь.
Отец рычит, но я решаю сразу вскрыть и другой свой проступок.
— Как самочувствие? Не обратил внимания, что мешки под глазами изрядно уменьшились, да и проснулся наверняка бодрым и свежим?
Отец каменеет. Смотрит на меня таким взглядом, будто действительно ударит.
— Что ты сделал, дурак?
Пожимаю плечами.
— То, что должен.
— Ты нарушил целых два моих запрета! — взрывается отец. — Я просил тебя не лезть в наши мозги, просил держать подальше от нас симбионтов. Ты наплевал на мои просьбы! Да ты клал на меня! Клал на семью и наше мнение!
Отец ходил по маленькой лестничной площадке, как разъяренный лев. Отшвырнул с пути пустое ведро, рыкнул на выглянувших покурить интернов.
— Нельзя вмешиваться в чужие мысли и чувства! Нельзя рыться в мозгах, нельзя делать людей сильнее, крепче и лучше вопреки их воле! Ты поступил, как последний эгоист! Ты забыл, что за твоим желанием сохранить нам жизни находится наше личное мнение, наши чувства и права, в конце концов! Ты наплевал на то, что каждый из нас заслуживает уважения! Ты вытер ноги о мораль и этику! Никто, НИКТО не имеет права вмешиваться в чужую жизнь так, как это сделал ты!
— Накажи меня, — пожимаю плечами. — Я думаю, что сделал все правильно, и ты меня не переубедишь. Мне даже не стыдно. Причины моего вмешательства более, чем веские — тебя совсем недавно пытались убить, а Ника чуть не умерла.
— Ты сам говорил, что в прошлом у нас все было в порядке! — снова заорал отец.
— Она не должна была попасть под машину. Она вообще ни разу не попадала в драки или какие-то передряги. Комнатный цветочек, защищенный папой, а потом еще и старшим братом. А теперь прошлое поменялось. Я тебе уже говорил, что в моих воспоминаниях и происходящем все больше несоответствий. И я не знаю, что произойдет дальше. Сперва ты, потом Вероника. Увернется ли от следующего автомобиля Степан? Не произойдет ли прорыв возле ателье, когда там будет мама, и как она справится, если это все-таки случится?
Знаешь, как это выглядит с моей стороны? Как идиотство, не меньше. Я понимаю твою точку зрения, но допусти — хотя бы однажды — что не только ты можешь быть прав! Просто представь, что прав я, и на самом деле симбионт абсолютно безопасен! Поставь себя на моё место и подумай, каково мне, человеку, знающему про абсолютную безопасность симбионта наблюдать, как ты всеми силами отказываешься от средства спасти любого из нас от рухнувшей с крыши сосульки, от удара головой об уголок ванны, и от тысяч других нелепых смертей!
— У каждого человека должно быть право на собственное мнение! Я здесь глава рода! Я!
— А теперь у тебя просто выбора нет. Остается жить, как жили, и выяснять мою правоту эмпирически. Вот теперь я не собираюсь нарушать никаких твоих приказов. Теперь мне незачем этого делать. Главное уже произошло — моя семья защищена, и ты уже не отыграешь этого никакими операциями.
— Что же ты наделал?.. — покачал головой отец.
— Расширил возможности твоего тела! Вычеркнул добрую половину причин, которые могли тебя убить! Только не говори, что когда ты раньше резко вставал с кровати, у тебя не темнело в глазах. Я тебя спас, пусть даже против твоей воли! Давай, скажи, что у тебя никогда не кололо сердце, не сдавливало грудь! Ты даже к целителям не обращался: какой-то странной ментальной гимнастикой пришел к выводу, что это выставит тебя слабым, и гордо
