за окном ветер. С платья и волос девушки стекала дождевая вода — вся её одежда промокла до нитки и прилипла к телу, а выбившиеся из косы волосы завились ажурными колечками. Она явно только вернулась домой, и коса её была украшена разноцветными васильками. Справившись с ужасом и распознав, кто перед ней, она прошептала на одном дыхании:
— Пожалуйста, не говорите папеньке!
Морен и не собирался — не его это дело. Но взгляд зацепился за цветы, и он не смог промолчать:
— Не гуляла бы ты в такую погоду. Неужто другого времени для свидания не нашлось?
Она широко распахнула глаза и вымолвила почти шёпотом:
— Откуда вы знаете?
— Догадался. Зачем ещё молодой девушке из дому в ночь сбегать?
Любава покачала головой и забормотала, потупив взгляд:
— Папенька против, да и ему нельзя, как подмастерью, с девушками быть. Если кто нас увидит — тут же отцу доложат, а он его места лишит, а то и из деревни выгонит! А в такой ливень никто из дому нос не кажет. Не говорите папеньке, пожалуйста!
— Не скажу. Но, пожалуйста, не встречайтесь больше в грозу. Опасно это. Ни один парень того не стоит.
Девушка ответила ему лучезарной улыбкой, которая, казалось, сияет даже в темноте. Помявшись немного да отводя взгляд, она приподнялась на носочках, поцеловала Морена в щёку и мышкой убежала наверх, в свою спальню. Морен не сразу пришёл в себя, но, прежде чем уйти спать, подобрал с пола свечку и поставил на ближайшую лавку.
* * *
Утро в деревнях всегда начиналось рано, а летом так и вовсе с первыми рассветными лучами. К тому моменту, когда Морен проснулся, хозяйка дома уже накормила кур, собрала яйца, подоила корову в хлеву и теперь готовила завтрак для детей и мужа. Земля ещё не успела прогреться и воздух был освежающе холоден, но когда Морен вышел во двор, его встретили лежавшая под солнцем полосатая кошка и хмурый Брослав. Последний стоял, подперев плечом опору крыльца, и, жуя колосок, в раздумьях смотрел себе под ноги, а заметив Морена, рукой подозвал его к себе.
— Знаешь, почему эти ночи зовут у нас Воробьиными? — спросил он, смотря исподлобья и нахмуренных бровей. Морен и рта раскрыть не успел — Брослав ответил сам, поддев носком ботинка мёртвого воробья, что лежал в траве у порога его дома: — Потому что наутро после них земля полнится воробьиными трупами. Если выйти в такую ночь во двор, то можно увидеть, как эти птицы, перепуганные, бьются о стены насмерть. Дурной это знак, как и любая смерть.
— Я уже говорил вам…
— Брослав!
Закончить Морену не дали — за калитку ворвался запыхавшийся паренёк — тот самый, со светлыми усами, который доложил старосте о неприятностях в прошлый раз. Вряд ли сегодня он прибежал по иным причинам, предположил Морен — и так оно и оказалось. Задыхаясь после бега, он сообщил о новой беде.
Ночью гроза повалила тяжёлый дуб, который рос у самого дома. Упавшее дерево проломило крышу и не на шутку перепугало жильцов — им пришлось выбежать на улицу босыми и в чём были прямо под проливной дождь. Утра они дожидались у приютивших их соседей, но, пусть никто и не пострадал, идти им теперь было некуда. Староста, выслушав весть, сплюнул себе под ноги и пошёл разбираться, а Морен увязался следом.
У дома уже собралась толпа зевак, окруживших двор несчастных со всех сторон. Казалось, поглазеть на чужую беду собралась вся деревня, и особое внимание привлекало обугленное дерево — корни его так и остались в земле, но расщеплённый ствол разломился на две половины, одна из которых и упала на крышу. Пока Брослав вёл разговор с мужиками, среди которых были и знакомые Морену лица, сам он стоял поодаль, в тени рябин, и прислушивался к шепоткам, доносившимся из толпы:
— Будь то кара Божья, молния бы в дом ударила. Ведмач это, говорю я тебе! Бог их уберег, коль не погиб никто.
— А он-то пошто?
— Давеча Синка с ним к ведьмачу ходил, из-за жены ругался. И вот на тебе, вчера ругались, а сегодня вон оно!
— Так чё ж тогда не на Синку кару послал?
— Мало ли, как оно там было, мож, он за друга вступился, нагрубил, ведьмачу и не понравилось.
— Одни беды от него, грозы уж вторую неделю. Так и посевы сгниют.
— Хочет, чтоб мы с голоду к нему на поклон пошли.
— Я видела, видела, как ночью в дерево то молния ударила. Он это!
— Скиталец!
То был староста. Выйдя из толпы, он подозвал Морена грозным приказом и отвёл его в сторону. Говорил он понизив голос, но слова звучали твёрдо, давая понять, что возражений он не потерпит:
— Ведьмач должен убраться из Теменек!
— Вы тоже считаете, что это он? Ни одному человеку…
— Дерево, может, и не он повалил, — перебил его Брослав. — Сам я не видел, а бабам на слово верить — себя не уважать. Но мне он здесь в любом случае не сдался. Люди недовольны, а мне уже этого достаточно, чтобы прогнать его.
Морен не стал спорить, зная, что бессмысленно.
Пока он шёл по деревне, ему на глаза то и дело попадались мёртвые воробьи. Они лежали под заборами домов да у корней деревьев, в рытвинах от телег да под стенами хат и пристроек. Одного у обочины дороги пожирал мшисто-рыжий кот. Когда Морен проходил мимо, тот зарычал на него, защищая добычу. От вида погибших птиц холодок пробегал по коже.
Морен пересказал Каену случившееся, разговоры людей и слова старосты. Тот ожидаемо не пришёл в восторг.
— Это даже не смешно! — возмутился он. — Сдались мне их посевы! Дожди, грозы?! Сейчас середина лета!
Он расхаживал из угла в угол, сопровождая каждый шаг новыми ругательствами.
— Из принципа теперь отсюда не уеду! Да я этого Синьку в глаза никогда не видел! Пересижу дожди, и эти невежды убедятся, что я тут ни при чём.
— А если ещё что приключится?
— Да что?! Скоро Зарница — сбор урожая, — грозы вот-вот закончатся. После им уже нечего будет мне предъявить. А если уеду сейчас, то дам им возможность думать, что они были правы.
— Ты уже и так у них на дурном счету, они найдут, в чём тебя обвинить. Им повод не нужен, чтобы спустить собак, — они сами его придумают.
— Мне надоело переезжать! Каждый раз, сталкиваясь с недопониманием, я отступал, но мне надоело вести кочевой образ жизни! Может, только и надо, что
