Иван достал брошюру из накладного кармана полувоенного френча, висящего на стуле. Паша залюбовалась его открытой шеей, выглядывающей из нижней белой рубахи без ворота. Было тепло от натопленной печи, одна стенка которой выходила в комнату, и лицо Ивана раскраснелось: её Ваня опять выглядел, как когда-то в Алешках, и взгляд Паши затуманился.
- Вот слушай! Как видно из словаря Василия Васильевича Радлова - это академик такой был, умер в восемнадцатом году, - Курлак в переводе на русский - ручей. Еманча значит плохая вода, Тойда - глинистая гора, Карачан, где ты родилась, моя светлая, - чёрная сторона, Чамлык - сосновый или еловый лес, Савала - чистое место, Коротояк - край чёрной горы. А как ты думаешь, что значит наша Чигла? Приток Битюга Чигла - название тюркское. «Чик-ла» в переводе означает влажная земля, сырое, глинистое место. Но есть ещё одно тюркское слово: «чигла», что означает - журчать. И это название дали хазары, первыми появившиеся в этих местах, а сохранили печенеги, половцы и татары, говорившие на мало чем отличающемся языке. Как тебе?
- Очень интересно! Но хочется спать. что-то я устала сегодня.
- А мы эту усталость сейчас снимем! - улыбнулся Иван, показывая свои ровные зубы.
Не зря Паше вспомнились Алешки: этой ночью, в тёплой, натопленной горнице, на двуспальной кровати, ей было так хорошо с Иваном, что она неожиданно для себя закричала; заглушая свой крик, она прижалась ртом к его плечу.
* * *
- Ах, Розенфильда, Розенфильда! - выговаривала своей подруге Амелия. - Мне кажется, ты говорила, что в своей прошлой жизни ты работала в историческом архиве, а не в доме терпимости, где можно подглядывать всякие интимные дела. Почему бы тебе вовремя деликатно не покинуть эту комнату?
- Потому что даже тебя, соню, этот крик разбудил на печке, а я беспокоилась за маленьких - вдруг напугаются? Меня этими телодвижениями не удивишь!
* * *
Так получилось, что в Курлаке Марчуковы прожили тоже три года. «Мы с тобой, Ваня, как та трава - перекати-поле. Объездили всю Воронежскую область!» - говорила Паша. За это время она сблизилась с Таней Орловской, и частенько, когда Иван был на работе, соседка заходила к Паше с библией в руках.
Своим тихим голосом Орловская вела беседы о Боге, о божеском и человеческом, читала ей слово божье, и многое до Паши не доходило. Церковнославянский язык был для неё как таинственный речитатив, из которого понятным оставалось только наставление к праведному житию. Некоторых слов она не знала, но общий смысл и само таинство обращения к библии действовали на Пашу успокаивающе - она с удовольствием слушала Таню. Когда та спросила её:
- Прасковья Ивановна, а ты детей-то крестила? - Паша ответила почему-то шёпотом:
- Да, а как же, Татьяна Ивановна! Правда, тайком от Вани, возила в церковь, в соседнюю деревню. Поэтому они и крестиков не носят. Он-то у меня - партийный!
- В церкви? Это ты напрасно, Прасковья Ивановна... Ведь всё одно - там попы, в золочёных-то ризах, - племя Каина! Все они возлюбили печать антихристову, на земле им тесно жить с сынами Авеля, разогнали они праведных свидетелей. Есть один старец-праведник, духоборец из полков Иисусовых - в чистой реченьке он окропит твоих деток, смоет с них печать поганую. Истинны те, кто служит богу духом; тело их - храм божий, душа - образ божий!
Паше стало как-то не по себе, и она ответила Тане, чтобы не обижать её отказом:
- Хорошо, Татьяна Ивановна! Вы познакомьте меня с этим. праведником!
Но всё-таки она решила сначала осторожно разузнать у Ивана - кто такой этот
старец.
Паша кроме магазина никуда не ходила. Хлеб в продмаг завозили раз в неделю, и чтобы досталось (многие брали впрок), нужно было с утра занять очередь. Первое время её не знали, и она много чего наслышалась у магазина о своём муже. Что странно: женщины чаще хвалили его, мужики - ругали на чём свет стоит. Как-то неказистый мужичишка с запахом сивухи толковал другому:
- Новый-то, гляди, - круто взял! Выпимши увидит кого на работе - враз от получки отсчитають. Ить, даже с правления мужиков половину разогнал!
- Дык иде ж ему тверёзых-то набраться? - вторил ему собеседник. - Он про- бывал день-деньской спину гнуть в поле? А дома - свои дела ждуть!
- Говорить, кто работаить - тому пить некоды! А по мне - я на его вкалывать не собираюся, лучше сто граммов положу на душу!
- А как же! Он вон лес завёз, лучшим работникам, говорить, будем дома строить!
- Да, а по мне - пропади всё пропадом! Я доживу век в своёй халабуде!
Когда Паша рассказала Ване о том разговоре, он горько усмехнулся.
- Вся беда в том, что они экономят силы, днём работают спустя рукава, чтобы ещё потрудиться на собственном подворье. У всех участки, скотина, которой потребны корма. Поэтому и тащат то, что плохо лежит в колхозе. Взять для своих нужд не считается зазорным. Стали красть лес, который я завозил для строительства. Нашёл быстро, дела передал в милицию. Если этого не сделать - растянут всё! И делают они это настолько простодушно - словно малые дети, они по-настоящему уверены, что всё это принадлежит им. Даже не пытаются хитрить или прятаться: не ворует только ленивый. После войны такого не было. Сталинский закон о трёх колосках теперь не действует!
Иван над чем-то задумался, потом заговорил вновь:
- А как тебе нравится местный язык? Звучный, напевный. И почти всегда говорят то, что думают, за словом в карман не лезут - ударенья в словах так расставлены, чтобы никто не смог сомневаться в сказанном. И всё это хлёстко, с напором! Вот например, вместо «огурец», они говорят: «игурец», офицер у них звучит как «ифицер»! Интересно, откуда это? Надо побеседовать с нашим местным историком, директором школы. Я даже стал записывать некоторые словечки, которые не слыхивал на Дону, - может, Гаврюше Троепольскому пригодится. Он сейчас книжки пишет. Ты, кстати, прочитала его «Записки агронома»?
- Некогда Ваня! Ты лучше спроси у директора школы о старце, про которого мне Таня рассказывала. Все нашу соседку зовут «баптисткой», а кто и кличет «староверкой». А что у неё за вера, я и не решаюсь спросить. Да, вот ты и кур обещал завести с птицефермы. Я им уже всё подготовила! Будут собственные яички. А коровку как назовём?
- Модисткой, Паша! В память о нашей незабвенной красавице .
В июне наслышанные о красотах поймы Битюга Марчуковы в воскресенье решили выехать на природу. Паша наготовила снеди, наварила свежих яичек, которые Санька носил в корзинке, собирая их с соломы в курятнике: он был маленький, и ему было удобно пробираться в низенькую дверцу, забитую сеткой.
Свежие огурцы и зелёный лук, вареную курицу и кусочек солёного сальца с прослойкой, которое так любил Ваня, Паша положила в матерчатую сумку, да ещё прибавила большую бутылку креплёного портвейна «три семёрки».
Подъехал на «газике» водитель Ивана Николай, худощавый, старательный, непьющий парень, которому с рожденья не повезло с лицом: одна сторона у него почти вся была красного цвета, из-за этого в деревне его звали «Красный».
Иван вышел во двор в тенниске с короткими рукавами, в лёгких широких брюках и парусиновых туфлях. За ним появилась Паша в тонком платье в горошек, на голове - летняя шляпка с ленточкой.
- Папа, можно я позову с собой Юрку тёти Таниного? У него удочки - будем ловить рыбу!
- Можно!
Оля несла под мышками двух своих кукол.
- Ну, кажется, все в сборе? - осмотрел собравшихся Иван.
Удочки молчаливого Юрки Николай привязал к брезентовой крыше, над дверцами.
. Ехать пришлось какие-то десять километров, не больше. Николай вёз на место ему известное, и эта излучина Битюга, куда они шли от машины пешком, - превзошла все ожидания. День выдался тихий, солнечный, песчаные плёсы с их водной гладью скрывались под зарослями ив и редколесья. Николай привёл семейство на изгиб реки, где берег был покрыт травой, кудрявые ивы окружали поляну со всех сторон. Место казалось райским уголком.
- Паша! Красота-то какая! - сказал Иван, восхищённо оглядывая окрестности. - Сюда надо каждое воскресенье ездить!
- Как же! Так я и поверила! Вспомни, сколько мне пришлось тебя уговаривать?
- Ладно, ладно! Раскидываем одеяльце под солнышком!
- Олечке я постелю в тени!
- Хорошо, вот здесь, под деревом, можно .
Иван наказал Николаю вернуться за ними вечером, и тот ушёл, отдав удочки ребятам. Юра с Санькой, прихватив банку с червями, двинулись к берегу и устроились над прозрачной водицей, в которой видно было шныряющих пескарей.
Ничего не поймав, ребята затеяли купаться, и Иван смотрел, как они носятся по отмели, брызгая друг в дружку ногами, вспоминал своё детство. Он разулся, снял брюки и зашёл в воду. В прозрачной воде увидел рака и стал звать мальчишек.
Ступая босиком по тёплой земле, прошёлся вдоль берега и вернулся к семейному лагерю. Дочка спала, обняв куклу, и Паша накрыла её простынкой от назойливых мух.
