левой рукой за рукав. Правой выводит букву «с», она почти как «о», только немножко недоделанная, но тоже хорошая.
— Не уходи. Подожди. Я скоро перестану.
— Хорошо. Я подожду. Только можно присяду?
— Садись. — Дед садится на край детской кроватки. Через некоторое время Оленька заканчивает свою работу, собирает цветики и несет старику.
— Вот. Я сделала сама.
— Это я видел. Видел, что сама. А что это будет?
— Ну… — Оленька не знает, как объяснить. — Дед, давай бросать слова на ветер?
— Это как же мы их бросать будем? Разве это хорошо?
— Хорошо. Папа маме так говорит. А она смеется. Это хорошо.
— Значит, мама слова на ветер бросает? — Дед улыбается, но за бородой улыбки не увидать.
— Да, бросает. Папа так говорит.
— А какие ж это слова?
— Не знаю. У меня свои… нужно, чтоб хорошие. — Оленька кладет голову на плечо и жмурится.
Дед в раздумье. Рассматривает внучкины фантики. Буква «с» ему напоминает слово «старость». Но он, конечно, в этом не признается.
— Будем бросать? — Оленька открывает глаза.
— Будем. — Со вздохом соглашается дед Игнат. — А как их бросают?
— В окно. Наверное… — Оленька не уверена, она ждет подсказку от старика. Дед Игнат встает и идет к окну, обернувшись к внучке, вдруг подмигивает. Оленька тут же срывается с места и со смехом бежит следом.
Окно открыто, в комнату тут же врывается озорной ветерок. Пробежавшись вокруг заговорщиков, он начинает играть под столом обрезками бумаги.
— Гляди-ка же! Ему твои слова понравились. — Хвалит дед. Оленька заливается румянцем. Старик тем временем делит цветики поровну.
— Ну что? По счету? Тогда: раз, два, три…
…Как озорной щенок ветерок выскочил из-под стола, пометался у ног, подпрыгнул и унес листочки на улицу. Хорошие слова закружились над двором, повисели на деревьях, качнулись и рассыпались по асфальту у подъезда.
Тут же, как по волшебству, появилась дворник тетя Зоя, задрала вверх голову, сказала что-то очень нехорошее и принялась сметать листочки в кучу. Оленька расстроилась, а дед Игнат только головой покачал. Он закрыл окно, отошел к столу и взял конфету «Гулливер». Повертел ее в руках:
— Знаешь, я тебе потом еще принесу. А пока она мне нужнее.
Дед пошел одеваться и вышел на улицу.
Оленька видела через стекло, как дедушка о чем-то разговаривает с тетей Зоей. В конце концов, тетя Зоя помахала Оле конфетой, отдала метлу старику, нагнулась, подняла сметенные листочки и принялась сама же их разбрасывать по ветру. Листочки кружились белыми вертолетиками по всему двору, дед Игнат шел следом и сметал их в кучу. Тетя Зоя их поднимала и снова разбрасывала…
T
— Солнышко встает. — Ольга глаза открыла, а у самой только нос из-под одеяла торчит.
— Это да. — Дед провел ночь тут же в кресле, которое он еще с вечера притащил. Бессонница — роскошь для молодых и наказание в старости.
— Встает, землю греет. — Зевает внучка и потягивается.
— Греет. — Соглашается дед.
— Мама с папой скоро приедут?
— Кто ж их знает?! Может, бабку позвать?
Оленька думает, дед ждет. Идти ему никуда не хочется.
— Нет. Не надо.
— Ну как знаешь. Дело твое. Захочешь, так скажи.
— Ладно. — Оленька копошится под одеялом, прячется с головой. Но потом снова высовывает голову:
— Солнышко высоко?
— А то, как же! С места не допрыгнешь, за хвост не ухватишь.
Ольга снисходительно улыбается, заглядывает деду в глаза: не уже ли он серьезно?
— Ты, что, дед? Хвосты у комет. Звезды они как мячик. Они круглые.
— Много-то ты знаешь, — отмахивается дед, — у каких, может, хвоста и нет, а у этого, самого раннего, всегда бывает. Это, детка, сам Конь-Рассвет над миром скачет. Где гривой тряхнет, так там заря горит. А хвостом тряхнет, так всю сажу с неба в раз смахнет.
Оленька, укутавшись в одеяло на манер халата, жмется к старику. Знает, что врет он, сказку ведет, но потому и слушает.
— А откуда сажа на небе?
— О! что ж ей там не быть? Там ее немерено! Кабы нам туда, так точно б измазались, как черти.
— Кто ее туда намазал? — Оленька хочет поймать деда на вранье. Нашла коса на камень, да камень покрепче оказался.
— Люди они ведь разные бывают. Кто и толковый будет, а кто так пустой внутри, что барабан. Шуму от таких много, а проку — кот наплакал.
— Коты не плачут. — Подначивает Оленька. Дед не отступается:
— Ну, то какие коты? — Ольга жмет плечами под одеялом и виновато улыбается.
— Обычные! А был один особенный, так он, говорят, и плакать умел. Но не про то я говорил. Люди, говорю, разные бывают. Так уж давно заведено. Кто не пустой, тот, вроде как, и сам чем-то светит, покуда по жизни идет. А кто непутевый, так тому и на свету темно. Встанет с утра и не знает, чем себя занять. О пользе не думает, только веселья ищет. Про такого и говорят, что только зря небо коптит. А сколько их по свету, непутевых-то! Страх сколько. Вот к ночи все небо-то и закоптят. И конец бы уж свету был, если бы не Конь-Рассвет. Да. Он копытами стучит, сажа с неба и осыпается. Гривой махнет — черноту сметает. Хвостом и последнее уберет.
— И так каждый день? — Оленька сочувствует сказочному герою.
— А то как же.
— Я бы не стала…
— То-то и оно. Обмельчали люди. Каждый так думает: не буду, мне от того сладко не сделается. А вот если бы коптить небо не стали, так и Рассвету продых был бы.
Ольга задумалась, попала в ловушку, поверила. Забыла, что дед ей сказку сочинил. Но пытливый детский ум находит лазейку:
— А мы как бы спали, если бы ночи не было?
Дед чешет в затылке, Оленька поймала-таки его.
— Спать? Так придумали бы что-нибудь. Может, и спать бы отучились. Что теперь гадать. Ну, будет лясы точить. Рассвет уже проскакал. Во как светло. Пойди, умойся, бабка уже, небось, завтрак сварганила.
— Еще немножко. Я еще на солнышко посмотрю.
— Ну, посмотри. — Вздыхает старик.
— Хвоста не видно. — Жалуется Ольга.
— Не видно. Это да. Где уж нам его разглядеть, он высоко скачет.
— А в телескоп?
— Это ты у папки спрашивай. Я про телескопы не знаю. — Ворчит старик. — А вот если прищуриться, то можно лучик приметить. То-о-нкий, что твоя паутинка. Так то и есть волосок из его гривы.
Ольга щурится, глаза слезятся. Она не довольна:
— Все это ты, дед, навыдумывал.
— И то верно. А ты тоже хороша! Уши развесила, слушать горазда. Пошли
