— Злопамятным! — повторил он. — Радоваться! Он же проклял меня и выгнал из дому... Стоял на крыльце и орал, чтобы я не смел больше переступать порог его дома. Ты же знаешь, как это было, Энни. Ты все слышала. Ну и притом, — добавил он, так как она ничего не ответила, — я ведь был в море. Плыл с Кубы. Не мог же я зафрахтовать себе самолет.
— Откуда же ты узнал, что он умер? Почему ты пришел сюда, а не прямо домой?
— Какой-то малый сказал мне. Я встретил его в городе на улице, и он меня признал, а я даже не мог припомнить, кто он такой. Ну, как он мне сказал, так я и пришел прямо сюда.
Он стоял, глубоко засунув руки в карманы плаща, и смотрел, как она устанавливает цветы в вазе, иной раз обрывая стебли покороче, чтобы букет выглядел красивее.
— Это ты ухаживаешь за могилой? — спросил он. — Это все твоих рук дело?
— Я и раньше всегда ухаживала, — сказала она и, помолчав, продолжала без малейшего оттенка досады: — Остальные заглядывают на кладбище только на пасху, а я хожу сюда круглый год. Когда мы схоронили маму, я всегда заботилась об ее могилке, ну, а теперь их здесь стало двое, но ухода, в общем-то, не прибавилось.
— Здесь еще хватит места и для других, — сказал он. — Как тогда? Ты с такой же охотой будешь ухаживать за могилой Генри или Сисси?
— А может, это буду я, — сказала она. — Тогда как?
— Ты их переживешь.
— Может статься, — сказала она. — Ну, а может, это будет Люси: она старше всех нас.
— Люси?
Сестра быстро, искоса поглядела на него.
— Папина вторая жена. Я ее имела в виду.
— Он, выходит дело, женился снова?
— Восемь лет назад. — Она поднялась с колен и взглянула брату в глаза, стоя по другую сторону могилы. — Ты не мог этого знать, потому что никогда не давал о себе вестей.
Он пожал плечами, чувствуя себя неловко под ее прямым пытливым взглядом.
— Ну, ты же понимаешь, как это бывает. Меня носило по всему свету: то в Канаду, то в Австралию, то в Сингапур. Теперь был в Южной Америке... Да и в чем я, если на то пошло, виноват? Разве кому-нибудь из вас интересно было обо мне знать? Ну и мне тоже не хотелось ничего ни о ком знать. Ни о ком, кроме тебя, Энн. Я часто думал о тебе, как-то ты живешь. — Его взгляд скользнул по ее обнаженной девичьей руке, затем он снова поглядел ей в лицо. — Знаешь, я очень рад, что свиделся с тобой, Энни.
Ее глаза потеплели.
— И я рада видеть тебя, Артур, — сказала она. — Я ведь ничего не знала, где ты и что с тобой. Когда мы тебя ждали, а ты не приехал, я подумала, что, может, ты...
— Умер? — Он рассмеялся. — Ну, нет, Энни. Ты ведь знаешь поверье — это только хороших людей господь рано прибирает к себе.
— А ты, значит, плохой, так, что ли?
Он сразу ощетинился, когда она так всерьез приняла его в шутку сказанные слова.
— Уж по крайности никогда не прикидывался, будто я лучше, чем есть.
— Как некоторые другие, так, что ли?
— Я ведь ничего не сказал.
— Но ты же это имел в виду?
— Послушай, — промолвил он, неловко переминаясь с ноги на ногу, — ну, к чему ты это завела? Сначала обвинила меня в том, что я злопамятный, а теперь говоришь за меня то, чего я не говорил. Мы с тобой пятнадцать лет не видались, Энни. Зачем ты так?
— Да, ты прав. — Она подняла корзинку, надела ее на руку. — Прости меня, Артур. Просто уж очень мне обидно было, что ты не поспел вовремя.
— Как это случилось?
— Бронхит. Застарелый недуг. Он уже много лет от него страдал. А последние холода доконали его.
Они снова вышли на асфальтовую дорожку и начали взбираться по склону холма, направляясь к воротам кладбища.
— Интересно, — сказала она, помолчав, — что ты почувствовал, возвратившись сюда после стольких лет?
— Странно как-то, конечно, поначалу... — Он нахмурился. — А в общем-то, мало что здесь изменилось: два-три новых дома... Хотя что-то все же стало вроде бы по-иному.
— Это тебе так кажется просто оттого, что ты давно здесь не был.
— Да, конечно, все уже кажется каким-то другим, если ты долго был в отсутствии.
Она опять бросила на него искоса быстрый взгляд снизу вверх.
— Все?
— Да нет, пожалуй, — неуверенно сказал он. — Пожалуй, не все.
Она глубоко вздохнула, и, когда он снова заговорил, голос его звучал чуть резче — в нем, сквозила досада.
— Все мы какими были, такими и остались, Энни. Ты, может, думала, увидав меня, что Генри и Сисси примут блудного сына с распростертыми объятиями? Я был отсюда далеко, вы по-прежнему жили здесь, но все равно, и вы и я — мы все те же, те же самые люди.
— А он уже не был прежним.
— Кто?
— Отец... Ты бы просто глазам своим не поверил, как он переменился. Никогда бы ты не подумал, что эта женщина может сотворить с ним такое — это нужно было видеть. Но я-то видела. Я все время наблюдала, как происходила в нем эта перемена — из месяца в месяц, изо дня в день даже.
— Что же это такое она с ним сотворила?
— Она смягчила его сердце, Артур. Научила его кротости. Через несколько лет после женитьбы на ней он был уже совсем другим человеком. Точно вся эта злоба и ожесточенность капля по капле испарилась из него. И тогда он, снова захотел тебя видеть. Это стало самым заветным его желанием — повидаться с тобой перед смертью.
— Я был в море, — пробормотал он. — Что же я мог сделать?
— Но ведь ты приехал, — сказала она, — сразу приехал, как только смог.
— Ну да, как только смог.
Он не сказал ей, что, сойдя с корабля, он еще целую неделю раздумывал — стоит ли ему ехать сюда. Впрочем, ему почему-то казалось, что она догадывается об этом. Но так или иначе, он ведь все равно опоздал бы. Он достал сигарету, которую не решался закурить раньше, и они в молчании дошли до ворот.
— Ты пока ступай один... — начала было она, когда они вышли на улицу, но он взял ее за руку, не дав ей договорить.
— Давай посидим здесь минутку, — сказал он, — давай потолкуем еще немножко.
Она послушно направилась следом за ним к скамейке и села рядом; откинувшись на спинку скамейки, он вытянул ноги и закурил сигарету; она сидела выпрямившись, поставив на колени корзину, опираясь на нее.
Несколько минут прошли в молчании; казалось, им нечего было больше сказать друг другу. Моряк поежился и поднял воротник своего плаща.
— Тебе холодно?
— Да как-то прохладно здесь наверху.
— А мне показалось, что сегодня совсем тепло, — сказала она. — Такой погожий весенний денек.
— Весенний! — насмешливо хмыкнул он. — Вот она — английская погодка! Всякий раз, как возвращусь из плавания, так продрогну здесь до костей.
— Должно быть, ты просто очень уж привык к этим жарким странам.
— Я люблю солнце, люблю тепло, — сказал он. — По мне, так никогда не может быть слишком жарко. Другие плохо переносят жару в Южной Америке, а по мне, так ничего не может быть лучше. Верно, я все же осяду где-нибудь там, а пока я — перекати-поле.
Она опять помолчала, потом спросила:
— Ты, видно, никогда не думал о том, чтобы вернуться на родину?
— Куда на родину — сюда? — сказал он. — А что я тут буду делать?
— То же, что и в любом другом месте.
— А мне пока и так хорошо: гоняю себе по белу свету, вижу много всякого разного. Я же матрос. Ничем не связан, никаких забот. Куда захочу, туда и зафрахтуюсь.
— Ну, а потом?
— Что потом? — спросил он.
— Когда ты побываешь всюду и все поглядишь. Что потом?
— Ну, а потом, как я сказал: осяду где-нибудь в Южной Америке, а то так подамся и еще куда-нибудь подале.
— А по-моему, везде и всюду одно и то же, Артур, — сказала она. — Повсюду такие же люди и так же занимаются каждый своим делом, как и здесь.
Он швырнул окурок в траву за дорожкой.
— Здешней жизнью я был сыт по горло уже давным-давно.
— Вот ты и уехал.
— Ну да, вот я и уехал. И как раз вовремя.
Она хотела еще что-то сказать, но промолчала и повернула голову, прислушиваясь.
— Полдвенадцатого пробило, — сказала она. — Мне надо идти. Сейчас будет перерыв на обед, а я еще должна купить кое-что.
Они встали и пошли дальше по улице. Потом она сказала:
— А тебе совсем не обязательно таскаться со мной по магазинам, если нет охоты. Ступай домой и подожди меня. Люси сейчас нет дома, но я дам тебе свой ключ.
Однако он покачал головой:
— Нет, Энни, мой визит окончен. Я повидал все, что мне хотелось повидать. А насчет всего прочего, так я уже опоздал.
— Но ведь ты только-только приехал... Не можешь же ты уехать так сразу. Люси будет очень рада познакомиться с тобой.
— Да на кой это ляд? — сказал он. — Она меня не знает, для чего это я вдруг свалюсь к ней как снег на голову.
— Ну, а Генри и Сисси?
— Ах да, старина Генри и наша милейшая Сисси! — Как, кстати, они поживают?
— Ничего, неплохо. Генри открыл паяльную мастерскую, а муж Сисси служит теперь управляющим в кооперативном бакалейном магазине. Генри подумывает
