Если уже в связи с «пределами нашего ТЕПЕРЬ» могли припомниться «Пределы контроля», самый буддийский 18 фильм Джар-муша, то при чтении буддийских посылов, разбросанных по этим страницам, фильм Джармуша вспоминается ещё и в связи с темой исихастско-дзэнского «внутреннего молчания». Даже телеграфные столбы у Дейча стремятся сбросить «чертовы кандалы» привязанностей 19, люди же уверены: «ей-богу же, лучше не быть совсем», а «сокрушительную пустоту» мозга следует трансмутировать в «орган чистого, незамутненного знания» («Нос»). Отказ от болтовни и суеты ради внутренней молитвы и глубокой медитации, погружение в себя, отыскание внутренней пружины, запускающей вращение мира — центральная ось происходящего в этой книге, призыв, звучащий на фоне непрестанного шума.
Замолкают звуки города («Зима в Тель-Авиве»), человеческие голоса, музыка (в цикле «Прелюдии и фантазии», отчасти — и в остальных), которая, что важно, является наравне с кино и сном одним из структурных способов построения, существования текста, наступает — буддийская тишина. И это есть финальное, окончательное превращение. Вкрадчивая, почти незаметная не только для окружающих, но и для самого субъекта (преображенный, он может и не ощущать ничего, помимо гармонии) трансформация:
«Он заворачивается в одеяло и, хмурясь спросонья, ковыляет в туалет. Машинально, на ходу заглядывает в зеркало и вдруг останавливается, как вкопанный. Что-то сдвинулось… Он уверен: этой ночью что-то в нём изменилось. но что именно?.. <...> "Габи, ты ведь не собираешься торчать там вечно?" — голос отца.
Кто, я?
"Ты! Ты!"
Я? — спрашивает Габи, придирчиво изучая собственное отражение.
"Перестань дурить!"
Габи оттопыривает нижнюю губу, пытаясь вылепить подобие отцовского лица. Ничего себе! Раздувать щёки, одновременно оттопырив нижнюю губу, — совсем непросто. Как ему это удаётся? <...> Габи нажимает на рычаг слива.
Вода 20 обрушивается на фаянс, окончательно стирая подробности таинственной ночной трансформации».
Такая обширная цитата (в которую уместилась почти вся новелла) оправдана, ведь в ней — все, буддийский катехизис по сути: счастливая утрата собственного Я (и изумление мирянина), новое видение мира просветленным зрением, трансформация.
И — ирония. Ибо в прозе Дмитрия Дейча, как уже говорилось, дидактика одета в цвета иронии. Возможно, это и есть — лучшая одежда тишины. В которую в итоге сливается богатое разнообразие стилей. Как после хлопка одной ладонью, как послезвучие китайского колокольчика на пустынном израильском ветру. Послевкусие буддийской тишины. Ускользающий отзвук. Тиши…
1 Сам Дейч использует архаическую словоформу «катайский», тем самым дистанцируя «свой» Катай от общепринятого Китая и «позиционируя» его как своего рода Шамбалу, Внутреннюю Индию, Шангри-Ла…
2 Хотя «Имена ангелов» скорее отсылают к «Королю-рыбаку» Т. Гиллиама.
3 Возможный аналог — одновременно детские и взрослые сказки Игоря Жукова.
4 Название части «Прелюдий и фантазий» — «Мечты и молитвы» — существуют в какой-то той же, кажется, области, что и «Признания и проклятия» Чорана.
5 Например, о «ковбойцах и еврейцах». «Слова — лазутчики сновидений».
6 Тема ангелов в современной прозе вообще ждёт еще специального исследования — взять хотя бы «Ангелов на первом месте» Дмитрия Бавильского, «Ан-гелологию» Андрея Лебедева и ангелов в стихопрозе Андрея Сен-Сенькова, авторов одного с Дейчем поколения и вообще близких ему в, если совсем уж обобщить, плане создания необычной прозы. Минимальный культурологический подход к теме см. в: Чанцев А. Такая популярная ангелология//Частный корреспондент.
7 Герои Дейча в своих симпатиях к четвероногим, переходящих в желание стать ими, не совсем одиноки в современной литературе — можно вспомнить недавнюю книгу Вольфа Эрльбруха «Леонард», в которой маленький герой настолько хочет стать пятнистой собакой, что фея по его просьбе делает его ею. Леонард продолжает счастливо жить со своими родителями в новом обличье.
8 Схожим образом философский дискурс того же Чорана Фернандо Саватер назвал «антипедагогическим» (См.: Zarifopol-Johnston I. Searching for Cioran. Bloomington and Indianapolis: Indiana University Press. 2009. P. 80).
9 У Дейча же, замечу в скобках, с «картинами изменчивого мира» рифмуется «литература беспокойного присутствия».
10 О теме антиномичности, сопряженной также с превращениями («амбивалентность череды превращений», по выражению самого Дейча), см.: Чанцев А. Полный чайник пустоты [Рец. на кн.: Дейч Д. Сказки для Марты. М.: Гаятри, 2008]//НЛО. 2008. № 92
11 Так у Дейча — Федон обрёл лишнюю «д» в имени.
12 Как сказано уже в сборнике «Игрушки»: «в конечном счёте, все вы однажды становитесь похожими на меня».
13 «Мёд льётся. Они смотрят, как льётся мёд. В полной тишине льётся мёд. Они смотрят» («Соседи Гриффита).
14 «…Подтвердила обалдевшая после внезапного воскресения Муха, и они разом повисли в воздухе, похожие на две капли мёда, чудесным образом воспарившие в пыльном пустом пространстве».
15 Изящная диатриба телевидению встретится еще в новелле, где сторонний взгляд восхищается духовной «продвинутости» современных людей — они молятся богам в телевизоре, отдают им свои время и эмоции, как аскеты, ходят затем умственно и эмоционально истощенными.
16 О нём и не менее колоритных персонажах этой книги и обрушивающихся на них метаморфозах см. в: Чанцев А. [Рец. на кн.: Дейч Д. Зима в Тель-Авиве. М.: АРГО-РИСК; Книжное обозрение, 2011].
17 В новелле «Низкое атмосферное явление» эта мысль озвучена ещё раз со всей отчётливостью: «исчезает <…> до полного беспамятства и исчезновения».
18 Да, я настаиваю, именно он, а не довольно попсовая переработка тем бусидо в «Пёсе-призраке: пути самурая».
19 А воспоминания телеграфного столба о своём бытии деревом — изящный пример (ещё и не антропной) реинкарнации.
20 Тишина проассоциирована ещё и со временем: «стремительно убывающая (подобно пароходному дыму) струйка времени — отпущенная нам тишина».
