могли сдвинуть с места тяжелое дерево. Тогда призвали Оросу. Подошла она к криптомерии и что-то тихонько ей шепнула. И вдруг ствол дерева покачнулся, точно кивнул, и легко-легко сдвинулся с места.
Построили из него великолепный мост. Но люди боялись по нему ходить, потому что ночью он словно шептал что-то тихим и грустным голосом.
По приказу владетеля замка снова привели Оросу, одетую в нарядное платье.
Стала она переходить через мост, а у самой глаза полны слез. Сделает несколько шагов и прижмется щекой к перилам. Но вдруг дыханье отлетело от нее, и она упала посреди моста мертвая.
С тех пор и прозвали его «Шепчущим мостом».
Давно, давно жил в стране Кии один богач. Пришел к нему как-то раз молодой монашек по имени Антин и говорит:
— Здравствуйте, господин. Все это время не забывал я ваших прошлых благодеяний.
— О, смотрите пожалуйста, каким ты стал молодцом! Дочка моя, Кие-химэ, обрадуется. Где ты теперь живешь? — ласково спросил богач.
— Ныне живу я в храме Мангандзи, неподалеку от города Сиракава.
Позвал богач свою дочку Кие-химэ. Радостно приветствовала она юного Антина, ведь они часто играли вместе в дни своего детства.
Когда настала поздняя ночь, она вызвала Антина из дому:
— Антин-сама, это я, Кие-химэ! Выйди ко мне в сад на минутку…
Ночь была ясная. На небе светила полная луна.
— Вспомни, милый, вспомни, как еще малыми детьми дали мы обет верности друг другу. Я никогда его не забывала. Возьми меня с собой… — стала просить Кие-химэ.
— Нет, и не проси, невозможно это. Там, в дальнем краю, ждет меня моя любимая, — ответил Антин.
При этих словах горько заплакала девушка. Но не могла она так легко отказаться от своей любви. Видит Антин, что девушка заупрямилась, и говорит:
— Подожди, мне надо отлучиться, я возьму тебя с собой на обратном пути.
На другой день Антин ушел в дальний путь, точно сердце его почувствовало недоброе. Он и не думал воротиться.
А Кие-химэ, ничего про это не зная, день за днем ждала Антина. Однажды спросила она у прохожего монаха, не знает ли он, где сейчас Антин.
— Я повстречал его недалеко от столицы, — отвечал монах. Кие-химэ сразу пустилась в погоню.
Вот пришла девушка к широкой реке, но сколько она ни просила, ни молила, паромщик отказался ее переправить. Так велел паромщику Антин.
— Вернись к себе домой, — сказал паромщик, — не нужна ты своему любимому, есть у него другая.
Не вынесла обиды Кие-химэ и бросилась в воду. А на дне реки превратилась она в страшную змею.
Погналась она вслед за юношей. Увидел ее Антин и обомлел от ужаса. Кинулся он искать спасения в храме Додзедзи, и спрятали его монахи под большим колоколом. Притаился там Антин, чуть дышит.
Вползла огромная змея во двор храма и уставилась сверкающими глазами на колокол. Потом обвилась вокруг него кольцами и несколько раз ударила по нему хвостом. Жалобно загудел колокол, а у змеи из глаз кровавые слезы потекли.
Наконец змея уползла. Смотрят, а колокол раскалился докрасна. Подняли его монахи с земли, когда он остыл, смотрят, а под ним лежит только горстка пепла — все, что осталось от молодого монаха.
Давно, давно это было.
На одном из островов Мацусима жил в сельском храме мальчик по имени Миятие. Тихий и задумчивый, нравом и лицом он был похож на девушку. Не манили его резвые игры сверстников. Больше всего на свете любил Миятие слагать стихи.
Не раз посылал он свои танка [68] в столицу, и самые прославленные поэты при дворе императора приходили от них в восторг:
— Какие прекрасные песни! Сразу видно, идут они из глубины сердца.
Только об одном мечтал Миятие, только одно не выходило у него из головы:
— Ах, если бы мне попасть в столицу! Там поучился бы я поэтическому искусству.
Но настоятель храма не соглашался отпустить мальчика в трудный путь:
— Учиться поэзии — дело похвальное, но летами ты еще слишком мал. Не по силам тебе дальняя дорога. Нет, и не проси меня, я не дам своего согласия. Подожди, пока вырастешь.
Не вытерпел Миятие и однажды потихоньку убежал из храма.
На рыбачьей лодке переправился он через морские волны. Перед ним расстилались поля, высились горы, и даже с самой высокой горы нельзя было увидеть столицу… Но не испугался мальчик, а решил идти день и ночь.
Вот миновал он большое селение Сиогама, оставил за собой высокие стены замка Тагадзе… Уже поздно вечером вышел он на равнину Миягино. Куда ни взглянешь — всюду голубые от лунного света высокие травы.
И тут мальчик сложил начало танка. Легко-легко, словно сами собой, родились три первые строки:
В небе луна одна,
Но капли росы приютили
Тысячи маленьких лун…
Долго думал Миятие, как завершить танка. Он глядел то на небо, то на землю, но напрасно: в голове не рождалось ни одной мысли. Казалось, вдохновение улетело от него навсегда.
Горько стало мальчику. Угасла в нем вера, что он станет поэтом. Усталость и тоска одолели его… Упал он на землю и умер. А умирая, все повторял слова своей неоконченной песни:
— В небе луна одна…
— Бедный мальчик, вот горемыка! — пожалели о нем крестьяне ближайшей деревни. Похоронили они его труп возле дороги и насыпали над ним невысокий холмик.
Но с той поры на равнине начал появляться каждую ночь призрак мальчика. Голосом, печальным, как шелест сухого камыша, он повторял:
В небе луна одна,
Но капли росы приютили
Тысячи маленьких лун…
— О, стыд! О, горе! — И призрак со стоном исчезал во тьме.
Слух об этом дошел до настоятеля храма. Он разыскал могилу мальчика и пролил над ней слезы.
— О, зачем ты ослушался меня! Но я отпускаю тебе твой грех. Утешься же, твоя песня не останется незаконченной.
И он громко произнес два последних стиха:
Светом мне душу наполни,
О равнина Миягино.
После этого призрак мальчика перестал бродить по ночам. Его последняя песня была наконец завершена.
Так говорит старинное предание.
Вот что рассказывают в городе Сэндай.
У одного мастера, делавшего зонты на продажу, стояла в нише парадной комнаты глиняная фигурка старухи-ниточницы. Была она
