Мальчикъ ненавидѣлъ школу и чувствовалъ къ ученію искреннее отвращеніе. Его сильныя руки дрожали въ нерѣшимости, когда онъ брался за перо. За то отецъ и всѣ окружающіе восторгались легкостью, съ которою онъ воспроизводилъ все, что видѣлъ, въ простыхъ и наивныхъ рисункахъ, не упуская ни малѣйшей подробности. Карманы его были всегда полны угля, и онъ не проходилъ мимо стѣны или любого свѣтлаго камня безъ того, чтобы не нарисовать на нихъ сейчасъ же предметы, поражавшіе его глазъ чѣмъ-нибудь особеннымъ. Наружныя стѣны кузницы были совсѣмъ черны стъ рисунковъ маленькаго Маріано. Длинною вереницею тянулись на нихъ съ хвостиками закорючкою и задранными кверху мордами свиньи Святого Антонія, которыя содержались въ маленькомъ городкѣ на общественный счетъ и разыгрывались жителями въ лотерею въ день этого святого. А посреди этой пузатой процессіи выглядывалъ профиль кузнеца и его подручныхъ съ надписью подъ каждымъ изъ нихъ, чтобы ни у кого не могло быть сомнѣній относительно оригинала.
– Поди-ка сюда, жена, – кричалъ кузнецъ своей болѣзненной подругѣ жизни при видѣ новаго рисунка. – Поди, посмотри, что сдѣлалъ нашъ сынъ. Экій бѣсенокъ!..
Восторженное отношеніе къ таланту сына заставляло кузнеца смотрѣть сквозь пальцы на то, что мальчикъ исчезалъ изъ школы и кузницы и бѣгалъ цѣлыми днями по долинѣ или городку съ углемъ въ рукѣ, покрывая черными рисунками окрестныя скалы и стѣны домовъ къ великому отчаянію хозяекъ. На стѣнахъ таверны, на Главной площади города Маріано начертилъ головы всѣхъ наиболѣе усердныхъ посѣтителей ея, и трактирщикъ съ гордостью показывалъ ихъ публикѣ, не позволяя никому дотрагиваться до нихъ изъ боязни, что онѣ сотрутся. Это произведеніе искусства льстило тщеславію кузнеца, когда онъ заходилъ по воскресеньямъ послѣ обѣдни въ таверну выпить со старыми пріятелями стаканъ вина. А на домѣ священника Маріано нарисовалъ Пресвятую Дѣву, передъ которой останавливались, глубоко вздыхая, всѣ старыя ханжи.
Кузнецъ краснѣлъ отъ удовольствія, выслушивая похвалы мальчику, какъ-будто онѣ относились къ нему самому. Откуда явился этотъ геній въ такой некультурной семьѣ? Кузнецъ утвердительно качалъ головою, когда важные люди въ городѣ совѣтовали ему сдѣлать что-нибудь для сына. Само собою разумѣется! Онъ не знаетъ, что именно слѣдуетъ сдѣлать, но признаетъ, что они правы; маленькому Маріано не пристойно ковать желѣзо, какъ отцу. Онъ можетъ сдѣлаться такою же важною персоною, какъ донъ Рафаэль, который писалъ святыхъ въ главномъ городѣ провинціи и училъ художниковъ въ огромномъ домѣ, полномъ картинъ, тамъ въ городѣ, а по лѣтамъ пріѣзжалъ съ семьей на свою виллу внизу въ долинѣ.
Этотъ донъ Рафаэль внушалъ всѣмъ уваженіе своимъ серьезнымъ видомъ; это былъ святой человѣкъ, обремененный кучей дѣтей; онъ носилъ сюртукъ, словно священническую рясу, и говорилъ слащаво, какъ монахъ, хотя это вовсе не шло къ его худому, розовому лицу, обрамленному сѣдою бородою. Въ мѣстной церкви хранился писанный имъ образъ Пречистой Богоматери, нѣжные, блестящіе тона котораго вызывали у набожныхъ людей дрожь въ ногахъ. Кромѣ того глаза этой Богоматери обладали чудеснымъ свойствомъ глядѣть прямо на того, кто смотрѣлъ на нее, и даже слѣдили за нимъ взоромъ, куда бы онъ ни отходилъ. Это было истинное чудо. He вѣрилось даже, чтобы каргина была создана славнымъ, скромнымъ господиномъ, который поднимался лѣтомъ каждое утро въ городокъ къ обѣднѣ. Какой-то англичанинъ хотѣлъ купить ее, предлагая цѣну на вѣсъ золота. Никто не видалъ этого англичанина, но всѣ только презрительно улыбались, рассказывая о его предложеніи. Такъ и продадутъ ему образъ! Пусть бѣсятся отъ злости еретики со своими милліонами! Пречистая Дѣва останется въ мѣстной церкви на зависть всему міру и преимущественно сосѣднимъ городкамъ.
Когда священникъ явился къ дону Рафаэлю, чтобы разсказать ему о сынѣ кузнеца, великій человѣкъ уже зналъ о способностяхъ ребенка. Онъ видалъ его рисунки въ городкѣ и признавалъ, что мальчикъ, повидимому, довольно талантливъ, и слѣдуетъ безусловно направить его по вѣрному пути. Затѣмъ явились къ нему кузнецъ съ сыномъ; оба смутились, очутившись на чердакѣ виллы, гдѣ донъ Рафаэль устроилъ себѣ мастерскую, и увидя вблизи баночки съ красками, палитру, кисти и полотна съ голубымъ фономъ, на которомъ намѣчались розовыя пухлыя формы херувимовъ и оцухотворенное лицо Божьей Матери.
Когда лѣто кончилось, добрый кузнецъ рѣшилъ послѣдовать совѣтамъ дона Рафаэля. Разъ художникъ такъ добръ, что согласенъ помочь мальчику, то и отецъ сдѣлаетъ со своей стороны все, чтобы не испортить его счастливой судьбы. Кузница давала ему и семьѣ средства къ жизни. Важно было только поработать еще нѣсколько лѣтъ и продержаться до конца жизни у наковальни, безъ помощника и преемника въ трудѣ. Сынъ его былъ рожденъ для важной роли въ мірѣ и стыдно было испортить его жизнь и не принять помощи отъ добраго покровителя.
Мать Маріано дѣлалась все слабѣе и болѣзненнѣе. Она горько заплакала при прощаньѣ съ сыномъ, какъ-будто главный городъ провинціи находился на краю свѣта.
– Прощай, сынокъ. He увижу я тебя больше!
И дѣйствительно Маріано не пришлось больше увидѣть безкровнаго лица матери съ большими, лишенными всякаго выраженія глазами. Оно совершенно изгладилось изъ его памяти и обратилось въ бѣлое пятно, на которомъ онъ тщетно пытался возстановить дорогія черты.
Въ городѣ его жизнь измѣнилась радикальнымъ образомъ. Онъ понялъ здѣсь, чего искали его руки, водя углемъ по бѣлымъ стѣнамъ домовъ. Тайны искусства открылись ему въ тихіе вечера, въ старомъ монастырѣ, гдѣ помѣщался провинціальный музей, въ то время, какъ донъ Рафаэль разсуждалъ съ другими господами въ профессорской комнатѣ или подписывалъ въ канцеляріи важныя бумаги.
Маріано жилъ въ домѣ своего покровителя, будучи одновременно его слугою и ученикомъ; онъ носилъ отъ него письма сеньору декану и разнымъ каноникамъ, которые гуляли со своимъ пріятелемъ маэстро или собирались у него въ домѣ. Маріано часто приходилось бывать въ пріемныхъ разныхъ монастырей и передавать черезъ густыя рѣшетки порученія отъ дона Рафаэля бѣлымъ и чернымъ тѣнямъ монахинь; узнавъ, что этотъ милый, свѣжій и привлекательный деревенскій мальчикъ собирается сдѣлаться художникомъ, монахини засыпали его массою вопросовъ подъ вліяніемъ развившагося въ одиночествѣ любопытства, угощали его черезъ турникетъ конфектами, лимономъ въ сахарѣ или иными вкусными вещами изъ монастырскихъ кладовыхъ и снабжали на прощанье здравыми совѣтами, которые звучали сквозь желѣзныя рѣшетки нѣжно и мягко.
– Будь хорошимъ мальчикомъ, Маріанито. Учись и молись. Будь хорошимъ христіаниномъ. Господь Богъ поможетъ тебѣ, и можетъ-быть ты сдѣлаешься такимъ же чуднымъ художникомъ, какъ донъ Рафаэль. Онъ, вѣдь, одинъ изъ первыхъ въ мірѣ.
Какъ смѣялся впослѣдствіи Реновалесъ надъ своею дѣтскою наивностью, заставлявшею его видѣть въ учителѣ величайшаго художника въ мірѣ! Въ классѣ, въ Академіи Художествъ, онъ возмущался всегда своими товарищами, непочтительными ребятами, выросшими на улицѣ, сыновьями разныхъ ремесленниковъ, которые бомбардировали другъ друга хлѣбомъ для стиранія рисунковъ, какъ только профессоръ повертывался къ нимъ спиной, и ненавидѣли дона Рафаэля, называя его ханжей и іезуитомъ.
Вечера Маріано проводилъ въ мастерской со своимъ учителемъ. Какъ волновался онъ, когда художникъ впервые далъ ему въ руки палитру и позволилъ писать на старомъ полотнѣ копію съ образа младенца Святого Іоанна недавно оконченнаго имъ для одной городской церкви!.. Нахмурившись отъ сильнаго напряженія, мальчикъ дѣлалъ невѣроятныя усилія, чтобы скопировать произведеніе маэстро и слушалъ въ тоже время добрые совѣты которые тотъ давалъ ему, не отрывая глазъ отъ полотна и быстро водя своею ангельскою кистью.
По словамъ дона Рафаэля, живопись должна была носить непремѣнно религіозный характеръ. Первыя картины въ мірѣ возникли подъ вліяніемъ религіи; внѣ ея жизнь отличалась лишь гадкимъ матеріализмомъ и отвратительною грѣховностью. Живопись должна была стремиться къ идеалу, къ красотѣ, создавать всегда чудные образы, воспроизводить вещи въ такомъ видѣ, какъ онѣ должны быть, а не какъ онѣ есть въ дѣйствительности, а главное стремиться вверхъ, къ небу, потому что истинная жизнь тамъ, а не здѣсь на землѣ, полной горя и слезъ. Маріано долженъ былъ перевоспитать себя, совѣтовалъ старый учитель, и искоренить въ себѣ склонность къ рисованію грубыхъ вещей, какъ напримѣръ людей такими, какъ они есть, животныхъ во всемъ ихъ грубомъ реализмѣ и пейзажей въ томъ видѣ, какъ они представлялись его глазамъ.
