Это путешествіе будущего Царя Руси, какъ бы въ прозреніе 26 августа 1856 года, ознаменовалось милосердіемъ и забвеніемъ прошедшаго для многихъ. 22 іюля того же 1837 года, Императоръ Николай Павловичъ даровалъ многія облегченія и милости некоторымъ ссыльнымъ въ Сибири. Изъ 491 ссыльныхъ по деламъ гражданскимъ, прощенныхъ по Тобольской губерніи, 118 возвратились въ Россію, остальные, получивши права состоянія и обзаведясь въ Сибири хозяйствомъ, сами пожелали въ ней остаться. Милости эти не были впрочемъ исключительнымъ достояніемъ Тобольской губерніи; онѣ распространились на всѣ губерніи и области Сибири, даже на Нерчинскіе рудники, даже на осужденныхъ къ каторжньмъ работамъ безъ срока. Это было предверіемъ царствованія того Государя, Который ставить благость выше кары, милосердіе выше истязаній, просторъ мысли и слова выше стѣсненій… Который даетъ жить… А это великая заслуга человѣчеству въ наше бурное и коловратное время!
ГЛАВА V. ТУРИНСКЪ. ПЕЛЫМЪ.
Отъ Тюмени мы вступаемъ въ дремучія тайги сибирскія. Тюмень еще отзывается широкимъ раздольемъ жизненнаго движенія великого государства. Округъ Тюменьскій – еще напоминаетъ людныя и богатыя села омскія, ишимскія, курганскія и ялуторовскія, хлѣбопахатную и скотоводную деятельность, промышленную и ремесленную суету ихъ. За Тюменью же, чѣмъ ближе къ Туринску, а слѣдовательно и къ сѣверу, тѣмъ край становится все глуше и диче, лѣса обширнѣе и темнѣе, села и деревушки рѣже и мельче. Еще оставляя Тюмень, дорога пролегаетъ между уже золотящимися нивами, въ виду извивающейся, какъ лента, Туры, среди березовыхъ рощъ, а кой-где сосняка и ельника; грунтъ земли, хотя глинисто-песчаный, но твердый. Еще коегде радуютъ взоръ каменныя церкви, съ ихъ далеко белеющимися высокими колокольнями; еще есть признаки торговой и промышленной жизни, суета на большой дороге и на поляхъ. Далее же – редеютъ люди, ре деютъ деревни; на всей окраине видимаго горизонта потянулись дремучіе вековые лѣса затуринскіе. Тамъ – историческій Пелымъ, драматическій Березовъ. Еще далее – плещутъ о пустынные берега хладныя волны Ледовитаго океана... А еще далее?... Чтоже есть еще далее, скажи Боже?...
Туринскій округъ простирается между Березовскимъ. Тобольскимъ и Тюменьскимъ округами своей губерніи, и между Верхотурскимъ и Ирбитскимъ уездами Пермской. Площадь его заключаетъ въ себе 70,787 кв. верст., съ населеніемъ по 10-й народной переписи только 54,214 д. о. п., т. е. уже въ половину менее Тюменьскаго. Всѣхъ волостей въ немъ 10 и 7 инородныхъ управъ, а именно: русскихъ государственныхъ крестьянъ 12, оседлыхъ инородцевъ 4 и 7 управъ кочевыхъ инородцевъ. Въ волостяхъ этихъ и управахъ считается обложенныхъ податями и повинностями и ясакомъ 21,306 р. душ. (19,426 р. д. русскихъ государственныхъ крестьянъ, 904 р. д. татаръ и 976 р. д. вогуловъ, а изъ числа вогуловъработниковъ, обложенныхъ ясакомъ 460 р. д.).
Рѣки Туринскаго округа: Тура, Тавда, Пелымъ и Конда, текутъ здѣсь вездѣ среди огромныхъ. непроходимыхъ хвойныхъ лѣсовъ и зыбкихъ болотъ. идя, точнѣе сказать, трясинъ, лежащихъ на сѣверъ отъ Туры, по Тавдѣ и Кондѣ. Озеръ много, но онѣ не замечательны величиной; однако Самурское, Здиярское и Синтуръ изобилуютъ рыбой, въ особенности последнее (въ Пелымскомъ крае), котораго караси, но жирности и нежности вкуса, идутъ во множестве на Уральекіе заводы. Въ Туринскомъ округе хлебопашество и скотоводство, только какъ дело второстепенное въ быту крестьянскому а вогулы всего Пелымскаго края и вовсе не сЬютъ хлеба, выменивая его на добываемые ими орехи, ягоды, рыбу и пушнаго зверя. Прибыльнейшее, а следовательно и почти исключительное занятіе русскихъ и инородцевъ, это зверопромышленность (добыча белки, соболя, горностая, волка, медведя, лося, изредка бобра, который водится теперь лишь въ дремучихъ тайгахъ Конды), сборъ кедровыхъ орЬховъ (они родятся впрочемъ не ежегодно; такъ въ 1859 году во всемъ Пелымскомъ крае, на пространстве свыше 700 верстъ, не собрано ни одного мешка орѣховъ) и рыболовствѣ по Турѣ, Тавдѣ. Лозве, Сосвѣ и въ особенности въ Кондѣ (въ землѣ вогуловъ). гдѣ они запасаютъ столько рыбы, съ начала осеннихъ заморозковъ, что снабжаютъ ею мѣной на русскій товаръ, ближніе округи Тобольской губерніи и приуральскіе горные заводы. Впрочемъ туринская промышленность далеко уже не та, какая была въ то время, когда здесь чрезъ Верхотурье лежалъ древній торговый путь изъ Москвы и Россіи въ Сибирь. На 8 мелкихъ сельскихъ торжкахъ Туринскаго округа, на Покровской ярмаркѣ въ городѣ Туринскѣ и во всю зиму въ Пелымскомъ крае – важнейшей местности, откуда вывозится пушкой товаръ, орѣхъ и рыба, сумма всеѣхъ оборотовъ не составляла въ зиму 1858 – 1859 годовъ и 80,000 р. сер.
Городъ Туринскъ построенъ на крутомъ правомъ берегу реки Туры, въ 60 верстахъ отъ знаменитой Ирбити, почти на самой границе Пермской губерніи. Онъ основанъ въ 1600 г. воеводой Иваномъ Лихаревымъ. на месте, где стоялъ древній татарскій городъ «Епанчинъ», близъ котораго (у нынешняго села Усенинова), шедшій изъ-за Урала Ермакъ разбилъ татаръ. Здесь, почти съ самаго завоеванія Сибири, пролегала дорога изъ Перми въ Сибирь. Естественно, что первыми жителями этого городка были трудолюбивые выходцы изъ Перми, Вятки и Каргополя, ямщики и охочіе люди. И благосостояние Туринска было все основано на этомъ проѣзжемъ пути въ Сибирь изъ Россіи. Когда въ 1597 году проложили эту дорогу чрезъ Соликамскъ и Уральскія горы (ею шелъ и Ермакъ съ своею дружиной изъ соляныхъ варницъ Строгановыхъ), тогда былъ построенъ при царѣ Феодоре Іоанновиче городъ Верхотурье, и въ немъ большой гостинный дворъ, для складки товаровъ изъ Сибири и Россіи идущихъ, да учреждена таможня, въ которой очищали эти товары пошлиной. Таможня эта существовала до 1753 года, когда были уничтожены всѣ внутреннія пошлины. Съ учрежденіемъ таможни въ Верхотурьи населился окрестный край, оживилась сибирская дорога и городъ Туринскъ началъ быстро возвышаться и устроиваться. Но когда рядомъ съ Верхотурьемъ основалась Ирбитская слобода и сибирскіе купцы стали здесь съѣзжаться съ русскими купцами, здесь же получать средства для очистки пошлиной товаровъ и здѣсь же производить торговые сделки, тогда (и по закрытіи внутреннихъ таможенъ) Ирбить по привычке осталась сборнымъ пунктомъ купечества и значеніе ея упрочилось до настоящего времени. Впослѣдствіи и самая Сибирь нанесла последній ударъ дальнейшему развитію Тѵринска. Сибирская дорога отодвинулась къ юго-западу на Екатеринбургъ и Тюмень, и Туринскъ уже не могъ подняться после этого новаго подрыва его благосостоянию. Но видъ его носитъ до сихъ поръ печать старины, какой не встретить уже ни въ одномъ городе Тобольской губерніи. Онъ живо наноминаетъ старинные города пермскіе, забайкальскіе, поморскіе. Высокія крыши, почернѣвшія отъ времени дома, мертвая тишина на улицахъ, много церквей (6 и все каменныя), монастырь; среди города никакого торговаго движенія. Была въ немъ в старину школа живописи, отрасль арзамасской и строгановской, но и та теперь въ совершенномъ упадкѣ. Одна у него замечательная особенность, это его женскій монастырь, где стараніями просвещенной игуменьи Афинодоры устроена, еще съ 1847 года, очень хорошая школа для дѣвочекъ. Съ 1847 по 1852 годъ включительно перевоспитала она въ этомъ разсаднике женъ и матерей до 389 дочерей купцовъ, мещанъ и чиновниковъ. Въ настоящее время обучается въ этой школе 36 дѣвочекъ. Туринскій женскій монастырь, кроме его образцоваго устройства (какъ обители труда и молитвы), извѣстенъ еще своими золотошвейными работами, расходящимися далеко по Сибири и Приуралью. Въ самомъ Туринске до сихъ поръ сохранилось тоже, и въ замечательной степени, слесарное производство, дѣланіе желѣзныхъ подносовъ, шкатулокъ и т. п. мелочей. Въ немъ теперь по 10-й народной переписи 4,029 ж. о. п., 682 дома и 6 каменныхъ церквей, 838 ревиж. душ. окладныхъ мѣщанъ и 312 ремесленниковъ: да 15 свѣчныхъ, мыловаренныхъ заводовъ и писчебумажная фабрика вдовы статсъ-секретаря Панаева (дѣдъ его былъ воеводой въ Туринске); уездное и приходское училища, и монастырская женская школа; соляные и хлебные запасные магазины и много каменныхъ домовъ – доказательство его прежняго благосостояния и ранняго развитія, когда кромѣ Тобольска, всѣ другіе города здѣшней губерніи ещё едва начали жить. Но время не ждетъ насъ, передвигаетъ пути собщенія. центры торговли, самое политическое значеніе местностей. Такова была и историческая судьба Туринска.
Пары ранняго утренняго тумана еще носились надъ уснувшей и зеркально прозрачной Турой, когда мы, пе~ реправясь чрезъ реку, пустились въ Табары, ближайшее село на реке Тавде, волокомъ въ 90 верстъ, сквозь дремучую и непроходимую тайгу, по которой вьется узенькая гать и где нетъ вовсе никакого заселенія, потому что по обеимъ сторонамъ гати тянутся сплошные «зыбуны», т. е. болота, подернутые коварнымъ дерномъ, сквозь который проваливаются люди и животныя. Солнце быстро всходило на безоблачное іюньское небо. Дремучая тайга оживилась. Птички встрепенулись и зачиликали, стрекозы, шмели, жуки, комары, мошки, бабочки – все пришло въ радостное движеніе. Вековыя, грумадныя, раскидистыя сосны, кедры, лиственницы, пихты, ели, составляли въ нѣкоторыхъ местахъ около дороги широкій полукругъ, сплотившись какъ исполинская стѣна дремучей зелени. Поверхность этого полукруга – представляла въ буквальномъ смысле слова, роскошно бархатистый коверъ, испещренный разнообразнейшими цветами; а среди этого ковра зелени, цветовъ, красокъ и солнечныхъ лучей лежало неподвижно, какъ хрустальное блюдо, крошечное круглое озеро, алмазомъ и яхонтомъ сверкающее тысячами тысячъ радугъ и на зеркальную поверхность котораго угрюмые лесные титаны бросали своими широкими ветвями длинныя дрожащія, перебъгающія тени. У самой окраины дороги, среброкованный ручеекъ, выбежавшій изъ дремучей чащи, нашедши себе преграду отъ огромной колоды, (близь самой опушки леса свалившейся) сердито подмывался подъ ея изсохшія ветви, лепеталъ сквозь слезы, какъ дитя, и-вырвавшись на свободу, весело мчался по ковру бархатистой зелени въ объятія милаго озера, где. можетъ быть, лесная наяда этой дремучей тайги страстно прижимала его къ высокой груди своей, убаюкивая подъ свои неземныя песни. А кругомъ такая глушь и такая темная тень, что не взирая на ослепительные лучи іюньскаго солнца, глядя на лесную стену, не видно было ничего, кроме мрачной зелени, непроницаемой, таинственно преграждающей зренію всякую попытку углубиться въ эту чащу, какъ бы святыню!. А кругомъ бальзамическое дыханіе хвойныхъ лесовъ, въ особенности пихты, цветовъ, сочныхъ травъ и кустарниковъ, да плачь ручья, которому такъ бы и хотелось сказать съ Петраркой «(dolсе е chiara fresса!», щебетанье птичекъ, веселое жужжаніе насекомыхъ.
