- Понятно, - вздохнул Добряков и занялся Виктором вплотную. Приподнял
его за талию, резко дернул, пригнулся, взвалил парня на плечи и как мог
быстро поспешил к дому.
«Только бы без лишних глаз!» - кряхтел он, волоча бездыханного Виктора –
тот не шевелился и, казалось, даже не дышал.
Зина, словно зная обо всем, уже ждала их: велела нести сына на заново
постеленную кровать. Пока Добряков рассказывал о случившемся, она кое-
369
как стянула с него верхнюю одежду, протерла разбитую и кровоточащую
бровь влажным полотенцем, заклеила бактерицидным пластырем. Вытащила
из кармана бумажник, приложилась ухом к груди сына.
- Спит.
Потом набрала чей-то номер и долго разговаривала, что-то записывая.
- С подругой проконсультировалась, она медсестра. Сгоняй в аптеку, купи вот
это, - она протянула ему список и тысячную купюру. – Она говорит, скорую
можно не вызывать, достаточно ему хорошо отлежаться.
Всю ночь Виктор беспробудно спал, а наутро, слабо застонав, попросил воды.
- Слава богу, не водки, - Зина растолкла две таблетки и всыпала их в стакан
теплой воды. – Это снотворное и против тяги к спиртному. Может, все
обойдется.
Весь тот день Виктор тоже спал, а когда просыпался ненадолго, мать
потчевала его очередной дозой антидепрессанта и снотворного. А Зина с
Добряковым сидели на кухне, прислушиваясь к мельчайшим шороха.
Большой гулянки не устраивали, но напряжение последних дней сказалось и
без того, и к вечеру обоих неудержимо склонило ко сну. Зина бросила на полу
в спальне, возле кровати Виктора, старый матрац, и они, крепко обнявшись, вполне уместились на нем…
* * *
Добряков с трудом глаза открыл – настолько покойно ему спалось. Открыл и
первым делом почувствовал, что не испытывает ни менжи, ни тяги
похмелиться, ни обычной с утра депрессии. Это порадовало его, и он,
370
начисто забыв, где он и с кем, хотел было повернуться на другой бок и урвать
еще немного сна, как опять почувствовал (от этого ведь и проснулся), что
кто-то тормошит его сзади за плечи. Недовольно повернулся и сразу все
вспомнил.
Зина присела перед ним на корточках и нетерпеливо шептала:
- Да проснись же! С ним что-то странное творится! Словно белены объелся, чудит вон!
Добряков приподнялся и посмотрел, куда указывала Зина. Виктор, в одних
трусах и зачем-то с подушкой под мышкой, стоял возле окна, спиной к ним, и
бормотал что-то невнятное. Бормотанье было негромким, небыстрым, но
каким-то словно пьяным, какое бывает, когда крепко переберешь и,
одолеваемый подступающим сном, цепляешься за первые попавшиеся слова,
еще связывающие тебя с реальным миром.
- Давно он так? – спросил Добряков.
- Да минут десять уже, - ответила Зина. – Я проснулась, когда он проснулся.
Медленно так, как под гипнозом, поднялся с кровати и побрел к окну. Шел, наверное, с минуту, а потом встал вот так, как сейчас стоит, и залепетал.
- И что, все это время так неподвижно и стоит?
- Ну да.
- А подушка на что ему?
- Ты меня спрашиваешь? Так и встал с ней.
Они посмотрели друг на друга, пожали плечами. На сердце у Зины было
тревожно. Она встала, подошла к сыну и, осторожно дотронувшись до него, спросила негромко:
371
- Витя, сынок, с тобой все в порядке?
Тот совершенно не отреагировал на вопрос, продолжал смотреть в окно,
только подушку прижал к себе еще крепче.
Зина наклонила голову, пытаясь разобрать, что он говорит. Недоуменно
пожала плечами, снова прислушалась и опять ничего не поняла.
Подошел Добряков и тоже стал прислушиваться. Ему посчастливилось
больше.
«Не съедите… И Верку вам не отдам… Хрен вам в панаме!..» - удалось
расслышать ему.
Зина теперь тоже услышала.
- Точно! – спохватилась она! – Девку эту, шалаву, точно, Веркой звали!
- И он переживал, когда она ушла от него к другому, - не спросил даже, а
повторил Добряков уже известное. Потом внимательно посмотрел на
Виктора, несколько раз провел рукой у него перед глазами. Ноль внимания.
- Все ясно, Зина, - повернулся он к ней. – У него «белочка».
- Чего ты городишь? – вздрогнула Зина. – Белая горячка бывает только у тех, кто с большим питейным стажем! – пыталась она успокоить себя.
- Бывает по-разному, - терзал ее Добряков. В редких случаях бывает и после
первого запоя. Сколько он не пьет? Дня два? Ну вот, все симптомы
«белочки». – Виктор не стал говорить, что такой ранний приступ болезни
вполне была способна вызвать та «гнилая» наследственность, о которой ему
столько говорила сама Зина. – И подушка у него – та самая Верка…
372
- Та-а-ак… - протянула Зина, вся побелев, но тут же нашлась: - Надо
позвонить вчерашней подружке!
- Она же медсестра, - возразил Добряков. – Что в этом понимает?
- С наркологом работает лет тридцать! Лучше любого нарколога соображает!
Сам бог послал, как говорится…
И пока она звонила, Добряков, отстраненно глядя на Виктора, отчетливо
вспомнил свой личный опыт общения с этой «белочкой».
… В тот раз, а было это, он вспомнил, лет шесть назад, Добряков в который
раз твердо решил завязать. Мучился два дня, пил снотворное, потел,
принимал душ, пересиливая себя, хлебал куриный бульон. На третий трезвый
день поднялся более-менее свежим хотел позвонить по вычитанному в газете
объявлений телефону. Встал и отправился на кухню – покурить. Но в
прихожей увидел, что в замочной скважине поворачивается ключ, словно
снаружи кто-то пытался открыть дверь. Он вздрогнул и некоторое время
заворожено смотрел на ключ. Тот поворачивался очень долго, за это время
можно было три двери открыть. Добряков спохватился и сам открыл дверь.
Перед дверью никого не было. Он закрыл дверь и продолжал смотреть на
замок. Вскоре ключ снова вставили, и он снова стал поворачиваться, и снова
медленно, медленно… Это становилось невыносимым. Добряков хотел было
еще раз выглянуть на площадку, но внезапные громкие голоса сразу же за
дверью насторожили его. Голосов было два. Они оживленно говорили между
собой, но – вот странно – говорили о нем!
«Да дома он сидит, уверен!»
«Да нам какая разница, дома или нет. Зашли – шлепнули, и все».
«Нельзя, вдруг он все-таки дома. Будет кричать, соседи услышат… Надо
дождаться, пока его не будет, устроить засаду…»
373
«Что ж, зря приходили? А Бугай просил побыстрее его замочить».
«Ну вот пускай Бугай сам и замачивает! Я рисковать не буду!»
(Бугаем был один шапочный знакомый Добрякова. Добряков занял у него две
тысячи рублей на пару дней, но отдавать было нечем. Бугай несколько раз
напоминал ему при встрече, Добряков все обещал, обещал. И как-то вдруг
сказал, что вряд ли отдаст, поскольку денег у него нет и не предвидится.
Бугай вышел из себя и пригрозил, что в таком случае пусть Добряков пеняет
на себя, что придется говорить с ним по-другому. Добряков только
усмехнулся: Бугай, вопреки прозвищу, данному ему, видимо, в насмешку, был
неказистым и дохлым мужичонкой и никакой опасности с его стороны не
представлялось. А вот смотри-ка, оказалось, что тот слов на ветер не бросал, нанял каких-то громил! В том, что это непременно громилы, Добряков ничуть
не сомневался.)
Он набрался храбрости и снова резко распахнул дверь. Никого. В это время
общая дверь на площадку открылась, и в соседнюю квартиру пробежали два
мальчика-подростка.
- Эй, ребята, там внизу вы никого не встретили сейчас? – спросил их
Добряков.
- Не-а, - покрутил головой старший.
И Добряков отметил высокий уровень конспирации незваных гостей.
Ему стало страшно. Он запомнил, что так страшно не было даже на войне.
Там враг перед тобой, а сейчас. Неуловим, практически не виден…
Добряков выпил двойную дозу снотворного и решил все эти неприятности
переспать. Лучшего все равно не придумать. Задернул шторы, улегся,
накрылся одеялом до самого подбородка и, дожидаясь сна и тревожно
374
прислушиваясь, стал глядеть на узоры, которыми были покрыты шторы. Это
были какие-то цветочки или веточки – что-то неопределенное, что зачастую и
выбивают на шторах. Но вот что странно: через несколько минут эти
цветочки и веточки были уже не цветочками и не веточками. Они сложились
в какие-то уродливые свиноподобные рыльца и, дергаясь и подпрыгивая,
стали корчить ему отвратительные рожицы. Он прекрасно понимал, что
никаких свиней там быть просто не может, а между тем похолодел от страха.
Едва хватило сил повернуться на другой бок, спиной к этой дьяволиаде. Но и
тут покоя не было. Несколькими этажами выше кто-то включил на полную
громкость магнитофон или радио и зачем-то поднес его к самому окну. И все
