Артемида, пресекая мои колебания и сомнения.
Мысленно перекрестившись, я шагнул на хлипкое сооружение, именуемое колесницей, осторожно взялся за бортик, совсем не вызывающий доверия.
— Н-но! — совсем не по божественному выкрикнула Гера, звонко щелкнув вожжами, направляя повозку, а мы за ней.
Боже ж ты мой, как здесь трясет! Колесница едва касалась колесами булыжника, которым выложены улицы города. Подумать только, еще утром я хвалил ванакта за хозяйственный подход к столице и за красоту, а сегодня думал — а на хрена он эту красоту-то творил? Была бы приличная улица — грунтовая, куда бы легче. Раньше мне доводилось летать на самолетах, никаких проблем, а здесь... Самолет на взлет идет мягче, чем наша повозка! А скорость у нас почти такая, что и у самолета.
Но как только выехали за город, а я, обрадовавшись «грунтовке», через пару минут осознал, что радовался рано, а то, что было в городе — это цветочки. Артемида натягивала вожжи, вопила и пела воинственную песнь, слова которой сносило ветром, и я не мог их разобрать.
Как ночью можно разобрать дорогу среди деревьев, я даже не представляю. Богини-то могут, на то они и богини, но кони-то у нас не божественные, а нормальные, из конюшни Фоанта, а ведь поди же ты, скачут, словно белым днем. Запросто заскочим в кювет, то есть, в канаву, но канавы вдоль дорог пока не копают, зато есть пропасти.
Колесница мчалась, подскакивая на каждом камушке, проваливаясь в каждую ямку, а потом опять прыгала вверх, я болтался, держась обеими руками за край бортика, с ужасом понимая, что он вот-вот отвалится, подпрыгивал сам, а уж что творилось в желудке, боюсь сказать, потому что желудок сам норовил выпрыгнуть наружу. Не знаю, сколько времени длилась безумная гонка, но мне она показалась вечностью. Американские горки? Фи. Горки — это ерунда по сравнению с нашей скачкой.
Когда колесницы остановились в каком-то лесочке, обе дамы, довольно бодро соскочили на землю. Я выбрался с гораздо большим трудом. Гера кивнула куда-то в сторону, где деревьев было гуще, чем в остальных местах.
— Туда.
— Подожди, — еле вымолвил я, пытаясь утвердить свое туловище вертикально.
Меня качало, словно только что пережил настоящий шторм. Нет, шторм я как-то в Северном море застал, но ничего, без последствий. Немного постоял на негнущихся и, одновременно трясущихся ногах, пытаясь привести в порядок взбаламученные мозги и все остальное. Хорошо, что после пира прошло несколько часов, а иначе опозорился бы перед богинями.
Но все-таки, месяц на «Арго» не прошел зря, и я сумел восстановиться довольно скоро. Уже и ноги стали повиноваться, и голова не гудит. Ай да я.
— И где тут храм? — поинтересовался я.
— Ты ослеп? — холодно осведомилась Гера.
— А тебе обязательно хамить? — опять вызверился я на богиню. — Без хамства, словно без пряника? Если я тебе не понравился, так нечего было вообще прилетать, да еще и в лес тащить.
— Артемида, — в недоумении повернулась Гера к моей жене. — Что за мужа ты себе выбрала? Из какого мира притащил его сын Зевса? Я не могу ему и слова сказать, как он сразу же становится бешеным.
Мысленно я сосчитал до десяти, сделал два выдоха и вдоха, а потом, стараясь быть, как можно спокойнее, сказал:
— Я лишь спросил — где здесь храм, а она сразу — мол, ослеп?
— Саймон, — топнула ногой Артемида. — Так вот же он, храм великой богини, прямо перед тобой.
Это храм? Понимаю, что в лесу, да еще в темноте, сложно рассмотреть храм Великой богини, но все, что сумел узреть — не то холм, проросший кустами, не то скала, огромные камни, сваленные у основания, а между ними, словно вырванный зуб, чернеет щель. Может здесь и пещера, но в темноте не вижу. Больше похоже на заброшенный бункер, времен э-э ...войны богов и титанов, а не храм.
Видимо, даже в темноте Гера сумела рассмотреть растерянность на моем лице.
— Богам не нужны пышные чертоги, они нужны их жрецам и простым смертным.
— Что да, то да, — кивнул я, обдумывая — не извиниться ли мне перед Герой за вспышку?
— Великая мать не нуждается в богатых храмах, золотых статуях и жертвах, а дорогу в ее святилища знают лишь небожители, — напыщенно сказала Гера. — Для тебя, смертный, огромная честь, что великая богиня привела тебя сюда. Возблагодари же меня и встань на колени!
Нет, обойдется без извинений. Ибо, пошла на фиг.
— Премного благодарен, ваше благородие. Оценил. Отслужу. Отблагодарю. — слегка склонил я выю, стараясь, чтобы ирония была незаметна.
Однако, заметила. Вот ведь, стерва.
— Агротера, — прошипела Гера, словно змея, которой наступили на хвост. — Никто не имеет права так разговаривать с высшей богиней! Как он смеет надо мной насмехаться? Пусть твой отец и мой супруг на меня разгневается, снова подвесит между Олимпом и Геей, но я убью твоего мужа!
— Только попробуй, волоокая! — заступила дорогу старшей родственнице Артемида.
Обе богини — и тетя и племянница, стали выше ростом, тела засверкали голубовато-золотым светом, в руках у Геры появился огненный жезл, а у моей супруги откуда-то взялось копье, мерцающее раскаленной бронзой. Мне стало стыдно — ведь это я виноват в ссоре двух богинь, а еще и страшно, но не за себя, а за Артемиду. Ведь это из-за меня моя любимая жена сейчас вступит в бой со своей родственницей. В жизни не поднимал руку на женщину, если не считать шлепка по заднице Артемиде, но здесь я опустился на корточки, чтобы нащупать какой-нибудь камень и треснуть в лоб супруге Зевса. Гера бессмертна, удар не убьет, но супруге помочь смогу.
И тут, прямо между двух разъяренных богинь, как раз со стороны дыры в скале, похожей на щербину (значит, пещера?), вспыхнул зеленоватый свет. И Гера и Артемида мгновенно убрали оружие из рук (куда и спрятали?), опустились на колени и обе прошептали с благоговением:
— Великая мать!
— Пусть смертный войдет, — донесся изнутри надтреснутый старческий голос.
Нет, ну почему же меня так бесит этот эпитет, хотя я и на самом деле смертный? Но не стал усугублять ситуацию еще и ссорой с Великой матерью всего сущего (кстати, а
