способов, но только один вариант в полной мере объясняет, почему тебя это настолько задело. Итак, Гор, ты был паладином Милто?
— Допустим.
— Так может, назовёшь своё настоящее имя?
— Ты его уже знаешь. Настоящее имя в настоящем времени.
— Хорошо, пусть так… Видишь ли, мне тоже кое-что известно о паладинах понтифика. Из самых разных источников. Например, что довольно банально, я видел гобелен в их бывшей обители: до того, как она сгорела. Знаешь, о каком гобелене я говорю?
— Возможно.
— Да-да. Список почивших героев не каждый читал до конца. Рискну предположить, что ты, Гор, был тогда Хорусом из Азоры.
— Может быть.
— Будем считать, что второе знакомство состоялось. Знаешь, меня долгое время занимала эта маленькая загадка твоей природы. Ты ведь сказал, что родился человеком, но не приходится удивляться тому, насколько сложно теперь в это поверить. Уверен, ни один придворный маг короля Горольда не назвал бы заклинания или иного магического пути, коим можно обратить человека в… то, чем ты сейчас являешься.
— Я не разбираюсь в магии.
— Зато я в ней кое-что понимаю. Пока не догадался, что ты — паладин понтифика Милто, у меня не было даже версий. Но теперь зародилась одна… почти безумная, однако самые безумные вещи иногда превосходно объясняют все странности. Ты не околдован, тебя никто не укусил. Ты проклят, да?
— Предположим.
— Только не обычным проклятием. А тем, которым практически никто не владеет — хорош маг, который о подобном хотя бы слышал. Проклятие, следы которого никому не знакомы, потому что никто никогда его не переживал. Вот и никто из паладинов Милто, кроме некоего Хоруса, тоже. Пока всё правильно?
Я кивнул. А смысл тут юлить?..
— Без обид, Гор, но моё любопытство вызвано не интересом к твоей личности. Я заинтригован иным вопросом: кто же проклял паладинов? Что случилось в тот вечер, когда погиб и понтифик, и все… почти все его воины? Я бы сказал, что загадка на вес золота, в самом прямом смысле.
— Это товар менестрелей да поэтов. А я наёмник, слова не продаю.
— Тогда расскажи бесплатно.
— Зачем?
— В этом месте мне стоило бы пообещать, что я сумею снять проклятие. Но… не люблю лгать. Я очень часто недоговариваю, это правда, но практически никогда не лгу. Видишь ли, как уже отмечено в нашей беседе — современные маги об этом древнем проклятии знают немногое. Человек, который его пережил, пусть и… изменился при этом… интересный случай. Некоторые подробности которого могли бы сильно помочь мне в дальнейшем познании безграничного магического искусства. В курсе ведь, как заведено? Чем больше ты знаешь, тем больше не знаешь.
Я помялся немного, но засвербело вдруг желание выговориться. О том, почему у меня такая рожа, спрашивают частенько, но вопросов о понтифике я не слышал очень давно. Везде помнят о Милто и героях, которые шли за ним. Помнят, однако предпочитают молчать.
— Так кто же вас погубил?
— Сам понтифик.
Похоже, перечень моих немногочисленных талантов пополнился новым: удивлять эльфийских волшебников. Без подробностей, конечно, обойтись уже не получится.
— Почему, зачем… Его отравили, прямо на общей трапезе. Я не знаю, кто это сделал. Да и он не знал. Просто напоследок, пока во главе стола корчился, прокричал какие-то слова. Я их не понял и потому не помню. Помню только, что слова были — будто валун по залу прокатился. Или гром ударил, аж витражи вылетели. Милто не знал, кого винить, поэтому наказал всех. Ну… не умею красиво рассказывать.
Детали я действительно помню плохо. А какие помню — вспоминать нет ни малейшего желания.
— Удивительно.
— Чего удивительного? Многие бы так поступили.
— Я не тому удивляюсь, Гор. Милто был выдающимся человеком, но всё-таки… просто человеком, скажем так. Он не имел контроля над силами, которые позволяют наложить такое проклятие. Насколько могу судить, для человека подобное возможно… если выразиться попроще… за счёт столь безграничной ненависти, которую сложно даже представить. Мгновенная концентрация такой злобы, какой у всех эльфов на людей нет. Есть великое множество способов навредить человеку, эльфу, орку — любому существу, и убить тоже. Большинство из них не особо сложные. Но тут речь не о жизни, не о смерти: о другой форме существования или не-существования. Это не делается просто так.
— Тебе виднее.
Потом мы молчали. У меня желание болтать пропало, а Ойлимайоллмэйр думал. Не буду судить, о чём: всё одно не моего ума дело.
***
Первая наша ночёвка прошла спокойно, а на следующую случилось то, чего следовало ждать. И хотя мы ждали — всё пошло не так, как хотелось бы.
Когда я проснулся, услышав что-то сквозь сон, Бирн был уже в полушаге от смерти. То ли гибкая ветвь, то ли корень — словом, какая-то деревянная дрянь обвилась вокруг его шеи. Северянин хрипел и пытался дотянуться до меча, который лежал слишком далеко. Пырился на меня, на спящего эльфа, но кричать не мог.
Твою мать!
У меня-то рукоятка меча была в руке. Вжик — и древний клинок рассёк дерево неожиданно легко, так что я сразу поверил в особую силу этого оружия. Хватка на шее Бирна ослабла, он сорвал ветвь и наконец-то тоже схватился за оружие.
— Эльф!
Имя вылетело из головы. Для верности я пнул нашего спящего нанимателя и отскочил в сторону — почувствовал, что вот-вот буду атакован. Правильно почувствовал. За спиной раздался глухой удар по земле: здоровенная коряга чудом меня не накрыла.
— Сзади! — крикнул Бирн, замахиваясь мечом на что-то, чего я не видел в темноте.
Да понял уж, что сзади. Разворот, широкий удар — я промахнулся, но сорвал противнику атаку, заставил отшатнуться. Костёр почти потух, глаза спросонья ничего толком в темноте не разбирали. Только силуэт дерева, двигающегося подобно живому существу.
Не знаю, как Бирн сражался позади меня, но ревел он в процессе отменно — любого медведя перекричал бы. Неважно. Я видел противника и был уверен, что в такой ситуации нет защиты лучше нападения. Выставляя перед собой клинок Лэйхвойнфьорлламэйра, пошёл на врага.
Правильное решение. У твари было не две руки — четыре уж точно, а может, и все шесть: она била наотмашь каждой. Тут нипочём не увернёшься то всех ударов разом, но я проскочил самую опасную дистанцию и оказался
