бегать. Я так старался выжить, что уже и думать забыл о своем прошлом, о своем предназначении. А потом пришел ты. Так далеко в горы воины владыки почти никогда не заходили, в набеги в долину меня не брали. Так что я живых четлан не видел много лет. А тут сразу так много. И ты еще. Крохотный скрюченный младенчик вырос в оплывшего дылду с испуганными глазами, — Ннака со смаком воспроизвел первые впечатления, которые оставил у него Сухая Рука.
Какие бурные чувства тогда его обуревали. Это же брат! За столько лет — родной человек. Хотелось кинуться на шею, умолять о защите и заботе! Но липкий страх залеплял рот: ведь это ЕГО сын! Несущий проклятье. В итоге, Ннака пошел по третьему пути: прицепился к владыке, не выдавая своего происхождения.
— Это был шанс вырваться из мрачных гор. И я им воспользовался. Ты тогда был наивен, как дитя… Я совсем не ощущал родство с тобой. Никакого зова крови. Но ты мне нравился, Хуакумитла. Ты был убежден, что я всего лишь дикий безродный оцколи, но держался со мной… почти, как с братом. Тогда-то у меня и зародились мысли о том, что я смогу вернуть себе положенное. Но, не борясь с тобой, а вместе с тобой! И я стал служить тебе так, как никто и никогда не служил. Я вел тебя вверх, думая, что ты и меня за собой утянешь. Твой дворец, конечно, был тогда клубком змей. Даже странно, во что он превратился с тех пор, как мы с отцом оттуда бежали. Дворец сжирал тебя заживо. И это почти случилось, когда задушили твою служанку. Странно, но тогда ты не сломался окончательно, а наоборот стал сильнее. Вообще, мне начало казаться, что внешний вид наивного дурачка — это что-то вроде маски жреца, за которой прячется кто-то другой.
«Хорошие были времена, — подумал Ннака. — Несмотря ни на что».
— Как говорят в Доме Удачи — я сделал верную ставку. Да, я не стал владыкой, но быть рядом с тобой, даже на втором месте — меня устраивало. Это очень близко к Золотому Змею. Да, я не буду пить кровь бога, не буду дарить ему кровь четлан, но всё равно я чувствовал его дыхание. Я так ждал признания! — Ннака весь потянулся к владыке. — Твоего признания! Но ты возвышал всегда других. Старого Кочи, врага Ицкагани, просто воина — кого угодно только не меня!
— Я очень тебя ценил… — подал, наконец, голос Сухая Рука. — Ты великолепно управлял казной, и это была самая важная должность в нашей державе. Я ценил это. Я закрывал глаза на твои… проступки.
— Благодарю, владыка! — едко засмеялся Мясо. — Такая честь. Должность торгаша. И я отличный торгаш. Полезный торгаш. Словно какой-нибудь инструмент. Мотыга. Или серп. Хороший серп Ннака. А то, что он подворовывает: так это ничего. Он же заработает еще больше! Выгодно?
— Жаль, что ты не рассказал мне свою историю раньше, — Хуакумитла опустил глаза.
— Да? Тогда бы я стал твоей самой-самой главной Рукой? — Ннака попытался поймать взгляд брата. — То есть, все-таки казначей — это не настолько уж почетная должность? А что мешало оценить меня по достоинству раньше? За то, что я делал! За то, что сидел у твоего тела с палкой, когда ты был болен после смерти той служанки! За то, что смог унять наемников-оцколи! А они мне очень дорого обошлись…
— Ты всё неправильно понял, Мясо, — вздохнул владыка, качая головой. — Но теперь уже поздно что-либо менять.
— Теперь поздно, — согласился пленник.
— Я не смогу тебя простить. А, если и смог бы, то всё равно не смогу тебе доверять, как раньше. Но, в знак нашей былой дружбы, я могу исполнить твое желание. Хочешь, я организую для тебя изгнание? На корапиле тебя отвезут к морю: к Закатуле и дальше — к дальним городам востока. Если ты поклянешься не возвращ…
— Нет! — резко отмахнулся Ннака. — Я не хочу уезжать и не буду ни в чем тебе клясться. Я знал, на что иду, и уже тогда готов был отвечать за то, что делаю. Но просьба у меня к тебе есть. Верни меня Змею! В Крыле. По старому обычаю.
Хуакумитла передернулся. Многие поговаривали об этой странности владыки: тот не любил крови Не нравился почему-то ему вид текущей крови, не видел он в этом источника силы. Сам стремился смазать и укрыть любую свою рану. Вот и в походе велит пострадавшим в бою воинам сразу заматывать раны — лишает духов-покровителей платы за защиту. Говорят, даже кровь бога он пьет только во время публичных обрядов. Да и то старается лишь пригубить ее, но не глотать. Это многие замечали.
— Я хочу, чтобы меня принесли в жертву в истинном храме, в Крыле. Хочу вернуться к богу нашего рода, чтобы получить возможность вернуться. Чтобы попытаться выполнить договор с Золотым Змеем.
— А что за договор? — не подумав, спросил владыка. И замер.
Ннака тоже замер. Он посмотрел на Хуакумитлу удивленным, пристальным взглядом. Не шутит ли его пленитель? Но Сухая Рука смутился очень по-настоящему, он так притворяться не умеет.
— Ты не знаешь? — улыбка озарения расцветила его лицо, убрав тень постоянной боли. — Может ли быть такое? Твой отец не рассказал тебе о связи нашего рода с богом? О нашем родовом обещании?
«Он всегда, всегда казался мне странным, — лихорадочно носились мысли в его голове. — Может быть, духи лишили его памяти? Я слышал о подобных случаях… Или… Или чужой дух поселился в его теле?! Забрал его и притворяется наследником владычного рода!».
Ннака быстро опустил глаза, чтобы дух (если в теле Хуакумитлы сидит именно он) не прочитал его мысли. Владыка недовольно сопел.
— Запамятовал, — наконец, с наигранным равнодушием ответил он. — В детстве отец мне что-то такое говорил, но я тогда не придал значения. И со временем забылось.
«Ну да, конечно, — молчаливо язвил пленник. — Забыть такое! Да скорее можно забыть, как дышать!».
— Расскажи мне, что это за договор? — после паузы спросил Сухая Рука. Голос выдавал его волнение.
Бывший казначей поднял голову и рассмеялся.
— Вот уж нет, володыко! Я проиграл и полностью в твоей власти, но боги перед смертью подкинули мне подарок. Я ни за что не расскажу тебе это! Можешь, начинать меня пытать, но ты не узнаешь тайну нашего рода! И на тебе прервется благословение Змея! А
