в щели между ними. Атаки римской конницы под командой Красса-младшего легко отбили тяжелые кавалеристы парфян, и она погибла вся, до последнего человека. Казалось бы, обученные легионы продержатся, но нет. Как только они шли в атаку, парфяне лениво отъезжали на двадцать шагов и издевательски расстреливали их в упор. Римляне поняли, что проиграли, когда увидели очередной караван верблюдов, груженных вязанками стрел. Их в той битве выпустили несколько миллионов, а сорок тысяч легионеров сложило головы в сирийских песках. Марк Красс, самый богатый человек в мире, удостоился почетной смерти: ему в глотку влили расплавленное золото…
— Интересно, как погибну я? — спросил сам у себя Владимир, когда очередная стрела чиркнула на излете по чешуе его вызолоченного доспеха. — М-да, не получилось… Вот же дерьмо! А ведь мать предупреждала, чтобы я сюда не совался. Как будто чуяла что-то. Наверное, это дядюшка Стефан меня раскусил, он хитрая сволочь. Интересно, убьют или все же возьмут в плен? Шансов без кораблей у меня никаких. Я ведь даже сбежать не смогу…
— Надо договариваться, ваша царственность, — стратиг его войска был чернее тучи. — Иначе конец нам. Сгинем тут все до единого…
— Давай! — кивнул Владимир, сердце которого екнуло. — Проклятие!
Полк клибанариев вышел на позицию и выстроился для атаки. Он занимает по фронту почти милю и, когда бьет в центр огромного войска, выстроенного в шеренги, обычно взламывает его как орех. Ромеи выставили вперед копья, но все это было тщетно. Простые наемники не удержат воинскую элиту, ведомую всадником в позолоченной кирасе, в алом плаще и в шлеме, напоминающем горшок со щелями напротив глаз. Префект Африки Айсын, собственной персоной, лучший клибанарий империи.
— Помоги нам, господи! — прошептал Владимир, когда тяжелая кавалерия перешла с рыси в галоп, и через считаные секунды пехотный строй ромеев просто перестал существовать. Он рассыпался на кучки перепуганных людей, которые начали разбегаться во все стороны.
***
— Где тебя носило, косоглазая ты рожа? — недовольно спросил Лаврик, крепко обнимая старого друга. — Я думал, ты проспал бой.
— Я редкостный красавец знатного рода, — с достоинством ответил Айсын, потирая изуродованный в младенчестве, вытянутый, словно шишка череп. — И не тебе, потомственному босяку с круглыми глазами, и с башкой, как у последнего раба, открывать свой рот. Твои родители не позаботились о тебе, и ты вырос урод уродом.
— Кто урод? Я урод? — Лаврик даже растерялся. Он был несколько иного мнения о своей внешности, и имел для этого все основания.
— Ну не я же! — недоуменно посмотрел на него побратим. — Давай заедем в любое кочевье и спросим у тамошних баб!
И воины расхохотались, довольные своей забавой, которая не прекращалась уже четверть века. Сегодня в словесной перепалке победил Айсын, а это значит, что Лаврик накрывает богатый стол. У них будет несколько дней, чтобы отдохнуть. Пленных разделят на отряды и отправят кого куда. Умирающих от ран — на кладбище, отпетых разбойников — в каменоломни, а тех, кто проявляет проблески здравого смысла, завербуют в египетские легионы. Знать и военачальников отпустят за выкуп, а императора Владимира отправят под конвоем в Александрию. Он станет почетным гостем своего брата.
Ноябрь 658 года. Степи Паннонии.
Александр вел кирасирский полк к одному из последних родов кочагиров, который прижали к лесной опушке. В чащу им ходу не было. Торные дороги завалили, а засеки, которые устроили здесь еще при старом кагане, никто рушить и не подумал. Потому как государь Само не велел. Дивились люди, но засечная черта внутри государства, хоть и в неполном виде, но осталась. Она отделяла земли хорутан от аварской Пусты, префектуру Паннония от префектуры Норик. Голые ветви, растерявшие листья, переплели руки-ветки в уродливом танце, вздымая их к холодному осеннему небу. Даже сейчас стволы, искривленные волей человека, пугали своей мрачной, неестественной красотой. Передние ряды наклонены вперед, а те, что позади них — вбок. Они срослись намертво, и под ними нет даже привычного подлеска. Те редкие кусты, что все же попытались выжить в этом месте, лишенном солнца, превратили лес в царство птиц. Тут их было несметное количество, потому как ни лиса, ни охотник с луком не совались в эти непроходимые заросли. Из хищников только куницы любили эти опушки, недоступные для ловчих петель и стрел. Рядом степь, где множество мышей-полевок, а на ветвях — птичьи гнезда. Красота, да и только.
— Государь, — командир эскадрона подскакал и ударил кулаком в грудь. Он Александра много лет знал, еще с Сотни. И весь эскадрон его составлял личное войско наследника, преданное ему безоговорочно. Они же с малых лет лямку тянули. Как учились, так и служить пошли, все вместе.
— Слушаю тебя, Некрас, — повернулся к нему Александр.
— До изменников четверть часа, они у опушки. А в полудне пути отсюда сам хан Юрук идет, не жалея лошадей. Какие будут распоряжения?
— Те же, что и раньше, — пришпорил коня Александр, — изменников на ножи, а потом идем на соединение с тарниахами и консуярами. Юрук за нами поскачет, никуда не денется. Он захочет отмстить за свою семью.
Что могут сделать две сотни человек, из которых два десятка воинов, когда на них идет кавалерийский полк? Да ничего, только умереть с честью. У них не осталось скота, лишь немного коней, на которых они пытались убежать. Тщетно. Кочагиров гнали по всей степи, словно волков. И вот теперь им негде больше спрятаться. Воины, почуявшие дрожь земли, которую тревожит топот сотен копыт, натянули тетиву на луки. Они обняли своих родных, а потом достали ножи. Кочагиры знали, что им все равно не выжить. Братиславский хан приказал извести под корень их народ. Отцы убили своих детей и жен, а потом убили своих матерей. Их всего два десятка, а впереди неудержимо катится закованная в железо волна. Всадники, которые уложили своих родичей в ровные ряды, спокойно ждали смерти. Они уже расчесали волосы, густым водопадом спускающиеся до самого пояса. Здесь мало черных волос, все больше седые. Они сегодня умрут достойно, как воины, и не опозорят предков трусостью. Как не позволили опозорить насилием своих жен и дочерей.
— Алхаа! — отрывисто скомандовал старейшина племени, приходившийся родным дядей хану Юруку. — Покажем этим земляным
