И уже совсем нелепо звучат обвинения черносотенцев в адрес правительства, якобы сочувствующего «левым»133. Жалобы глав?- рей черной сотни особенно подчеркивали ничтожность и бессилие «союзников».
«Вчера закончился монархический съезд,— писал Щегловитов 24 ноября 1915 г. Д. И. Иловайскому.— Что Вы о нем думаете? Как все у нас странно, в монархии монархистов только небольшая
1 44
кучка» .
Такие же неприятные для себя признания вынуждены были делать и другие черносотенцы калибром повыше своих провинциальных братьев. «Трудно даже сказать, кто более революционно настроен — правые низы или левые интеллигентные круги»,— задавал Вязигин вопрос себе и своему корреспонденту князю Д. П. Голицину в письме от 30 ноября 135. Идея свержения царя, констатировал он в письме от 13 декабря Замысловскому, «к сожалению... пользуется значительным успехом даже в среде правых, не говоря уже о темной деревенской массе и распропагандированных рабочих»136.
Но, пожалуй, лучше всего состояние черносотенства выразил, сам того не подозревая, некий Дудниченко в письме к своему кумиру Дубровину от 4 ноября 1915 г. «В Вашем письме я ясно вижу и чувствую тревогу, горечь и обиду... Где же наши, где наша мощь? Да разве нет пороха в пороховницах? Да разве иссякла монархическая сила? Вы, Вы должны вдохнуть в' нас всех былую мощь и силу...»137 Увы, «пороха в пороховницах» не оставалось уже ни крупинки, а «былая мощь и сила» в действительности никогда не существовали.
Тем не менее как «верхи», так и «низы» черносотенства не складывали оружия. Их активность в 1916 — начале 1917 г. даже возросла, причем претерпела известные изменения. Наряду с подготовкой очередного съезда они взяли курс на непосредственное воздействие на царскую чету. Дорога в Царское Село была ими проложена уже давно, а двор, по мере того как росла его изоляция, в свою очередь, охотно встал на путь прямых контактов с черносотенными главарями, притом «нижегородской» разновидности. Царь и особенно царица продолжали считать их выразителями народных настроений и тем более охотно прислушивались к их мнению, что оно полностью совпадало с их собственным 138.
14 декабря 1916 г. императрица писала в ставку: «А вот контраст (с высшим обществом.— А. А.) —телеграмма от „союзов русских народов"... Одни — гнилое, слабое, безнравственное общество, другие — здоровые, благомыслящие, преданные подданные — их-то и надо слушать, их голос — голос России, а вовсе не голос общества или Думы. Так ясно видно, где правда»139. «Друг мой,— писала она на другой день,— Дубровин просит меня принять его, можно или нет?»140 Свидание с Дубровиным по какой-то причине не состоялось, но Тиханович-Савицкий был ею вскоре принят, и беседа проходила в духе полного взаимопонимания.
Выдвижение таких фигур, как Тиханович-Савицкий, в ранг прямых советчиков при дворе свидетельствовало о том, что
царизм накануне революции полностью потерял ориентировку. Глава астраханских «союзников» принадлежал к числу немногих идейных черносотенцев. Но это был явно психически больной человек. Еще в 1907 г. астраханский губернатор в докладе департаменту полиции характеризовал его следующим Ъбразом: «Председателем астраханской народной монархической партии в г. Астра-, хани состоит г. Тиханович-Савицкий. Человек этот нервнобольной, почти совершенно глухой, крайне экзальтированный... и, будучи человеком неосторожным и беспокойным, весьма часто вредит интересам партии и подрывает значение и смысл ее среди населения»141. Крыжановский считал Тихановича-Савицкого сумасшедшим142. Он к тому же ровно никого не представлял. В 1908 г. в докладе департамента полиции Столыпину говорилось: Тиханович-Савицкий «остался окружейным десятком заведомых про: пойц, не способных ни на какую полезную деятельность и мечтав ющих о погромах»143. 6 октября 1915 г. начальник астраханско-’ го жандармского управления доносил по начальству, что накануне войны «около Тихановича-Савицкого группировалось не более десяти человек союзников». На последнем их недавнем собрании присутствовали всего. 24 человека, из них шесть женщин 144.
Одна из идей, с которой носился Тиханович-Савицкий в 1916 — начале 1917 г., состояла в том, чтобы произвести «тихий», незаметный государственный переворот путем кодификационных «исправлений» основных законов. Эта идея очень сочувственно была встречена царицей. «Я, кажется, говорил Вам, что известная Вам особа (императрица.— А. А.) на мое указание на необходимость скорейшего исправления неправильной кодификации основных законов ответила, что также находит это очень важным»,— писал он Замысловскому 18 января 1917 г. Поэтому надо быстрее приниматься за дело. Выразили согласие «заняться этим» Бутми и Була- цель. «И Вас я прошу присоединиться к ним». Тиханович предлагал разработать три проекта: «1) с основательными изменениями, 2) со средними, 3) с незначительными, легкоприемлемыми (без страха), но в каждом из них следует оставить лазейку, допускающую дальнейшее совершенствование их в порядке верховного управления... Дело это знают: я, Вы, Марков, Гредингер, Бутми, Булацель—и довольно»145. В своем письме временному совету монархических съездов в Петрограде, копию которого он послал А. Ф. Булацелю 8 ноября 1916 г., Тиханович одним из пунктов повестки очередного черносотенного съезда, планировавшегося на 16 ноября, также предлагал поставить вопрос «об исправлении неправильностей кодификации новых Основных законов»146.
Но он и его соратники понимали, что «исправление кодификации» — дело долгое, а обстановка такова, что требовались пожарные меры для спасения режима. 5 мая 1916 г. Тиханович-Савицкий в письме Родзевичу сообщал: «Н. Д. Облеухов (вполне наш), близко стоящий к Пуришкевичу», задается вопросом: «не поздно ли?». «Пасхалов потерял веру в восстановление самодержавия окончательно; сказать правду, и я в глубине души колеблюсь, а Вы знаете, какой я упорный».
Однако горячие призывы Тихановича к объединению и энергичной работе разбивались о стену уныния и неверия. «Дубровин, Тихомиров, Пасхалов и др. пишут, что также чувствуют себя потерявшими силу для борьбы»,— сообщал он в Петроград А. И. Соболевскому 18 мая.
Тем не менее и Тиханович, и другие вожаки черносотенства продолжали возлагать надежды на созыв нового съезда монархистов. Нельзя поддаваться отчаянию, призывал Тиханович, надо готовить съезд: «У нас пособников мало, и нам придется работать самим. Съезд надо устроить в начале или середине июня, перед ним предварительное двухдневное совещание в Москве, в которое привлечь наиболее полезных немногих москвичей: Тихомирова, Савостина и др., то же в Петрограде. В Петрограде надо наладить и подыскать влиятельных людей и разузнать настроение наверху». «Нельзя опускать руки... Именно теперь-то мы и должны отыскать нужных людей, через которых могли бы влиять (на царя.— А. А.). Власть слабеет, устала, изверилась; надо ее ободрить, вспрыснуть русской живой верой. Кроме того, и союзы могут оказывать известное влияние своими телеграммами членам правительства, к чему мы и побуждаем их»147.
Основная задача черносотенцев — поддержать власть в трудную для нее минуту, направить ее, дать ей определенную программу действий. «Союзы» в этом отношении у власти в долгу. «С какой радостью опирались на нас, но мы ничего не дали и ничего не указали... Теперь это надо изменить и надо дать определенные указания. Вы пользуетесь среди провинциальных монархистов уважением, и на Вашу помощь рассчитывают, и Вы ее дайте»148.
Другой активный провинциал, Тихменев, хлопотавший о съезде, в письме к Родзевичу от 9 мая также рисовал печальную картину. Реально существуют три правительства: «старца» («более сильное, чем другие»), «организованного кадетства» и официальное правительство. Последнее «самое слабое и нерешительное». Поэтому воздействие предстоящего съезда монархистов на официальное правительство бесполезно. «Единственная надежда... на обращение съезда к верху». Что касается самого съезда, то надо определить точную дату созыва, например 15 июня, «и настойчиво звать все монархические организации к участию». Полубоярино- ва обещала дать большой зал в своем доме — на 200—300 человек. Марков «наружно» встретил идею съезда с сочувствием «и выразил лишь опасение, чтобы съезд не был слишком малочисленным. Отчасти на это настроение Маркова, нужно думать, повлиял
и 1 A Q
и полный развал совета петроградского совещания» .
Съезд так и не был созван. Переписка, хлопоты, переговоры о съезде продолжались всю вторую половину 1916 г. и в январе— феврале 1917 г.— практически до начала революции. Последние два письма Тихановича-Савицкого, где речь идет о съезде, датированы 8 и 15 февраля. Первое из них было адресовано Маркову, второе — Дубровину 150. Главная причина того, что съезд не состоялся, заключалась в понимании черносотенными «верхами», к которым тщетно взывали их младшие собратья, что он будет выглядеть еще более жалким, чем два предыдущих. Это преобладавшее в среде черносотенной элиты настроение хорошо выразили в своем письме Соболевскому от 6 января 1917 г. профессор Кула- ковский: «Вы мне объяснили съезд правых с вмешательством (с участием.— А. А.) Щегловитова. Но неужели можно считать какой-либо силой Маркова или „Земщину", „Колокол", саратовскую „Волгу"? Это рептилии, а не сила...»151
